Панама, стоящая на перекрестке морских путей, впитала в себя много любопытного, но разобраться в этом непросто — нужно приложить немало сил, которых у нетренированного новичка не хватает. В любом случае не следует кормить гостей или читателей длинным списком незнакомых названий, щелкая при этом пальцами и цокая языком.
Дина заказала себе «фуфу» — жаркое из морской рыбы, запеченное в итоге с бананами на кокосовом молоке, а Сава открыл для себя, что за названием «севиче» скрываются жаренные на углях морепродукты в таком количестве, что ему пришлось обращаться за помощью к соседке. Его спасло только то, что женщины, строго следящие за своей фигурой, иногда тоже устраивают праздник сытого живота. Особенно после морских променадов.
— Как тебе понравился «Марипоса-Манарке»? — Дина самоотверженно спасала сотоварища по нелегкой борьбе приобщения к местным традициям.
— Даже не подозревал, что бабочки могут гроздьями висеть на ветках.
— Меня поразила цифра: 1600 видов.
— А мне запомнилась байка, что названии страны это фраза «много бабочек» на каком-то местном наречии, услышанном одним из первых испанцев, попавших сюда с Колумбом.
Дина успевала ловко управляться с блюдом и поддерживать разговор:
— Забыла название бабочки, с размахом крыльев в 30 сантиметров. Помнишь, у нее рисунок на крыльях чем-то напоминал перышки совы?
— Тизания агриппина, — подсказал бывший зэк.
— Ну, ты даешь! Как запомнил?
— Понравилась…
— Все! Пусть меня оттащат от этого, — взмолилась Дина, с сожалением отодвигая огромную тарелку. — Иначе сегодня наш самолет не взлетит.
— Сегодня? — с какой-то безысходностью переспросил Пика.
— Ну, я так себя убедила, что это не ужин после шести по местному времени накануне, а сегодняшний завтрак по-гонконгски.
— Тогда кофе!
— Маньяк кофейный, — улыбнулась женщина с карими глазами. — Мы еще должны поговорить с Олли…
— Не жалко старика?
— Ну, ты же проведешь обряд, чтобы «черный рисунок» его пощадил.
— Признаться, я не уверен в этом. Откуда-то знаю, что так должно быть, но откуда…
— Когда научишься доверять своей интуиции, многое измениться неузнаваемо.
— Я понял. Назад пути нет.
Сава и Дина молча сидели в плетеных креслах на лоджии своего номера. Сквозь ночную прохладу прорывался стрекот цикад и крики каких-то птиц в лесу. Свеча в плошке на небольшом столике между ними выхватывала белый лист бумаги, по которому урывками метался карандаш. В появившемся контуре рисунка стал угадываться старик в шезлонге с сигарой. Его худощавый профиль и сгорбленная спина очень напоминали Олли. Старик задумчиво смотрел вдаль, о чем-то размышляя. Судя по пеплу от сигары, было понятно, что он сидит так достаточно давно. Скорее всего, его никто не тревожил, потому что тревожить было некому. Это читалось в том особом взгляде одиноких стариков, которые знают, что кроме старухи с косой они давно никому не интересны.
Как только этот взгляд четко проявился на рисунке, карандаш перестал совершать круговые движения по контуру. Любопытство подталкивало Дину приблизится и попытаться вникнуть в контакт, который явно состоялся, но она помнила сломанный по ее вине грифель, и замерла на своем месте.
В какой-то момент карандаш остановился, будто незримый разговор прервался. Пика на одном месте начал выводить жирную точку. Он едва заметно расширял ее, двигаясь то по часовой стрелке, то против, словно нащупывая утерянную в сумерках ниточку разговора. Дина осмелилась помочь бывшему художнику, и стала думать, что это ночные птицы кричат в лесу. Мол, они всегда кричат, и остерегаться их не стоит. Помогло ли это или нет, но вскоре карандаш вновь стал описывать меланхоличные круги по контуру рисунка. Ей опять стало казаться, что время замерло. Здесь замерло. И только потому, что оно побежало где-то в другом месте, а одновременно, там и тут, оно бежать не может.
С трудом оторвав свой взгляд от рисунка, Дина перевела его на Саву и обомлела. Бывший зэк не только был неподвижен и бледен. Он не дышал. Обычно какой-то взъерошенный и даже насмешливый над окружающими и собой, сейчас он походил на восковую статую. Похожую, но не живую. Она испугалась, что Пика останется в том непонятном мире, куда он нырял через портал своей картинки, оставляя здесь совершенно безжизненное тело. Вдруг название «черный рисунок» несет опасность обоим контактерам. Отчего-то эта мысль больно кольнула женское сердце. Карандаш тут же остановился и уже более не двигался. Очень медленно, словно протискиваясь через нечто, Сава облокотился о спинку плетеного кресла и начал сползать, как таящий снег на стекле. Это сравнение напомнило Дине далекую заснеженную Москву. Она сидит в холодном салоне своей машины, промерзшей за ночь, и ждет, пока двигатель и печка прогреют ледяной металл.
— Дворники только не включай, — прошептал Пика и едва улыбнулся краешком побелевших губ.
— Ну, наконец-то, — обрадовалась она, — а то страшно сидеть рядом.
— Я кричал? — насторожился бывший зэк.
— Нет. Ты себя, просто, со стороны не видел.
— И как?
— Прости, но при контакте ты больше на покойника похож.
— И долго это продолжается?
— А ты не чувствуешь? — удивилась женщина с карими глазами.
— Я там, а не здесь.
— Ну, я не знаю… Время не засекала, но думаю пару минут. Ты, ведь, совсем не дышал.
— Забавно, — Пика начал приходить в норму. — Значит, там время течет иначе, мы же разговаривали не торопясь. Он курил. Потом кто-то начал кричать на улице, Олли пошел посмотреть. Когда вернулся, мы продолжили. В целом, наверное, прошло около получаса.
— А кто закончил разговор?
— Он вдруг сказал, что ты всегда будешь помнить бабочку, которая однажды сядет мне на спину.
— Зачем? — вырвалось у Дины.
— Я тоже задал этот вопрос, а он так снисходительно посмотрел на меня, словно я забыл, сколько будет дважды два.
— Слушай, Сав, а откуда ты вообще узнал про «черный рисунок»?
— Да, в Суриковском разные байки ходили, — бывший зэк пожал плечиками. — Художники народ суеверный, потому что муза дама капризная. Не придет — хоть пляши, хоть морды бей, все бестолку. К мольберту можешь не соваться. Вот каждый для себя и придумывает некий ритуал — как кисти разложить, как краски смешивать, когда работу начинать, как с моделью общаться.
— Все общаются?
— О всех не скажу, но для меня это нормально.
— Всегда разговариваешь?
— Нет, это не «ля-ля» или «тер-ки». Это образ. Пока он не возникнет в душе, работать бестолку. И неважно, кто автор — писатель, художник, скульптор или композитор. Главное — образ в душе, а изобразительный язык разный. Кого каким Создатель наградил.
— Но нет «черной музыки» или «черного слова».
— Почему, — не согласился Пика, — есть гипноз, театр, кино… И можно поспорить, что сильнее воздействует.
— Ты еще скажи наркотики и алкоголь, — усмехнулась женщина с карими глазами.
— Нет. К этому прибегают те, у кого души нет. Диапазон большой — тяжелый рок, кино для взрослых, садо-мазо и прочая мерзость. Они бесов вызывают, утверждая, что это тоже искусство. Я давеча посмотрел ящик. По всем каналам даже не квадрат Малевича, а треугольники.
Дина не ответила, желая вернуться к интересующей его теме.
— Помниться, я где-то читал, — Пика словно услышал ее мысли, — что на склоне лет Леонардо во работы иногда терял сознание. Особенно, когда возвращался к работе над «Джокондой». По разным версиям историков, это продолжалось более 20 лет. Мне кажется, что он именно так общался с давно ушедшей любимой женщиной, хотя некоторые борзописцы утверждают, что он «голубой». Ведь да Винчи почти никогда не был замечен в женском обществе.
— И что сказал Олли?
— Он подтвердил, что в июне прошлого года зарегистрировал компанию Entertainer Ltd., у которой выгодоприобретателем был русский по фамилии Орлов. Актив компании составляли 98 акций гонконгской компании Crazy Dazy International Limited, получавших солидный доход из России. Согласно распоряжению собственника, получаемые средства хранятся в банке Панамы Capital Bank.
— Хочешь сказать, что транзитная схема работает до сих пор, и все денежки лежат на счете Орлова в Панамском банке?
— И да, и нет, — улыбнулся Пика.
— То есть?
— Дело в том, что Entertainer Ltd. была зарегистрирована на некоего русского Dmitry Orlov, только не Дмитрий Николаевич, родившийся 12 апреля 1967 года в городе Москва, а Дмитрий Никифорович, родившийся 29 ноября 1963 года в селе Катыр-Юрт Ачхой-Мартановского района Чечни.
— Во-от откуда чеченский след, — брови над карими глазами взметнулись вверх.
— В паспорте указаны имя и фамилия Dmitry Orlov, но все остальное не совпадает. Мало ли Орловых в России.
— А как же сертификаты и акции? Они же на другого Орлова зарегистрированы.
— Акции Crazy Dazy International Limited на предъявителя. У регистратора в реестре вместо русского текста указывается 50-значный номер, защищенный электронной подписью. Красть акцию без такой подписи бессмысленно, подделать подпись невозможно.
Причем, это конфиденциальная коммерческая информация, и может быть опубликована только по решению местного суда. Все офшорные зоны с этого кормятся. Панама, Сейшелы или Кипр не сдадут клиента, иначе все разбегутся, и страна потеряет половину годового дохода. Формальный ответ на любой запрос России будет заверен нотариусом — буковки и циферки клиента не совпали.
— Но деньги из России идут?
— Идут. В России доверенное лицо владельца сертификатов при заключении договоров с банком или арендатором предъявляет оригиналы сертификатов на недвижимость и указывает куда переводить деньги. Налог платит по месту регистрации компании владельца сертификатов.
— И все законно? — удивилась Дина.
— Формально все чисто.
— И никто не догадается?
— В суде догадки не катят. Иначе иностранных инвестиций в России не будет. Деньги строем не ходят.