— А он, оказывается, обо мне уже слышал, — сказал мистер Пикеринг. — У него большие связи в страховом деле — и он знает даже о нашей фирме. Сказал, что хотел бы со мной увидеться.
— И, представь себе, находятся люди, которые могут убить такую вот прелесть, сделать чучело и поставить под стекло. Ой! Ну посмотри же!
— Знаешь, что я думаю? Я и Торгсену это сказал. Я думаю, что Мэкстеда убила Луиза.
На берегу цапля-мать, томно опустив взгляд на сине-зеленое вечернее море, поджидала своего птенца. Миссис Пикеринг даже вскрикнула от материнского восторга.
— Какие же они разумные, — сказала она. — Ты видишь, она знает!
— Роскошная версия, — продолжал мистер Пикеринг. — Конечно, утверждать наверняка нельзя. Но до убийства Мэкстеда Уилсон не имел ни гроша. Просто прихлебатель. А у Луизы много чего было — об этом позаботился Мэкстед. Теперь у Уилсона денег тьма, и Луиза тоже принадлежит ему.
А цапли уже летели вдоль берега. Миссис Пикеринг огорченно вскрикнула — к морю сбегали двое купальщиков, размахивая один белым, другой красным купальным халатом.
— Спугнули!
— Чуть не забыл, — сказал мистер Пикеринг. — Я же собирался искупаться.
— Ну что ты. Ведь уже так поздно. Давай лучше пройдемся. Искупаешься завтра утром.
— Действительно, утром лучше, — сказал мистер Пикеринг. — И потом, мне понадобится больше времени: хочу попробовать новый акваланг, который Уилсон мне одолжил.
— Уилсон одолжил?
— Новейшая модель, — сказал мистер Пикеринг. — Безумно дорогая и сложная. Но позволяет быть под водой около двух часов. Тебе надо бы тоже заняться подводным плаванием. Опускаешься вниз — и открывается новый мир. Краски просто неземные…
— Я слишком плохо плаваю, — ответила она. — Кстати, а что насчет золота? Как оно со всем этим связано?
Как только они двинулись по пляжу, первое дыхание вечернего бриза с суши пробежало по склонам гор.
— Тут опять приходит на ум Луиза, — сказал мистер Пикеринг. — Когда золото прятали, она была в фаворе. Я уверен, что Луиза знает, где оно. И даже пускает понемногу в ход, если надо кого-нибудь подмаслить.
— Слишком уж накручено.
— А в жизни так и бывает, — сказал мистер Пикеринг. — Верно ведь? Откуда-то они же берутся, эти доллары и соверены. А здешние жители не упускают случая сбыть их с рук.
Миссис Пикеринг, почти не слушая, обернулась посмотреть, не возвратились ли цапли, но две изящные птицы, как два отпущенных воздушных змея, летели над высоким мысом в сторону открытого моря.
— Между прочим, — сказал мистер Пикеринг. — Ты виделась с моим приятелем крабом?
— Да, — ответила она и во влажных сумерках опять почувствовала, как по спине пробежал холодок отвращения. — Выползал. Такой мерзкий.
На следующее утро, около шести часов, когда мистер Пикеринг спустился к морю, все вокруг было неподвижно, только две цапли грациозно шли вдоль берега по мелкой прозрачной воде. При его приближении они взлетели, а когда мистер Пикеринг уселся надевать ласты, снова опустились в отдалении на белый прибитый морем песок. На розово-голубой глади моря было заметно только маленькое суденышко, которое медленно лавировало, пересекая золотую солнечную дорожку и ловя развернутым парусом еле заметный ветер.
Пристегнув ласты, мистер Пикеринг опять стал похож на полуголую двуногую лягушку. Пришлось повозиться, прежде чем он смог приладить дыхательный аппарат с длинной изогнутой трубкой и большой выпуклой маской и удобно закрепить на груди кислородный баллон. Он несколько раз надевал и снимал маску, подгоняя ее как можно плотнее. «Эта хреновина чересчур легкая, — говорил ему Уилсон. — Может не удержать вас под водой. Поэтому надо какую-нибудь тяжесть. Повесьте на спину корзинку для рыбы и положите в нее камень. Тогда не всплывете». — «Я лично никогда не держу рыбу при себе, — сказал Торгсен. — Как убьешь, сразу плыви наверх — вот мое правило здесь. Не хватало еще с акулами связываться». — «Тут другое дело, — сказал Уилсон. — С этим погружаются надолго. Два часа можно спокойно пробыть под водой. Наверх подниматься нет смысла».
Мистер Пикеринг уже кончал возиться с аквалангом, когда из-за мыса выскользнула узкая лодка с ловцами лангустов. Он помахал им рукой, но два темнокожих паренька быстро гребли и были слишком далеко, чтобы ответить. Лодка скрылась, и на море не осталось больше ничего, только темнел плоский островок, а против него на берегу бухты входил в воду мистер Пикеринг с синей острогой в руке — странный гибрид воина и лягушки.
Вскоре, поднявшись выше, солнце дотянулось до черного края скалистого мыса, резко высветив желтую отметку максимального уровня воды. Оно засияло и на бальзамовых деревьях, осветило свисающие побеги орхидей с розовыми цветами, похожими на бабочек. Часа через два оно палило вовсю, обдавая жаром белый берег. Там грациозно прохаживались две одинокие цапли, маленькая — как зеленая тень большой. Солнце жгло оставленный мистером Пике-рингом цветастый купальный халат и его красные туфли.
А еще чуть погодя лучи упали на черные глаза желтого краба, со зловещей неторопливостью выбиравшегося из песчаной норки, будто снова у него тут с мистером Пикерингом было назначено свидание, а тот почему-то не смог прийти.
ТИХИЙ, СКРОМНЫЙ, СИМПАТИЧНЫЙ
— Нам, пожалуйста, мисс, два с ветчиной и языком и два чая!
— Хорошо, сэр.
Официантка отошла, заметив, что на часах было ровно шесть.
— Два с ветчиной и языком, два чая, — прокричала она в переговорную трубку. Снизу заказ повторили. Она повесила трубку на рычаг и с удовлетворенным, даже скучающим видом поправила белую наколку на черных волосах. Затем, уперев руку в бедро, застыла, с тоскливым ожиданием глядя на дверь. Дверь открылась и закрылась.
«Опять эти двое», — подумала она и, нехотя распрямившись, подошла к двум пожилым мужчинам. Один улыбнулся, другой сказал:
— Как обычно.
Она безучастно бросила в трубку:
— Один с ветчиной, один с языком, два чая.
Рука вновь уперлась в бедро, а глаза отыскали часы. Пять минут седьмого! — время будто на месте топчется, подумала она. На лице опять проступило тоскливое ожидание. В подъемнике появился первый заказ, а из трубки донеслось:
— Два с ветчиной и языком, два чая.
— Принято.
Она взяла поднос, поставила его перед мужчиной и женщиной за угловым столиком и, вернувшись на прежнее место, снова уставилась на дверь. Ее слух улавливал и чей-то надрывный кашель на верхнем этаже, и раздраженный голос посетителя у соседней официантки, и погромыхивание идущего вверх подъемника. Но до последней секунды она не отрывала глаз от двери. И чуть не прозевала поднос и его гнусавое сопровождение из трубки:
— Один с ветчиной, один с языком, два чая!
— Принято.
Пожилые мужчины улыбнулись ей; не получив ответной улыбки, один подтолкнул другого и прощебетал:
— Какие мы нынче веселые!
— Бывали и повеселее, — хмуро обронила она, отворачиваясь.
Она устала. Прислонившись к подъемнику, закрыла глаза, но тотчас встрепенулась и стала попеременно поглядывать то на дверь, то на часы. Мужчина в углу причмокнул губами, глотнул с полным ртом и поперхнулся. В другом углу рассмеялась девушка, но не потому, что поперхнулся мужчина, — ее собеседник смешно скосил глаза. Резко звякнула касса. Кто-то вышел; никто не вошел, только туман; и всем сразу стало зябко. От огорчения мужчина в углу даже присвистнул, но, опомнившись, принялся за ветчину.
Машинально официантка замечала, что творится вокруг, но оставалась ко всему безучастной. Глаза ее неотрывно следили за дверью. Вошла посетительница, невзрачная рабочая девушка, и, оглядевшись в нерешительности, села не к ней. Машинально официантка отметила и это.
Подошла заведующая, высокая, во всем темном, с длинными рукавами, как и положено заведующей.
— Вы уже ели, мисс Пальмер? — спросила она.
— Нет.
— Вас подменить?
— Нет, спасибо.
— Нет? Но почему?
— Я сегодня раньше кончаю, в полседьмого.
Она отошла, приняла заказ, откликнулась на зов: «Счет!» — и обнаружила, что перепутала счет с заказом и цифры никак не сходятся. Прошла вечность, прежде чем треньканье кассы положило конец этой неразберихе. Посетитель вышел, ворвался туман, всем стало зябко. Пара в углу отхлебывала чай, поднимая в стаканах маленькие бури.
Она прижалась головой к подъемнику. Часы показывали четверть седьмого: еще четверть часа! Хотелось есть. И, как следствие, мозг работал вдвойне четко. «Мой свободный вечер, — вертелось в голове. — Среда. В среду. Он сказал, в среду. Он сказал…»
— Счет! Счет!
Она машинально шла, когда ее звали, машинально выслушивала, машинально исполняла. Один запутанный счет чуть не свел ее с ума, но она продолжала машинально считать, убирать грязную посуду, смахивать со столов крошки. То и дело она взглядывала на часы. Еще пять минут! Придет или нет? Он ведь сказал — в среду?
Подошла белокурая официантка с соседних столиков.
— Лил, махнемся вечерами, а? За мной тут парень должен зайти, а я вся избегалась, не могла тебе раньше сказать. Парень что надо! Тихий, скромный, симпатичный. Ладно? Тебе же все равно!
Черненькая уставилась на нее. Как это — махнемся?! Ни за что! Часы показывали, что оставалось три минуты. Ни за что!
— Ну уж нет, — сказала она и отошла.
Вокруг удовлетворенно жевали. В укромном месте у подъемника она вынула его записку и прочла: «Зайду за тобой в среду, в шесть».
В шесть! Значит, он опаздывает! В шесть! Откуда же она взяла, что в полседьмого? Она закрыла глаза. Значит, не придет!
Где-то снаружи пробило половину седьмого. Прождав еще пять минут, она вышла из укрытия и, не разбирая дороги, двинулась через зал. Почему он не пришел? Почему?
Путь ей преградила белокурая официантка.
— Ну будь человеком, — умоляла она, — махнемся, а? Он правда отличный парень — тихий, скромный!
Опоздать на тридцать минут! Черненькая глянула на дверь. Никого! Все кончено!