— Ты все язвишь. — Локотков растекся по стулу сгорбленной бесформенной массой. — Ты уж извини, я твоим шуткам смеяться не буду. Сил нет, да и настроение что-то не то.
А ведь ослаб Миша, на самом деле ослаб. Хованский пристально разглядывал сидящего перед ним старого приятеля. Действительно старого. Сколько лет они уже знакомы? Еще с начала девяностых. Да и по возрасту уже оба немолоды. Совсем немолоды. Как ни крутись, в любом случае скоро на пенсию, что одному, что другому. Только, конечно, хорошо бы на эту пенсию выйти с почетом и уважением. По нынешним временам прибыток от них не шибко большой, но иногда какую-то пользу извлечь можно. А вот если ты на пенсию не вышел, а вылетел, причем вылетел пинком под зад, тогда ни на что хорошее точно можно не рассчитывать. Более того, куча обиженных тобой недоносков тут же, осмелев, высунут нос и начнут вынюхивать. Вынюхивать и копать. В результате могут накопать что-нибудь такое, что последние годы жизни придется провести не в одиночестве в своем загородном доме, а в месте более людном, но гораздо менее комфортабельном.
— Я общался вчера с руководством, — продолжил между тем Михаил Андреевич. — Мне напрямую заявили, что прикрывать меня не будут. Но и топить тоже. Позиция у них такая — еще немного выждать и посмотреть, как будут реагировать смежники, прежде всего ваша контора. Ты же знаешь, в Москве у наших с вашими взаимоотношения сложные. Да они там у всех сложные. Все так боятся упасть, что только и делают, что балансируют. Так просто не придешь, не договоришься.
— Ну да, ко мне-то прийти оно, конечно, проще, — хмыкнул Хованский. — Только что толку? Вот пришел ты ко мне, Миша, что ты теперь от меня услышать хочешь?
— Не знаю, — Локотков уныло пожал плечами, — уже и сам не знаю. Мне дали понять, если дело пойдет в суд, на этом моя служба окончена.
— А что суд? — удивился Дмитрий Романович. — Ну посудит немножко, даст твоим стрелкам года по три. Так они из этого срока до суда год уже под домашним арестом отсидеть успеют, а остаток им по УДО[8] скинут.
Михаил Андреевич угрюмо молчал, стиснув уже почти побелевшие от напряжения губы. Хованский отчего-то вдруг подумал, что охоту хорошо было бы совместить еще и с банькой. Что может быть лучше — распариться как следует, а затем выбежать на мороз и с разбега окунуться в белоснежный рыхлый сугроб? Главное, чтобы у Миши сердечко все эти банные процедуры выдержало. В зимовье ведь скорую помощь не вызовешь, разве что вертолет. Вертолет. Хованский нахмурился и взглянул на часы. Должно быть, уже на подлете. Скоро вся эта катавасия кончится. Изотов вернется, и все будет так, словно ничего и не было.
— Это тебе вместо валидольчика. — Раскрыв лежащую перед ним на столе папку, Дмитрий Романович извлек из нее несколько листов бумаги и небрежно толкнул их в сторону посетителя. — Почитай. Думаю, тебе полегчает.
— Это что? — Локотков накрыл листы тяжелой ладонью. — Так скажи, я очки в кабинете оставил.
— Это, Миша, результаты доследственной проверки по факту применения твоими сотрудниками табельного оружия и последовавшей в результате их действий гибели гражданина Ушанкина Юрия Дмитриевича.
— И что? — Локотков торопливо выхватил нижний лист бумаги и прищурился, вглядываясь в строки, следующие после отпечатанного заглавными буквами слова «УСТАНОВИЛ».
— Старый ты уже стал, Миша, даже бумажку прочесть не можешь, — беззлобно констатировал Хованский. — Официально картинка такая: в результате доследственной проверки установлено, что оружие применено правомерно, в связи с этим в возбуждении уголовного дела по факту смерти гражданина Ушанкина отказано. Ну а против самого Ушанкина возбуждаемся по полной программе. Там ведь букет красивый: разбой, причинение телесных повреждений, сопротивление сотрудникам.
— Это… это… — не находя слов, Михаил Андреевич потряс листом в воздухе.
— Это называется подсветить нужное, а остальное убрать в тень, — усмехнулся Хованский.
— Дима! — Локотков поднялся со стула, на лице его вдруг появилось необыкновенно торжественное выражение. — Я даже не знаю, что сказать тебе. Ты такое сегодня дело сделал. Хорошее дело!
— Хорошее? — Дмитрий Романович тоже вскочил на ноги. — Ты это называешь хорошим делом? А то, что вы парня за четыре рулона обоев пристрелили, ты тоже хорошим делом назовешь?
Хованский с силой ударил кулаком по столу.
— Не отвечай мне. Лучше молчи, — от ярости его губы начали дрожать, а голос явно вырывался в приемную сквозь плотно закрытую дверь кабинета. — Ты когда говорить начинаешь, мне все эти бумажки порвать хочется и приказать, чтобы новые написали. Не эту всю галиматью, а так, как оно на самом деле было. А как было, ты и без меня прекрасно знаешь, и знаешь, что стрелков твоих сажать надо, а заодно и старшего группы. А мы, чтобы вся эта чушь красивее выглядела, чуть ли не героев из них лепить будем.
Уже пришедший в себя Локотков словно веером помахал зажатым в руке листом бумаги перед лицом Дмитрия Романовича.
— Выговорился? Полегчало? — негромко спросил он, возвращая документы Хованскому. — Ты что, думаешь, я сам ничего не понимаю? Только криком сейчас уже ничего не изменишь. Поздно нам с тобой кричать, Дима. И в этой конкретной ситуации поздно, да и вообще.
С отчаянием махнув рукой, Локотков направился к выходу из кабинета. Сделав несколько шагов, он обернулся и еще раз взглянул на застывшего со сжатыми кулаками Хованского.
— Ты, если уж так совесть успокоить хочешь, возьми да сделай сегодня что-нибудь и вправду хорошее. Внепланово. Не знаю, денег пожертвуй бедняге какому на лечение, ну или выйди на улицу, бабусю какую-нибудь через дорогу переведи. Не забудь только сперва узнать, надо ли ей дорогу переходить, — Локотков усмехнулся, — в крайнем случае, свечку в церкви поставь. Глядишь, в мозгах у тебя черное с белым уравновесится, легче станет.
Дверь за полковником уже давно захлопнулась, а Дмитрий Романович все еще стоял, упираясь сжатыми кулаками в поверхность стола. Наконец, почувствовав боль в костяшках пальцев, он распрямился и достал из кармана смартфон.
— Я вам устрою хорошее, внепланово, — пробормотал Хованский, поднося телефон к уху. Услышав в динамике едва различимый голос, он закричал, надеясь, что звонок не окажется запоздалым: — Изотов! Вертолет прилетел?
Глава 16,в которой уже чувствуется приближение апреля
Не успел ярко-оранжевый «Робинсон» коснуться полозьями снега на вертолетной площадке, как в небе над перевалом показалась черная, на глазах увеличивающаяся в размерах точка, которая сперва превратилась в равномерно гудящую стрекозу, а еще спустя некоторое время обернулась вертолетом камуфляжной раскраски, описывающим широкий круг над горным отелем.
Пассажир «Робинсона» спрыгнул на снег и, пригнувшись, быстро отбежал от вертолета. Оказавшись вне зоны риска быть задетым вращающимися лопастями, он выпрямился и замедлил шаг. Теперь было отчетливо видно, что человек этот довольно высок, широкоплеч, а кроме того, вооружен короткоствольным автоматом. И хотя вороненый ствол был направлен к земле, глядя на касающиеся спусковой скобы пальцы правой руки неизвестного мужчины, Лунин вдруг почувствовал себя неуютно.
Не доходя несколько метров до крыльца, на котором расположились встречающие, мужчина остановился.
— Полковник Изотов, прошу в вертолет, — произнес незнакомец столь властным тоном, что слово «прошу» прозвучало совершенно неуместно.
— Я здесь, — суетливо отозвался Изотов, — уже бегу.
Сбежав по ступеням, полковник обернулся и на прощание махнул Илье рукой:
— Ну все, до скорого! Если копаться сильно не будешь, после обеда уже сможете.
Телефонная трель не позволила Изотову закончить фразу. Сунув руку в карман пуховика, он достал трубку спутникового телефона.
— Да! Да, Дмитрий Романович! Что? Прилетел вертолет. Еще здесь. Что? А кто же будет руководить следственными мероприятиями? Ах вот как, я понял. Что? Кому дать трубку? Да здесь вертолет грохочет. Сейчас, передаю.
Полковник протянул трубку равнодушно стоящему рядом человеку с автоматом.
— Генерал Хованский на связи, — многозначительно произнес Изотов.
Должно быть, руководитель областного управления следственного комитета не представлялся мужчине с автоматом сколько бы то ни было значительной фигурой. Во всяком случае, на его лице в тот момент, когда он брал трубку, не отразилось никаких эмоций. Несколько секунд он слушал собеседника, затем что-то ответил. Говорил он тихо, не пытаясь перекричать рокот вертолета, поэтому слов Илья расслышать не мог, лишь заметил, как мужчина отрицательно покачал головой, а губы его сложились в короткое «нет». Очевидно, Хованский сказал что-то еще, потому что мужчина вдруг помрачнел и бросил короткий, неприязненный взгляд в сторону Лунина. Последовали еще несколько раундов неслышимого для всех, кроме, возможно, Изотова, словесного поединка, в котором победу все же одержал Хованский.
— Держи!
Автоматчик бросил трубку Изотову. Полковник неловко выставил перед собой руки и попытался поймать телефон, который, проскочив сквозь растопыренные пальцы, упал прямо в снег.
— Подполковник Лунин, — мужчина холодно смотрел прямо на Илью, — прошу в вертолет.
— Так ведь. — от удивления Илья даже огляделся по сторонам, так, словно в голову ему пришла мысль, будто где-то рядом притаился еще один подполковник Лунин, к которому сейчас и обращается человек с автоматом, — сейчас же группа прилетит. Кто с ними работать будет?
— Это решенный уже вопрос, — радостно замахал руками уже нашедший телефон Изотов, — там с ними человек летит. Кормильцев, ты знаешь его. Но ты, Лунин, не беспокойся, он только здесь протокол оформит, и все. Раскрытие остается за нами.
— Прошу побыстрее, — сухо перебил его автоматчик, — вертолет ждать не может.
Он указал пальцем на заходящий уже на второй круг Ми-8.