Никто не встревожился, не вышел посмотреть, что произошло, хотя дом рядом жилой. Может, пустует, а, может, люди не хотят неприятностей. Я бы отодвинула занавеску, выглянула и вызвала полицию. Хоть бы действительно вызвали!
Плечо нарывало. Странно, но боль не позволяла окончательно утонуть в панике. У меня стучали зубы, дрожь волнами прокатывалась по телу, но я все еще не потеряла способности мыслить здраво, только результаты раздумий не радовали. Из оружия только шокер — ничто против парцилена.
Обострившееся зрение уловило в сумерках приближавшийся силуэт. Вот и пришла смерть. Сглотнуть бы, только во рту пересохло. Попробовала закричать — получился мышиный писк.
Оцепенев, бессильно наблюдала за тем, как убийца постепенно вырисовывался посреди пустынной улицы. Он снова не спешил, точно знал, жертва устала и исчерпала лимит везения.
Знакомое тепло защекотало висок. Значит, в голову. По крайней мере, сразу.
Вот почему ленилась, не получила права? Не один раз бы пригодились, и теперь по собственной дурости!..
Удар сердца. Еще один.
Теперь я хорошо его видела, хотя на улице по-прежнему темно. Бесформенный плащ, широкополая шляпа — все, чтобы полностью скрыть приметы. По такому портрету никого не найдешь.
Вновь блеснуло дуло парцилена.
Судорожно вздохнула. Надо закрыть глаза, но не могу.
Пространство сужается до предела, до нас двоих, время, наоборот, растягивается, даже мгновение длится часами. Только вот падаю не я — он. Убийца, выронив парцилен, валится на колени. Оружие с легким звяканьем отлетает к сточному желобу.
Как, почему? Ничего не понимаю и жадно дышу, словно утопающий, выбравшийся на берег. И кричу, что есть мочи, кричу неизвестно откуда прорезавшимся голосом, когда вижу второго мужчину. Он возникает из темноты; в руках тоже парцилен. Мужчина склоняется над убийцей, приставив дуло к горлу, проверяет пульс и выпрямляется.
— Магдалена! — знакомый голос прорывается сквозь пучину страха, но я все еще не верю.
Тогда мужчина отходит в сторону, под фонарь, и я захлебываюсь вырвавшимися наружу рыданиями.
Кончено! Спасена!
Все еще рыдаю, когда Лотеску медленно, чтобы не напугать, подходит к паромобилю. Он выглядит осунувшимся, в той рубашке и брюках, которые передала с адвокатом. Дальше образ начальника расплылся в одно большое радужное пятно — слезы застлали взор.
— Магдалена, с вами все в порядке? — в голосе звучит тревога.
Хочу ответить и не могу. Сдвинуться с места тоже. Оцепенение спало, меня била крупная дрожь. Холодно, словно на дворе зима. Плечо, наоборот, горит, дотронуться невозможно.
— Все хорошо, он мертв. Все кончено, Лена, тихо! — хассаби разговаривает как с маленькой, тепло, ласково. — Не надо бояться.
На меня пахнуло ночным воздухом — Лотеску открыл дверь паромобиля. Вот ведь, даже не заблокировала. Дура, эмоциональная дура, которая наплакала целое озеро и не в силах остановиться.
— Вот так! Все хорошо, все хорошо.
Охнула, когда меня выдернули с сиденья и осторожно поставили на ноги.
— Это я. Тихо, т-ш-ш!
Лотеску прижал к груди, провел ладонью по волосам, попутно ощупывая, не набила ли шишку, не порезалась ли стеклом. Слышу, как он недовольно сцеживает воздух. Ему неприятно оттого, что мне больно. А мне все равно, главное, не одна.
От хассаби пахло чем-то затхлым, дешевым мылом и чуточку потом, но я все равно, наплевав на приличия, потянулась к нему, обвила руками. Казалось, если отпущу, снова окажусь под прицелом парцилена. Плохо соображая, что творю, расцеловала начальника в исступлении схлынувшего напряжения и уткнулась носом в шею. Пускай ругает, пусть увольняет, не могу иначе. Не могу не цепляться за воротник, не прижиматься, не вдыхать сохранившийся-таки на коже флер сладкого парфюма.
— Все хорошо, — в который раз повторил Лотеску и вместе со мной уселся на сиденье покореженной машины. — Мы сейчас быстро дадим показания, составим протокол и поедем спать. За номер не сержусь, — зачем-то добавил он.
Какой номер? Подняла на него глаза и часто заморгала. Потом сообразила: я переселилась в люкс хассаби, разбросала там свои вещи. Бедолага даже не помылся после камеры, сразу ринулся ко мне. А ведь мог бы остаться, уставший, вымотанный.
Зашелестели колеса, взорвали ночную тишь голоса.
Вздрогнула: на миг показалось, к убийце прибыло подкрепления.
— Свои, — шепотом успокоил Лотеску.
Заерзала на коленях начальника, но он не отпустил, вложил в пальцы носовой платок, чтобы привела себя в порядок.
— Сп-п-пасибо! — чуть слышно поблагодарила за спасение и утерла глаза.
Лотеску промолчал, прислушиваясь к разговорам полицейских. Я узнала их по раскраске паромобилей — приехало сразу два — и блестевшим в лучах ручных фонарей бляхам.
— Его застрелил я, — обращаясь к старшему, спокойно признался начальник. — Счет шел на мгновения. Оружие для экспертизы можете взять, место входа импульса назову.
— Пока не надо, хассаби, — деловито отозвался инспектор.
— Показания дам позже, все равно под подпиской о невыезде. Госпожа ишт Мазера напугана, ее нельзя оставлять одну.
Собеседник Лотеску кивнул и отошел к своим.
Полицейские суетились возле убийцы, что-то мерили, записывали, фиксировали изображателями.
— Зачем?.. Вам нельзя!
Осознание накрыло удушливой волной.
Лотеску под следствием, а тут чистосердечное признание в убийстве. Его же казнят!
Ком подступил к горлу, снова стало трудно дышать, словно невидимый кто-то откачал воздух из легких.
— Тихо! — склонившись к самому уху, прошептал хассаби и наградил легким поцелуем в щеку. — Я взрослый мальчик, Магдалена, соображаю, что делаю.
Внезапно он напрягся. Пальцы переместились с талии на плечо и чуть надавили. Закусила губу, но не вскрикнула.
— Вы ранены? Магдалена, шайтана вам в мужья, почему вы молчали? — накинулся Лотеску.
От былой ласки не осталось и следа. Начальник обозвал идиоткой и потребовал врача. После вызвался осмотреть мою рану, без тени смущения расстегнул блузку и осторожно высвободил руку.
Фонарик слепил глаза, прикосновения напоминали пытки, которым некогда подвергали магов.
— Повезло, ничего страшного, — резюмировал Лотеску и приказал: — Чтобы впредь первым делом говорили!
Надеюсь, не придется, острых ощущений хватило до конца жизни.
— Антисептик, перевязка и обойдемся без госпиталя. Или хотите для верности? Я не медик…
— … зато прекрасно разбираетесь в оружии. Спасибо, хассаби, выкарабкаюсь.
— Так, другие повреждения? — Лотеску взял за подбородок, заставив смотреть в глаза. — Либо говорите сами, либо найду я.
Ничего вразумительного ответить не смогла, поэтому луч фонаря скользнул по полуобнаженному телу. Спинка кресла и фигура начальника надежно загораживали от сторонних наблюдателей, а действия хассаби не волновали вовсе. Пусть хоть целиком разденет!
— Вроде, обошлось. Только это, — Лотеску легонько надавил на правый бок, — беспокоит.
— Все равно в госпиталь не поеду! — капризно возразила я.
Подумаешь, ушиб! Поболит и перестанет, по сравнению с ранением и вовсе комариный укус.
— Лучше скажите, — вместе с вернувшимся спокойствием во мне проснулся аналитик, — как вы здесь очутились?
— Ногами, Магдалена. Вы дали расплывчатые координаты, а искать испуганного человека лучше не из окна машины. Подкрадываться к преступнику тоже, иногда у пешего преимущество. Как видите, я очутился на месте раньше полиции, с ней бы вы точно оказались в морге. Заодно гарантировано избавил нас от выстрела в спину.
Логично.
Тяжело, но нужно заставить себя спросить:
— Что с извозчиком? Убили?
— Труп у почты, — равнодушно ответил Лотеску и, заметив приближающего полицейского, ссадил с колен.
Ну да, непристойно, вредно для карьеры. Только тянуло прижаться — без хассаби так холодно.
Дальше начались обычные вопросы, на канцелярском официальном языке — первичный допрос потерпевшего. Только под тяжелым взглядом хассаби полицейский не хамил, не подвергал сомнению каждое слово. Потом Лотеску и вовсе прервал его недовольным: «Хватит! Госпожа ишт Мазера устала, завтра подпишет все бумажки». Поблагодарила его взглядом. Я действительно мечтала о тиши номера и таблетке болеутоляющего.
Лекарь приехал быстро, осмотрел ранение и успокоил: царапина. Он дотошно объяснил, почему даже крошечный импульс вызывает столь неприятные ощущения, ввел в плечо специальный препарат и перевязал. Под нажимом Лотеску врач поделился болеутоляющим и снотворным.
— Все, в гостиницу! Немного прогуляться сможете? Я огнемобиль у участка бросил.
Огнемобиль? А, ну да, его перегнали в гараж гостиницы.
Словно кукла на ниточке, поплелась за начальником. Могла бы, уснула прямо на ходу, такая апатия и усталость накрыли. Когда пару раз запнулась, едва не расквасив нос, Лотеску подхватил на руки. Так и заснула. Не помню, как добрались до отеля, как очутилась в постели. Сквозь дремоту пробивался шум воды, а затем нечто теплое, к чему я инстинктивно прижалась.
Утро началось с открытий. Во-первых, я ночевала не одна — вон смятая подушка. Теперь понятно, кого обнимала. Во-вторых, начальник меня раздел, потому как сама оказаться в трусиках и футболке с чужого плеча не могла.
— Доброе утро! — послышалось из ванной. — Вот так и начнешь ценить повседневные удовольствия! В тюрьме с горячей водой туго. Как себя чувствуете?
Лотеску появился минутой позже, полуодетый, но добрый, с полотенцем через плечо.
Пошарила рукой под одеялом и попыталась, не вставая, разглядеть содержимое мусорного ведра. Начальник вел себя слишком по-домашнему, напрашивались определенные выводы. Сдается, традицию мы таки соблюли, переспали.
— Ничего не было, — легко разгадав причину моего беспокойства, весело отозвался хассаби. — Дальше поцелуев не зашло. Я не пользуюсь чужими слабостями, Лена.
— Я и не думала, — потупила взор и вывела на одеяле спираль. — Вы порядочный.