– Да, она все это делает, если она – это вы.
Она вдруг почувствовала, что не может больше на него смотреть. Не может больше смотреть ему в лицо, видеть его искреннее выражение, зная, что он желает Софию, которой не существует. Она уничтожила ту холодную разумную женщину. София поднялась на ноги и принялась мерить короткими шагами крошечную комнатку.
– Вы говорите ерунду.
– Тогда мы прекрасная пара. Вы делаете то же самое. Обернувшись, София уставилась на него, по привычке выпрямив спину. Она устала, и от выпитого бренди у нее довольно-таки сильно плыло перед глазами, но она не желала садиться. Единственным местом, где она могла сидеть, была кровать.
Рядом с Энтони.
Но этого делать она не собиралась. Он производил на ее чувства странное воздействие. При том, что он проявлял невероятное упрямство и невиданную властность, она в его присутствии переставала все это замечать. Все, о чем она могла думать, как чудесно оказаться в его объятиях, ощущать, как его руки прикасаются к ней.
Он подался вперед, как будто бы для того, чтобы обнять ее так, как она воображала.
– София… – промолвил он.
– Пойду отнесу поднос на лестницу, – вдруг сбивчиво заговорила она. – Незачем приманивать сюда крыс остатками сыра.
Сказав это, она схватила поднос, взяла в руку свечу и умчалась. Все дело заняло у нее считанные секунды, но она задержалась на верхней площадке лестницы значительно дольше. Барон оставил здесь другой поднос, на этот раз с плошкой воды и полотенцем. Она осмотрела все это, тем временем размышляя и пытаясь разобраться в своих противоречивых чувствах.
Для нее это было крайне нехарактерно. С тех пор, как в ее жизни появился майор, она безрассудно бросалась из одной скандальной истории в другую. Ее саму пугало то, какой безумной она стала. То, что начиналось простым символическим ритуалом, закончилось в тюрьме.
Тем не менее она ни о чем не жалела. Впервые в жизни она ощущала себя живой. Рядом с майором все, что она видела, становилось ярче, ее жизнь становилась полнокровнее. Да что там, даже их споры были такими страстными!
Наверное, это и было отгадкой. Страсть. Кому бы пришло в голову связывать это слово с Софией Ратберн, Снежной Королевой? Безусловно, не ее знакомым пэрам в Лондоне. Только майору Вайклиффу.
Но она слишком хорошо знала, что страсть – чувство глупое. Она не поддастся ему и не бросится очертя голову к отчаянию и крушению надежд, как ее мать. Она сохранит ясность ума и хладнокровие, сосредоточившись лишь на самом главном. Только так она может уцелеть в эту ночь.
Что касается утра, то она об этом будет думать, когда оно наступит.
Придя к этому заключению, она решительно вернулась в комнатку священника.
– Нашла это наверху лестницы, – спокойно сказала она, показывая майору новый поднос. – Барон не забыл о нас. Теперь вы можете промыть свои раны.
Энтони не шелохнулся. Он продолжал сидеть, откинувшись на кровати, с вытянутой на тюфяке ногой.
– Правда, майор, некоторые ваши раны довольно глубок их нужно промыть.
Он кивнул, но в его глазах она заметила что-то странное.
– У вас невозмутимый вид, София.
– Смиренный, лучше будет сказать, – уточнила она, ставя поднос на пол у кровати.
Она снова вставила свечу в канделябр.
– Я не могу изменить то, что будет завтра. Могу лишь решить принять это с достоинством.
Вы снова стали Снежной Королевой, которая ничего не чувствует, и ничто ее не трогает в каждодневной жизни.
София вздрогнула, хотя именно так она и назвала себя буквально только что.
– Я сдержанна, майор, и…
– Мертвы?
Она взглянула на него, сощурившись от злости.
– Вы пытаетесь втравить меня в спор.
– Я пытаюсь пробить вашу сдержанность, София. Вы не сможете отгородиться от меня ледяным панцирем. Я доберусь до вас так или иначе.
Она глядела на него, стараясь сохранять спокойствие и отстраненность, но внутренне она трепетала. София очень боялась, что он прав. Она никогда не будет к нему равнодушна, как бы ни старалась. И сама эта мысль приводила ее в ужас, хотя она и не могла бы сказать почему.
– Ваши раны, майор, – сказала она отчужденно. – О них нужно позаботиться.
– Конечно, – согласился он, кивая.
Наклоняясь вперед к плошке с водой, он громко застонал.
– Может, вы бы помогли мне в этом? Что-то нога разболелась сегодня, – попросил он, с трудом ворочаясь.
– Разумеется, – сказала она, не в состоянии отказать ему в помощи.
Он шумно вздохнул, откидываясь на спину, и София с тревогой подумала о том, что сырость подвала, возможно, плохо сказывается на состоянии его ноги.
– Может, я позову барона? Если ваша нога…
– Меня не пугает перспектива провести ночь в винном погребе, – сказал он твердым решительным тоном, но София не уступала.
– Правда, майор, глупо из-за гордости рисковать здоровьем. Гордость не ослабит вашу боль. Гордость не излечит вашу ногу, не предотвратит лихорадку. Сказать по правде, я считаю, что гордость – самое бесполезное из всех чувств.
– Правда?
Он открыл глаза, и Софию пронзил его острый взгляд. Она поняла, на что он намекает. Он считает, что именно ее гордость не дает ей пойти с ним под венец. Она должна избавить его от этого заблуждения.
– К моему решению оставаться незамужней моя гордость не имеет никакого отношения.
– Тогда, вероятно, упрямство заставляет вас стоять на своем без всяких разумных причин?
– Вам невозможно противиться, майор. Только бездушное существо устоит перед вами.
Однако, уже говоря это, София замялась, неприятно осознавая, что его замечание, возможно, справедливо. Она столько времени посвятила борьбе с майором, что даже не подумала о себе или о своем будущем. В конце концов она оказалась с ним в тюрьме, и ее репутация, несомненно, будет запятнана.
– Давайте я позабочусь о ваших ранах, – сказала она, прогоняя эти мысли прочь.
Он снова кивнул и принялся стягивать рубашку. София испуганно отшатнулась, глядя на изодранную и окровавленную белую льняную ткань, затем еще с минуту она смотрела на открывшуюся золотистую кожу и бугристые мышцы под ней.
– Что вы делаете? – взвизгнула она.
Он замер в позе, во всей красе, демонстрирующей его великолепную мускулатуру, что привело ее в совершенное замешательство. Она не замечала его улыбки, пока он не начал говорить.
Вы же не сможете промыть мои раны через одежду.
– Гм-м, да, – признала она, почувствовав, как у нее внезапно пересохло в горле. – Разумеется. Продолжайте.
– Не сомневайтесь, – сказал он бархатным голосом. – Я продолжу.
София тяжело сглотнула, не зная, как подступиться. Он был так огромен.
– Возможно, вам следует начать со спины.
– Ах да, пожалуй, со спины.
Она наблюдала, как он переворачивается, думая о том, что такое начало будет гораздо менее интимным, поскольку его глаза будут обращены в пол, и он не сможет видеть румянец ее смущения. Но когда он наконец устроился, она поняла ошибочность своих надежд…
Она не думала, что мужская спина может вызвать такие чувства, но перед ней сейчас открылась мужская плоть в таком объеме, какого ей раньше видеть не приходилось. Не в состоянии сдерживаться, она протянула руку и погладила его золотистую кожу, восхищенно наблюдая, как под ней в ответ зашевелились мышцы.
Боже мой, как же он великолепен!
Затем, не отдавая себе отчета в своих действиях, она провела пальцами по грубому шраму, начинающемуся под правой лопаткой и рассекающему его бок сверху вниз. Софию поразила его длина. Она похолодела, представив, какой была рана, которая его оставила.
– Должно быть, ужасно болело, – тихо промолвила она. – А теперь это лишь неровная розовая полоса.
– Да, – сказал он почти беззвучно, как будто простонал.
– Майор? – спросила она, встревожившись. – Вам больно?
– О да, – простонал он. – Насколько может быть больно, когда лежишь на животе.
– Тогда я позову…
– Нет!
Он так энергично воскликнул, что едва не подскочил на кровати.
– Ах! – вымолвила она, догадываясь, что он имел в виду. – Боитесь, будет больно, когда я начну промывать ваши раны? Но я должна их обработать, чтобы они не загноились. Она наклонилась вперед, осторожно к нему прикасаясь. – Вы храбрый воин и должны терпеть боль, не жалуясь.
– Да, – согласился он совершенно бесстрастно. – Очень храбрый воин.
София кивнула, хотя совсем не поняла его тон. Затем она отжала льняную ткань нетвердой рукой и аккуратно приложила ее к самой глубокой ране на спине майора. Он лишь слегка вздрогнул, затем расслабился, и она стала оттирать крошечные чешуйки запекшейся крови.
– Ничего особенно страшного нет, – сказала София. – Думаю, даже шрамов не останется.
– Они не посмеют остаться, – ответил он и принужденно рассмеялся. – После ваших нежных прикосновений не посмеют.
София невольно смягчилась.
– Вы всегда говорите такие возмутительные вещи, лежа на больничной койке?
– Вы пробуждаете мое чувство юмора. Так всегда было, – сказал он тихим, задумчивым голосом, и София прервала свою работу и стала смотреть на его густые волнистые волосы.
– Полагаю, я пробуждаю вашу раздражительность, ваше стремление командовать и вашу настырность.
– И это тоже.
Она почувствовала, что он улыбается, и не могла не улыбнуться в ответ. Так приятно было просто наслаждаться обществом майора, а не бороться с ним.
– Я так скучала по этому, – сказала она, отжимая полотенце.
– Почему?
Он приподнялся на локтях, но она его толкнула, снова укладывая.
– По беседам без споров. Мы не занимались этим с тех пор, как вы лежали в госпитале.
– Я считал секунды до вашего возвращения. Я начинал с восьмидесяти двух тысяч восьмисот и считал в обратном порядке.
Рука Софии замерла у него на спине.
– Вы шутите, наверное. Мои посещения не могли быть для вас так важны.
Обернувшись, Энтони устремил на нее серьезный взгляд.