— Лавина была, — загорелый мужчина улыбнулся, — еще какая. Можете мне поверить, все снесло начисто.
Не замахиваясь, Лунин выбросил вперед правую руку. Выдало его то, что он слишком рано начал сжимать пальцы в кулак. Не вставая, загорелый мужчина уклонился от удара, а затем каким-то неуловимым движением перехватил Илью за запястье и резко выкрутил по часовой стрелке. Чувствуя, как трещат рвущиеся связки, Илья вскочил с места и неестественно выгнулся, пытаясь спасти захваченную руку.
— Ваши эмоции мне понятны, — выпустив запястье Лунина, мужчина с силой надавил Илье на плечи, вынуждая вновь сесть, — но не стоит мне их здесь демонстрировать. В следующий раз я вам просто сломаю руку. А сейчас все, разговор окончен. Идите, учите текст.
Вернувшись к себе, Илья с удивлением увидел на письменном столе небольшую, в четверть литра, бутылку водки. Рядом на подносе, накрытом салфеткой, обнаружилась тарелка с двумя ломтями черного хлеба. Все правильно, подумал Лунин. И водка не для того, чтобы напиться, да и хлеб не для того, чтобы наесться.
— Заботливые, — процедил он, оглянувшись на дверь. Хотел было добавить что еще, матерное, но, поняв, что смысла в этом все равно нет никакого и легче ему не станет, с отчаянием махнул рукой и подошел к окну. За выкрашенными белой краской железными лучами решетки беззвучно падал снег, то и дело вспыхивая искрами в свете уже зажженных уличных фонарей.
— Снег, — прошептал Илья, прижимаясь лбом к холодному стеклу, — только снег и остался.
Простояв так несколько минут, он вернулся к столу и несколькими решительными движениями открутил винтовую крышку. Залпом осушив бутылку, он выбросил ее в стоящую под столом мусорную корзину и уселся в кресло. Придвинув к себе стопку листов бумаги и достав ручку, он начал писать. Буквы, стремительно возникающие из ниоткуда, ложились на бумагу неровными, рваными строчками. Иногда Илья на несколько мгновений застывал в задумчивости, что-то шепча себе под нос, а пару раз даже перечеркнул только что написанную строку. Спустя несколько минут он отшвырнул уже ненужную ручку в сторону и, держа лист перед собой на вытянутой руке, перечитал написанное.
Снег укрывает землю от боли.
Зарылся поглубже, и нету горя.
Залез с головою, и нет сомнений.
Снег их развеет белой метелью.
Под снегом скрыты старые тайны.
На что наткнешься ты в нем случайно?
Что ты отыщешь — забытое счастье,
Что затерялось давно в ненастье?
Чужие следы остались под снегом,
Им белый сугроб стал вечным ночлегом.
Замерзли в снегу чужие мечты,
Беги же, иначе замерзнешь и ты.
Снег в душу пролезет, скользнет под одежду,
Ты в нем растворишься, теряя надежду,
Что кто-то, по талому снегу скользя,
Отыщет под снегом. Отыщет тебя.
— Чушь какая-то, — пробормотал Лунин. Он уже скомкал листок, собираясь выкинуть его в мусорную корзину, но в последний момент вдруг передумал. Кое-как расправив смятую бумагу, он еще раз перечитал стихотворение. В этот раз оно показалось ему не столь ужасным. Сложив лист пополам, Илья спрятал его во внутренний карман пиджака, затем быстро разделся и выключил свет в комнате.
На следующее утро Илье вежливо напомнили о необходимости выучить выданную ему «биографию», а также попросили предоставить для ознакомления лист бумаги, лежащий у него во внутреннем кармане пиджака.
— Тут не только микрофоны, оказывается, — понимающе кивнул Лунин. — Вы мне его потом вернете?
— Это не я решаю, — получил он вполне предсказуемый ответ.
Общение с загорелым мужчиной вновь состоялось уже вечером. Возможно, предположил Илья, днем этот подтянутый, уверенный в себе человек занят другой, более важной работой, а вот вечером ему приходится тащиться за город ради того, чтобы беседовать с ним, с Луниным.
— Ну что, как запоминается материал? — сразу перешел к делу собеседник. — Сложностей нет?
— Вы так уверены, что все это имеет смысл? — Лунин отреагировал вопросом на вопрос. — Разве можно скрыть смерть такого количества человек?
— Так мы и не скрываем, — мужчина похлопал ладонью по лежащей на столе папке, — я ведь показывал вам вчера документ. Трагедия! Сила стихии. Человек против нее иногда бессилен. Конечно, может быть, и стоило разобраться, кто и как осуществлял строительство в лавиноопасном месте, но, скорее всего, этим никто уже заниматься не будет.
— Наверняка, — кивнул Илья. — И вы так уверены, что ни я, ни Изотов.
— Изотов? — ухмыльнулся мужчина. — С ним все проще простого. Он понимает, что молчать в его интересах. Да и вообще, в отличие от вас, он осознает, что все произошедшее, оно тоже в интересах, — он цокнул языком, — я бы сказал, в общих интересах.
— Убийство девяти человек? — вскинул голову Лунин. — Когда мы улетали, там еще оставалось девять человек. Живых! Их убийство в общих интересах? У кого и с кем они общие?
— Мне кажется, Илья Олегович, вы не имеете возможности увидеть всю картину происходящего. А судить по целому, видя лишь один фрагмент, крайне неблагоразумно.
— А вы, значит, видите все целиком, — устало пробормотал Лунин. — И как увиденное, вам нравится?
— Понятия не имею, — покачал головой собеседник. — Если бы я, Илья Олегович, только на минуту предположил, что вижу всю картину целиком, я говорю сейчас не только о той условной картине, к которой вы имеете некоторое отношение, я говорю обо всех картинах, которые в принципе могут существовать. Так вот, если бы я только помыслил, что знаю о них все и могу на основании своих знаний делать какие-то выводы, меня бы на этой должности уже не было.
— У вас так быстро повышают? — усмехнулся Лунин. — Кто бы мог подумать.
— Все иронизируете, — печально констатировал мужчина в черном, — совершенно напрасно. Ирония в данном случае вряд ли может быть вам полезна. Вы были когда-нибудь в космосе, Илья Олегович? — неожиданно удивил он вопросом. — Я имею в виду, в открытом космосе.
— Не доводилось. — Лунин тщетно пытался понять, в какую сторону поворачивается разговор.
— Выйти в открытый космос не так уж и просто, — на лице собеседника появилось немного утомленное выражение профессионала, неоднократно принимавшего участие в этой непростой и несомненно чрезвычайно рискованной операции, — кроме личной храбрости и профессиональной подготовки требуется соответствующее снаряжение. Защитный скафандр, запас кислородной смеси. Думаю, вы понимаете.
— В общих чертах. — Илья неуверенно кивнул.
— Конечно, в общих, — усмехнулся собеседник. — Есть еще одна достаточно важная деталь — страховочный фал. Говоря по-простому, трос, которым вы привязаны к станции. Благодаря ему вероятность того, что вы улетите в открытый космос и не сможете вернуться на корабль, снижается в разы. Вы меня понимаете, Илья Олегович?
— Кажется, все меньше и меньше, — признался Лунин.
— Это я к тому, что, если вы вдруг соберетесь выйти в космос, в открытый космос, сперва подумайте, есть ли у вас хоть что-нибудь из того, что я перечислил. Мне кажется, у вас нет ничего. Ничего, что могло бы вас защитить. Одна только ваша совершенно бесполезная ирония. Зато у вас есть те, кто считает, или мог бы считать вас своим защитником. Эти люди не хотели бы вас потерять. И сами они не хотели бы потеряться. Да что там люди! — Мужчина в костюме весело тряхнул головой и небрежным взмахом руки поправил сбившуюся набок челку. — Одна Рокси чего стоит! И потом, вы ведь не захотите разочаровать Хованского. Между прочим, вы здесь исключительно потому, что он за вас поручился.
Несколько мгновений они в упор смотрели друг другу в глаза, затем собеседник Ильи достал из папки конверт и бросил на стол.
— Это вам, Лунин, средство для улучшения памяти. У себя в комнате ознакомитесь. Идите и учите текст как следует. Если будут какие-то проблемы с запоминанием, откройте конверт. Думаю, ваша работоспособность сразу повысится. И еще, раз уж у нас с вами такой откровенный разговор. Как вы думаете, кто все же мог организовать нападение на Зарецкого? Я сейчас говорю не об убийстве, здесь вы хорошо поработали. Но кто совершил первое нападение? Да и зачем? У вас есть какие-то соображения?
Илье на мгновение показалось, что собеседник знает правду. Настоящую правду. Ту, о которой он, Лунин, не говорил никому и никому говорить не собирался.
— Я. я. — мгновенно пересохший язык конвульсивно дергался во рту, пытаясь издать хотя бы какое-то подобие членораздельных звуков, — я думал об этом. И там, и здесь. Можно даже сказать, что здесь больше.
— Ну да, здесь у вас есть время для размышлений, — кивнул загорелый. — Так и что, у ваших раздумий есть результаты?
— К сожалению, — виноватым тоном пробормотал Илья.
— Сожаления, — фыркнул мужчина. — Мне с ними что делать, Лунин? Лучше б у вас в голове мысли были, а не сожаления! Все. На сегодня разговоры окончены. Надеюсь, завтра мы сможем подвести итоги. Да, и стишки свои заберите.
Загорелый мужчина вновь раскрыл папку и извлек из нее смятый листок.
— Не понравились? — Илья не смог удержаться от вопроса.
— Сгодится для начинающего. Концовка там только какая-то неправильная. Двусмысленная у вас концовка.
— Двусмысленная? — переспросил Илья, пряча во внутренний карман полученный конверт и листок со стихотворением. — Чем же?
— Ну вот это ваше «отыщет тебя», оно что означает? В каком состоянии отыщут, в живом или уже мертвом?
— Это каждый может решить для себя сам, — немного подумав, отозвался Лунин, — я имею в виду, каждый читатель.
— Ну а вы сами, вы как хотите? — Загорелый буравил Илью пронзительным взглядом.
Илья хотел было ответить что-то небрежное, наподобие «На ваше усмотрение», но так и не решился. Он беспомощно молчал, уже который раз в жизни ощущая огромную пропасть между появляющимся иногда у него желанием совершить Поступок (да, именно так, Поступок, с большой буквы П) и имеющимися в наличии скромными возможностями организма, которых для этого самого большого П, как всегда, не хватало.