Много времени я также уделял переписке с моими научными коллегами в США, обсуждению с ними различных вопросов, представляющих взаимный интерес. Вот в результате такой переписки — мы обсуждали вопрос о том, что случится с ледниковом покровом Антарктиды в западной ее части, где расположен шельфовый ледник Росса, в ближайшие сто — двести лет, — я получил вдруг приглашение посетить соседний с нами университет в северном штате Мэн. Два сотрудника — специалисты по этим вопросам — гляциологи Терри Хьюз и Боб Томас сообщали мне, что лучше всего приехать в их университет, находящийся в городе со странным названием Ороно, в первой половине марта. В это время я смогу познакомиться и с их студентами, что будет интересно мне, и прочитать пару лекций, что будет интересно им.
Я показал это письмо Ассмусу, и он посоветовал мне ехать. «КРРЕЛ рекомендует вам принять это предложение и считать эту поездку командировкой», — закончил он шутливо-официально.
И вот тут я вспомнил, что месяц назад получил письмо от Энн — одной из моих знакомых еще по прошлым посещениям США. Я некоторое время работал в Антарктиде с ее мужем Робом — полярным летчиком, а потом приезжал к ним в гости под Вашингтон. В последнем письме, уже в КРРЕЛ, она вдруг написала, что живет одна, без Роба, на берегу океана, вблизи от городка Пенбрук, что всего в часе езды от столицы штата Мэн города Ороно, и рада была бы увидеть меня, показать свой полуостров в период с 8 до 15 марта. В это время к ней на каникулы приедет дочь, Ребекка, которая меня тоже знает и хотела бы повидать. Но ведь я все равно еду в Ороно, и как раз в это время. Конечно, надо постараться посетить это место.
Последний раз я видел Энн вместе с мужем два года назад, когда, пролетая через Вашингтон, задержался там на два дня по дороге в Пойнт Мак Гю и Антарктиду. В то время Роб и Энн, приютившие меня в своем доме, находившемся в часе езды от Вашингтона, поделились со мной своими планами: Роб, который был уже в отставке, и Энн бросают места своей работы, продают дом и уезжают куда-нибудь в дикий угол Америки, покупают на вырученные деньги кусок земли — земля дешева в еще диких местах, — строят там бревенчатую «кабину», выкорчевывают участок для огорода, прорубают тропу через лес для «джипа»-вездехода до ближайшей дороги и начинают новую жизнь. Как пионеры Америки. Многие немолодые, но не бедные люди в Америке делают сейчас то же самое. Ведь есть даже лозунг: «Если ты патриот Америки, если ты хочешь видеть ее прекрасной — самоограничься. Все, что можешь сделать сам, а не покупать со стороны, — делай сам». Уменьшив таким образом потребление, можно прийти и к уменьшению разрушительного влияния человеческой деятельности на окружающую среду.
Уже в Москве, через год с небольшим после той встречи под Вашингтоном, я узнал из писем, что Роб и Энн выполнили все, что планировали, даже с превышением: купили довольно большой участок леса в штате Мэн, и не просто участок — маленький полуостров на побережье Атлантического океана, действительно выкорчевали, выжгли в лесу поляну, на которой начали выращивать кукурузу, картошку, овощи. Они писали восторженные письма о том, какое удивительное чувство они испытывают, когда имеют счастье изо дня в день видеть, как из земли появляются, растут, набирают силы плоды твоего труда. Они писали о том, какие необычные, простые, не тронутые всеми «революциями» последних лет люди живут в маленьком городке-деревне, который расположен недалеко от места, где на дорогу выходит тропа от их хижины. Писали о том, что по пятницам и субботам эти люди собираются где-нибудь в большом сарае, школе или церкви и весь вечер танцуют народные танцы простой Америки под названием «сквер-данс». «Ах, Игор, ты должен видеть эти танцы…»
Потом наша переписка прервалась. И вот теперь на мое письмо откликнулась лишь Энн, сообщив, что не живет с Робом и где он сейчас — не знает, но рада была бы со мной повидаться. И это всего в двух часах езды от Ороно.
Ближайшая суббота, когда в доме Энн будет гостить ее дочь Ребекка, приходилась на 10 марта. Значит, если я выеду из Лебанона в пятницу после обеда, то еще засветло могу приехать к дому Энн и Ребекки, погостить там субботу и воскресенье, а в понедельник 12-го, встав рано-рано, уже быть к девяти утра в университете штата Мэн. Я написал об этом и Бобу с Терри, план был одобрен, и я начал готовиться. Дело в том, что я мог позволить себе эту поездку за казенный счет. Можно было выбирать вид транспорта. Но поезд отпал сразу — пассажирских поездов здесь так мало, что я должен был бы ехать туда целые сутки с несколькими пересадками. То же получалось и с самолетом: надо было лететь сначала на маленьком самолетике в Бостон, а потом тоже на маленьком, — в городок Бангор, а уже оттуда на такси — в Ороно. И кроме того, северо-восточный угол США в начале марта — не лучшее место для полетов на маленьких самолетиках из-за погоды. Автобус тоже отпал: на автобусе надо было сначала ехать в Бостон, да и стоимость его была велика. Дешевле всего и быстрее — на своей машине.
Когда стало ясно, что путь мой в Ороно целесообразно проделать на своей машине, начальство сообщило мне, что не возражает, если я в свободное от работы время заеду к друзьям, что расход на бензин и масло во время этой поездки институт берет на себя. Кроме того, мой добрый гений — бухгалтер Ненси — сказала мне, что я не утряс еще один вопрос. Оказалось, что за мою машину КРРЕЛ платит аренду на месячной основе, то есть как бы заново перезаключает договор каждый месяц, хотя всем ясно, что я буду пользоваться машиной несколько месяцев подряд. В течение каждого месяца я по договору мог наездить не больше определенного количества миль. Если бы я превысил этот, как они говорили, «майледж», то я должен был бы платить за каждую лишнюю милю пробега внушительные деньги. А судя по карте, свой майледж во время этой поездки я наверняка превысил бы.
— Попробуйте, сэр, позвоните или съездите в офис, где вам дали машину, и договоритесь, чтобы мили, которые вы проехали, фиксировались бы не ежемесячно, а по истечении всего вашего многомесячного срока аренды. Ведь будут же месяцы, когда вы будете много путешествовать по стране на самолетах, ваша машина будет стоять и средний майледж будет небольшой.
Ненси дала телефон девчушки из фирмы «Шевроле», которая отвечает за аренду машин. Ее тоже зовут Ненси. Звоню, называю себя… И вдруг…
— Здравствуйте, дяденька… — на чистом южнорусском языке.
Вот это да!
— Здравствуйте, — говорю. — Откуда у вас такой язык?
— А я не Ненси, а Нина, русская из Ричмонда, который в штате Мэн. У нас там все русские. Приехал лет пятьдесят назад один, потом другой, а теперь там православная церковь и все русские.
— Да-а! — тяну я, пытаясь сообразить, что к чему, а она уже тараторит по-южному:
— Я, дядя, давно даже сама хотела вам позвонить, посмотреть на вас, встретиться…
— Ну, что ж, чудесно, мне тоже надо вас увидеть по поводу машины.
Договорились на полпятого.
— Только не опаздывайте, — шепчет она в трубку, — а то я работаю еще и в другом месте, мне надо уходить. Только я никому здесь об этом не говорю.
— Ну что вы, не выдам, — смеюсь я.
Когда приехал, ее не было на месте, наконец пришла. Красавица писаная: волосы ржаные, густые, до пояса, падают на плечи золотыми струями, брови вразлет, красивая кожа чуть со смуглинкой, смеющиеся, смотрящие прямо глаза. С такой хохлушкой не поспоришь.
У нее здесь в Хановере в знаменитом Дартмутском колледже учится муж, кончает в этом году по специальности «бизнес и статистика», а она «гонит деньгу».
— Когда муж кончит и начнет работать — пойду учиться и я… Хочу учить русский язык, а то забывается. И в Россию съезжу, посмотрю сама… У бабушки есть кто-то в Донецке…
Конечно же милая Ненси-Нина пошла мне навстречу и нашла способ все быстро устроить.
— Только не говорите никому, я сама все сделаю, как земляку, для вас, дядя… — тараторила она с гордостью по-русски, оглядываясь на подружку и механика, которые с восхищением следили за ней, говорящей свободно на языке такой далекой страны. На прощание она дала мне карту штатов Нью-Гемпшир и Мэн с городком Ричмондом. Судя по размеру кружка, в нем тысяч 5 жителей. Ричмонд она обвела кружком, а на полях написала адрес.
— Там живут мои бабушка и мама с папой… Я им позвоню, хата бабушки по-над горой, совсем рядом с дорогой, по которой вам ехать. Они будут так рады…
И когда я уже уходил, снова заговорила о своем, по-видимому, самом важном:
— Я хочу не забывать русский, хочу, чтобы мои дети говорили по-русски. Когда умирал мой дед, он говорил, что нет ничего прекраснее России. Когда-нибудь я приеду туда, как американка конечно, и хочу выучиться русскому у хороших профессоров, не только у своих генов. Хочу говорить «г» по-московски. Ведь только мои родители, и то еще детьми, жили в России до того, как их угнали в Германию, а потом они уже покатились как перекати-поле…
Ну а дальше события понеслись с огромной скоростью. Я написал Энн письмо, где сообщал, что могу приехать к ним в пятницу вечером девятого марта и провести субботу и воскресенье. Очень быстро получил ответ, где Энн сообщала, что Ребекка будет в восторге от встречи и конечно же приедет в установленное время. Сейчас она учится в частной школе-интернате. «Приезжай, посмотришь, как живут новые пионеры Америки».
К письму был приложен подробный план и даже указано высокое дерево с почтовым ящиком в трех милях от маленькой таверны на перекрестке дорог. «Против этого дерева, — писала Энн, — стоит дом моих друзей Смоков. Оставишь у них машину, вернешься к дереву. От него в глубь леса идет Дорога. Твоя машина не пройдет по ней, а моя со всеми ведущими осями проходит. Иди по дороге, через полмили, на полянке у конца ее, увидишь мою машину. Двери ее открыты. Там будет лежать карманный фонарик, он будет нужен тебе, если приедешь ночью, и карта. Впрочем, она тебе может и не понадобиться. Иди по единственной пешеходной тропе и через две мили, на самом мысу полуострова, увидишь мой дом. Вся эта земля моя, и на ней больше никто не живет».