— Я не думаю, что у человека, положившего пистолет в камин, были столь далеко идущие планы, — возразил Илья. — Мне кажется, если бы он, вернее, она знала бы все, о чем я сейчас только что рассказал, то постаралась бы спрятать пистолет в другом месте. Хотя, некоторую логику я понять могу. Огонь уничтожил бы и возможные отпечатки пальцев, и потожировые следы и даже запах. Да, Виктория? Вы так рассуждали?
На мгновение в гостиной стало абсолютно тихо. Все замерли, пытаясь осознать услышанное. Затем тишину нарушил рев Кожемякина:
— А с какого бока тут Вика? — Вскочив на ноги, Станислав Андреевич наклонил голову вперед, словно разъяренный бык, готовящийся к атаке на тореадора. — Это что же, Илья Олегович, вы нам тут зубы заговариваете, лекции читаете, а потом раз, и ребенка под пули подсовываете.
— Если быть точнее, ваш ребенок сам чуть было не отправил под пули всех присутствующих. — Илья с трудом старался сохранять хладнокровие. — Давайте вы помолчите хотя бы немного, а мы послушаем Викторию. Возможно, она объяснит, как и почему все это сделала.
— И вправду, Стас, не мельтеши, — поддержал следователя Латынин. — Вике не десять лет, она сама за себя вполне ответить может. К тому же в любом случае удобнее вести разговор здесь, а не в кабинете следователя. Туда тебя вообще могут не пустить.
— Совершенно верно, — подтвердил Лунин, — Виктория Станиславовна, если я правильно помню ее паспортные данные, уже два месяца как совершеннолетняя, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так что давайте не будем усложнять ситуацию и пообщаемся без лишних эмоций. Единственное, о чем я всем, а Виктории Станиславовне особенно, хочу напомнить, — это то, что современная экспертиза за последние несколько лет вышла на качественно новый уровень. — Лунин виновато улыбнулся. — Как-то коряво звучит, да? Как в телевизоре. Но в целом, знаете, так и есть. Это раньше гонялись за отпечатками, сейчас вполне можно и без них. Так сказать, эра ДНК. Достаточно малейших потожировых выделений или кусочка ткани. Волосок, к примеру, у вас выпал, или кожа на руках шелушится — этого вполне хватит, чтобы идентифицировать личность.
Помолчав немного, давая возможность всем присутствующим, и прежде всего Виктории, осмыслить им сказанное, Лунин продолжил:
— Или перчатки. Все знают, что преступники надевают перчатки. Но ведь надевают они их голыми руками. А что это значит? А значит это, что на внешней стороне перчаток вполне себе остаются потожировые следы, которые затем могут перейти на другие предметы, например, вот на этот пистолет. — Илья кивнул, указывая на лежащий на столе «макаров». — Да и потом, на самих перчатках остаются микрочастицы тех предметов, к которым они прикасались. А если уж говорить про оружие, то там столько всего — и металл, и смазка. Вовек не отстирать. Конечно, может быть, наш злоумышленник от перчаток уже избавился, — Лунин оглянулся на камин, — более изящным способом, но ведь если у человека, находящегося в горах в начале марта, нет перчаток, согласитесь, это в данной ситуации сразу покажется подозрительным.
Устало вздохнув, Илья взял со стола чашку с уже остывшим кофе и сделал большой глоток.
— Ну и самое главное. Руки. Вы не представляете, сколько всего остается в порах кожи и как трудно из них вымывается. Нет, конечно, если подержать минут двадцать руки в горячей ванне, чтобы эти самые поры как следует раскрылись, потереть как следует скрабом да мочалкой пожестче, потом тщательно смыть, а затем еще раз всю процедуру повторить, тогда, вполне возможно, от следов удастся избавиться. Я имею в виду следы черного и красного перца, — уточнил Лунин. — Но ведь для подобных процедур у вас, Вика, времени не было. Ну а про то, что баночки на кухне мы тоже исследуем, про это, думаю, и говорить не стоит, и так все понимают. Вот, собственно, и все, что я хотел сказать.
Залпом допив кофе, Илья поставил чашку на стол и взглянул на напряженно стиснувшую губы Кожемякину.
— Виктория!
Илья попытался представить, что говорит с ребенком. У него это плохо получалось, поэтому он отвел взгляд от лица собеседницы и уставился в пустую кофейную чашку. Попытался вообразить лицо Пашки, которого он в очередной раз отчитывает за уже неизвестно какую по счету провинность.
— Поймите, к счастью для вас, все обернулось не так уж и плохо. Полковник Изотов жив и если не сегодня вечером, то к завтрашнему утру будет вполне здоров. Оружие нашлось, и оно, во всяком случае, внешне вполне в исправном состоянии. Даже ваша не совсем удачная идея с камином завершилась вполне благополучно.
— Если не считать того, что мы все чуть не погибли, — недовольно заметила Татьяна Николаевна и тут же застыла, пригвожденная к месту яростным взглядом Кожемякина.
— Для вас, Виктория, будет лучше, если мы обсудим сложившуюся ситуацию сейчас, — невозмутимо продолжил Лунин, — так сказать, в неформальной обстановке. Возможно, нам даже удастся найти из нее выход, который устроит всех присутствующих. В том числе вас. Когда сюда прилетит вертолет, а он рано или поздно обязательно прилетит, договариваться уже будет поздно. Не только у вас, даже у меня уже не будет такой возможности.
Устав от непривычно долгого монолога, Лунин взял с подноса еще одну чашку кофе. Оглядевшись по сторонам, он придвинул к себе стул и уселся, непринужденно откинувшись на спинку и положив ногу на ногу, всем своим видом демонстрируя готовность ждать столько, сколько потребуется.
— Я скажу. — Голос Виктории послышался в тот момент, когда допивающий кофе Илья уже почти потерял надежду. — Это я сделала. Я ударила вашего полковника по голове.
— Вот и замечательно, — одобрил Илья и тут же, спохватившись, закашлялся. — Я имел в виду, замечательно, что вы решили нам все объяснить. И чем же вы его так? Тоже Ноем?
Виктория кивнула, а на ее губах, к удивлению Лунина, появилась легкая улыбка.
— Только на самом Ное вы ничего не найдете. Никаких этих ваших, потожировых выделений.
— Вот как? — заинтересовался Илья. — Это почему же?
— А я его в наволочку завернула, — улыбнувшись еще откровеннее, объяснила Виктория. — Я, правда, тогда совсем не про следы думала. Мне казалось, если завернуть что-то тяжелое во что-то мягкое, тогда травма будет не такой… в общем, я не хотела, чтобы он умер!
— Вот как, — вновь произнес Лунин, на сей раз с уважительной интонацией, — похвально. Должен признать, у вас неплохо все получилось. Думаю, я бы сам так не смог.
Илья кивнул, затем подумал и кивнул еще раз, давая понять, сколь высоко он оценивает творческий потенциал Кожемякиной.
— Вот только один момент мне все же хотелось бы прояснить. Никак сам не могу догадаться. — Он смущенно улыбнулся и демонстративно развел руки в стороны, демонстрируя собственное бессилие. — Это же такой риск. Что было бы, если полковник Изотов не потерял сознание? Конечно, был еще вариант, что Изотов потерял бы не только сознание, но и жизнь в целом, но меня сейчас интересует именно другая сторона вопроса. Представьте, вы замахиваетесь, в этот момент Изотов оборачивается и перехватывает вашу руку. Или еще хуже. Вы наносите удар. Причиняете полковнику травму, но у него все же хватает сил, чтобы вас обезоружить и позвать на помощь. Вы ведь должны были допускать такое развитие событий. Должно быть, не так просто решиться на подобный поступок, верно?
Виктория сидела неподвижно, уставившись на Лунина и внимательно вслушиваясь в каждое слово. Когда Илья сделал паузу, предоставляя собеседнице возможность ответить, она быстро кивнула и вновь превратилась в застывшего истукана.
— Верно, — задумчиво повторил Лунин. — Так вот мы и приходим к интересующему меня вопросу, — оглядевшись по сторонам, Илья улыбнулся, — да, наверное, всем интересно. Что же могло заставить столь замечательную девушку, как вы, пойти на такой риск?
Прождав секунд двадцать и придя к выводу, что отвечать ему Виктория не намерена, Лунин разочарованно вздохнул.
— Молчите? Думаете, что получится слишком громко?
— Что — громко? — В голосе девушки явственно слышалось удивление.
Не сразу найдя что ответить, Лунин с силой ущипнул себя за кончик носа. Пару месяцев назад, блуждая по просторам Интернета, он наткнулся на небольшую статью, автор которой, доктор каких-то одних наук и в придачу кандидат других, утверждал, что стимулирование нервных окончаний усиливает работу мозга, только не всего, а отдельных его участков. Надавливание на мочки ушей, к примеру, раскрывает потенциал к логическому мышлению, а вот кончик носа отвечает как раз за умение подобрать подходящий ассоциативный ряд и способность к вербальной коммуникации. Уточнив на всякий случай в Википедии, что вербальная коммуникация — это всего лишь общение с помощью слов, Илья решил непременно опробовать предлагаемый способ, как только представится подходящий случай, но на следующий день начисто забыл и о самом авторе статьи, и о его рекомендациях. И вот теперь, машинально ущипнув себя за нос, Лунин вдруг вспомнил забавную статью и понял, что ученый ошибался. Оказывается, стимуляция нервных окончаний на кончике носа влияет вовсе не на способность к какой-то там коммуникации, а всего лишь на память. Хотя, может быть, все это один и тот же участок мозга?
Лунин озадаченно причмокнул губами.
— Понимаете, Вика. Я уверен, что понимаете. Есть такие слова, которые как ни произнеси, даже шепотом, они все равно прозвучат громко. Например, «любовь» или «я люблю». Во всяком случае, нам так кажется. Поэтому иногда мы не произносим эти слова тем людям и в такие моменты, когда их надо сказать обязательно. Дело ведь вовсе не в том, что мы боимся отказа, что в ответ нам скажут: «А я тебя нет». Иногда, конечно, бывает и такое, но не так уж и часто. Вот, к примеру, родители, они никогда так не ответят, но ведь им мы тоже не очень часто говорим «я люблю». Верно? Мы думаем, что это звучит слишком напыщенно… неуместно. Да, неуместно! Надо такие слова приберечь к какому-нибудь особенному дню, когда все вокруг будет звучать, будет, так сказать, соответствовать. Вот сейчас вам кажется, что для таких слов момент совершенно неподходящий.