Он высвободился и немного презрительно улыбнулся:
– Все в порядке.
Сорча сглотнула. Она была уязвлена. Похоже, не важно, что она – его жена. Всегда будет существовать черта, через которую ей нельзя переступать.
Вилла была потрясающая. Она стояла на холме, на котором раскинулся виноградник, а вдали до самого горизонта простиралось Средиземное море.
Мебель отсутствовала. Количество комнат потрясало воображение. Столовая легко могла вместить человек тридцать. В доме было десять спален. К шести из них примыкали гостиные и ванные комнаты. Плюс детская с комнатой для няни.
Это не ее жизнь.
Сорча слегка ущипнула себя, стоя в огромной хозяйской спальне. Она медленно повернулась, чтобы оглядеть все. Окна занимали три стены. Терраса выходила на огромный бассейн. Не важно, какого размера кровать они здесь поставят, в любом случае останется достаточно места, чтобы играть в теннис.
– Что думаешь? – спросил Цезарь, когда они спустились вниз и стояли в третьей гостиной, в которой были камин и бар. – Гараж всего на шесть машин, и я не вижу возможности расширить его. До пляжа довольно далеко, но, по крайней мере, он частный.
Всего шесть машин? Сорок ступенек до частного пляжа? Какой ужас!
– Ты представляешь, сколько всего потребуется, чтобы обставить все эти комнаты? – пробормотала Сорча, когда агент по недвижимости оставил их наедине.
Конечно, она имела в виду стоимость. Цезарь бросил на нее проницательный взгляд и взял Энрике, когда она переложила ребенка на другую руку. Их сынок рос, можно сказать, с каждой минутой и становился все тяжелее.
– Я не ожидаю, что ты займешься всем сама, – сказал он. – Найми дизайнера, так что тебе останется только принимать решения. Сначала краска. Зеленый тон в столовой ужасен.
Художественная жилка в нем всегда удивляла Сорчу. Он был приверженцем логики и фактов, но эстетика была для него так же важна, как функциональность. Он стал бы потрясающим архитектором.
Они подписали документы на следующий день. Рука Сорчи дрожала, когда она ставила свою подпись. Как она стала владелицей половины этой собственности? Сорча чувствовала себя мошенницей.
К счастью, дети требуют постоянного внимания, и у нее не было времени задумываться об этом. Следующие несколько недель были плотно заняты. Сорча встречалась с дизайнерами, проводила собеседования с нянями и другим персоналом, который был необходим на вилле. Она выбирала одежду для себя и для Энрике и обустраивала детскую. Цезарь выделил ей для этого умопомрачительную сумму.
Сорча рассчитывала, что за это время сможет сблизиться с мужем. Ей это удалось, но не полностью. Цезарь делился с ней деловыми проблемами, она рассказывала ему, как продвигаются работы в доме. Они восхищались Энрике, как всякие новоиспеченные родители.
В том, что касалось их сына, они стали очень близки. Сорча мечтала о том, чтобы Цезарь влюбился в него, и ее мечта сбылась. Он уделял Энрике все свободное время, убаюкивал его ночью, менял ему подгузники. Однажды Цезарь пришел к ней в мокрой рубашке с закатанными рукавами, держа на руках Энрике.
– Мы были в ванной, – объяснил он. – Но сейчас он сухой и чистый. И голодный.
Иногда они смотрели по вечерам фильмы, а когда Сорча присоединилась к нему в тренажерном зале и зашагала на дорожке, Цезарь забеспокоился:
– Доктор разрешил тебе?
Они спали вместе, часто их тела соприкасались. Сорча знала, что он каждое утро просыпается возбужденным, но они держали руки при себе и целовались лишь при встрече и прощании. Иногда Цезарь дотрагивался до ее плеча или талии.
Он все еще привыкает к мысли, что может ее целовать? Он сдерживается потому, что ей пока нельзя заниматься сексом? Или ему ничего от нее не нужно?
Если бы у нее на руках не было такого доказательства, как Энрике, Сорча решила бы, что страстный мужчина, снедаемый вожделением, является лишь плодом ее извращенного воображения.
Так что она была вдвойне встревожена, вернувшись из клиники. Сорча не могла дождаться того момента, когда они смогут покончить с вынужденным обетом безбрачия и займутся любовью. Момент настал, но она проглотила язык.
Вечером они были приглашены в гости к его матери. Сорча не напомнила Цезарю, что сегодня посетила врача. Он пришел поздно, когда она заканчивала макияж.
Сорча нигде не бывала и наслаждалась уединением в пентхаусе Цезаря. Она занималась ребенком, общалась по скайпу с родственниками и не чувствовала себя в изоляции.
Мысль о том, что сегодня она впервые предстанет перед людьми как сеньора Монтеро, страшила молодую женщину.
К счастью, у нее была Октавия. Сорча часто переписывалась со своей новой подругой в самые неподходящие для этого часы, например ночью, когда вставала, чтобы покормить Энрике. Но у Октавии были те же проблемы. К тому же она помогала Сорче в том, что касалось ее нового статуса.
Сорча написала ей: «Мне нужно купить кое-какие платья. Стилист утверждает, что нужно по меньшей мере десять. Это не слишком?»
Октавия ответила: «Я купила две дюжины, когда вышла замуж. А потом купила еще двенадцать – спасибо Лоренцо за мои округлившиеся бедра и грудь».
Две дюжины? Платья стоили четырехзначную сумму каждое!
Однако этот прием мать Цезаря устраивает в честь своей невестки. Ла-Рейна Монтеро представит жену своего старшего сына пяти сотням ближайших друзей и родственников. Через месяц Ла-Рейна сделает это снова, когда будет объявлено о помолвке ее второго сына и Дайеги Фуэнтес.
Сорча не бывала на таких мероприятиях, будучи личной помощницей Цезаря, и тем более никогда не становилась виновницей торжества. Ее роль в эти дни сводилась к тому, чтобы вовремя доставить его смокинг из химчистки и была подана машина. Когда она поинтересовалась, должна ли заняться этим сейчас, став его женой, он спросил:
– А ты хочешь?
После этого последовала беседа о ее роли в организации его жизни. Сорча и так была загружена. Подготовку их дома можно было считать полноценной работой, не говоря уже о материнстве. Ей хотелось бы взять под контроль распорядок Цезаря, но она не была уверена, что сможет с этим справиться.
В конце концов Цезарь предложил ей нанять личную помощницу. Сорча рассмеялась.
– У моей матери она есть, – пояснил он, небрежно пожав плечами.
– Я не могу сравниться с твоей матерью, – запротестовала Сорча.
– Ты еще не герцогиня, но станешь ею. Моя мать сурово осудит тебя, если ты будешь обходиться без аксессуаров, приличествующих твоему положению.
Они приехали пораньше, чтобы встречать гостей. Сорче казалось, что на нее устремлены невидимые глаза, когда она поднималась по ступеням. Золотисто-зеленый шелк платья ласкал ее бедра, в то время как она боролась с желанием подтянуть лиф, чтобы груди не вывалились наружу.
Она была в этом доме только однажды, в первые дни после аварии, когда привезла кое-какие документы из офиса отцу Цезаря. Тогда Сорча воспользовалась входом для прислуги, и ей было уделено всего двадцать минут. Девятнадцать из них она провела, запоминая юношеское лицо Цезаря на семейном портрете, висящем над камином.
Сегодня она приехала сюда как член семьи. Цезарь без промедления провел ее в ту часть особняка, где прошло его детство, и отыскал родителей в их личной гостиной.
– Сорча, ты помнишь моих родителей Хавьеро и Ла-Рейну?
– Конечно, – улыбнулась Сорча.
В качестве его личной помощницы она обращалась к ним, называя титул, а их ответное приветствие было механическим. Сегодня они оба взяли ее за руки и расцеловали в обе щеки.
– Добро пожаловать!
Хавьеро был постаревшей версией Цезаря – красивый мужчина с по-прежнему густыми темными волосами. На нем был смокинг. Двигался герцог Кастеллон со сдержанной грацией. Он никогда не тратил слов понапрасну, как и сын. Тесно сотрудничая с ним в первые дни после аварии, в которую попал Цезарь, делая все, чтобы минимизировать потери корпорации, Сорча думала, что Хавьеро уважает и ценит ее. Этим вечером по его лицу ничего нельзя было сказать, когда он посмотрел на своего спящего внука.
С Ла-Рейной Сорча в основном общалась по телефону. Матери еще хуже, чем жены, если с ними не подружиться, когда занимаешь должность личной помощницы.
– Очень мило, что вы опять с нами, – протянула Ла-Рейна, доказывая, что она может лгать так же элегантно, как и одеваться. – И ваш сынок… Какой приятный сюрприз! Я была занята планированием этого приема, иначе обязательно приехала бы взглянуть на него. Ну, когда вы переедете в новый дом, я непременно навещу вас.
Сегодня, похоже, у нее нет времени взглянуть на внука.
– Я кормлю грудью, – объяснила Сорча, притворяясь, что чека, которым от нее пытались откупиться, не было. Но это обычное поведение его семьи: исключительный практицизм и никаких эмоций. – Мы не могли оставить его дома.
– О да. Я всегда считала кормление грудью досадной помехой, – пробормотала Ла-Рейна.
Сорча прикусила язык.
– Няня будет присматривать за ним в моих апартаментах, – сказал Цезарь. – Но на ночь мы не останемся.
– Когда вы его устроите, присоединяйтесь к нам за коктейлем. Рико и Пайа, наверное, уже здесь, – добавила герцогиня.
Они отправились в апартаменты Цезаря, и Сорча почувствовала, что снова может дышать. Все не так уж страшно. Может, она сумеет пережить этот вечер.
Через тридцать минут она сопровождала Цезаря к лестнице. Он предложил руку, когда они начали спускаться, и Сорча с благодарностью оперлась на нее, а другой держалась за перила. Молодая женщина боялась упасть, так как очень нервничала.
– У тебя холодная рука, – заметил Цезарь.
– Я в ужасе, – прошептала Сорча. – Что будут говорить гости?
– Поздравлять, – ответил он. – Что еще они могут сказать?
– Да, наверное. – Она велела себе перестать хмуриться, но не могла избавиться от тревоги. – Ты уверен, что я выгляжу нормально?
Цезарь был исключительно красив в смокинге. Он побрился, но на его лице было скучающее выражение человека, который присутствовал на подобных вечерах множество раз.