— О, я знаю о чём ты думаешь, — сказал Майкл с такой горечью, что Альберт был весьма потрясён. — Ты говоришь: «Эй, Майк, подожди немного!». А на самом деле думаешь: «Уже вижу этого недотёпу в лесу, ха-ха». Проклятье, я всё понимаю, но это не важно. Я соврал тебе на счёт плана. Это не план, это чувство.
Брови Альберта подскочили вверх, но он ничего не сказал.
— Всю жизнь я делал то, что другие полагали правильным. И на этот раз я буду делать то, что я считаю нужным, даже если ты или кто-то другой решат, что я сумасшедший.
— Ну, чувства, это всё хорошо, — сказал Альберт, — но каждый дюйм этой чёртовой скалы уже давно прошерстили. Какого чёрта ты решил, что сможешь там что-то найти?
— Тогда я пойду один, — сказал Майк.
— Кто сказал, что ты пойдёшь один? Мы же друзья, нет?
— Значит ты со мной?
— Конечно, с тобой, полоумный. Ой, да угомонись. Много приготовлений не понадобится. Нам нужно только немного еды для нас обоих и немного соломы для лошадей. Когда ты собирался выйти?
— Завтра, если у тебя получится.
Это была пятница и выходной Альберта, который он долго планировал посвятить петушиным боям в Вуденде.
— Ладно, ничего… Как рано ты можешь встать?
Над изгородью гортензий в их сторону начал покачиваться кружевной зонтик миссис Фитцхьюберт, и они наскоро договорились встретиться завтра в полшестого у конюшни.
Лужайки поместья «Лейк Вью» наконец опустели, шатёр разобрали, а складные столы убрали до следующего года. На самых высоких деревьях всё ещё сплетничало несколько сонных скворцов; от ламп с шелковыми абажурами гостиная миссис Фитцхьюберт наполнялась розовым светом.
Снаружи, длинные лиловые тени скользили по поверхности таинственной Висячей скалы, как делали это летними вечерами уже миллион лет. Группа полицейских, отвернув уставшие спины в синей саржевой форме от восхитительного зрелища позолоченных пиков темнеющих на бирюзовом небе, забрались в ожидающую их повозку и быстро поехали к привычным удобствам отеля Вуденд. Что касается констебля Бамфера, то он уже был сыт по горло этой Скалой и её тайнами, и с нетерпением и понятной радостью ждал, когда пропустит пару бутылочек пива и съест хороший сочный стейк.
Несмотря на хорошую погоду и приятную компанию, день прошел совершенно без толку. Ввиду запоздалых показаний Эдит Хортон (если это можно было назвать показаниями) поиски немедленно усилились, включая ещё один вызов ищейки, которой дали кусочек ситца из белья мисс МакКроу. Казалось, не было никаких оснований сомневаться, что Эдит действительно видела учительницу математики, поднимающуюся на Скалу в белых ситцевых панталонах. Однако, эта неясная молчаливая встреча по-прежнему не подкреплялась никакими доказательствами; также, как и не было установлено видела ли хотя бы мельком перепуганную девочку мисс МакКроу. Немного смятые кусты и папоротники с западной стороны скалы нашли ещё утром в прошлое воскресенье. Теперь предполагалось, что они могли быть частью тропы, по которой шла мисс МакКроу, когда оставила «Поляну для пикников» после ланча. Но дорожка почти сразу исчезала; как ни странно, на том же уровне бороздчатой скалы с лёгкими полосами и вмятинами от подлеска, как и в восточной части, где, возможно, четверо девочек и начали свой опасный подъём. Целый день ищейка вынюхивала и выискивала эту едва заметную тропинку свозь густой пыльный кустарник и раскалившиеся на солнце камни. Собаке, которой ранее на неделе не удалось напасть на след пропавших девочек, сильно помешала армия благонамеренных добровольцев, отправившихся на поиски и стёрших первые неуловимые отпечатки, которые могли остаться от рук или ног на пыльных камнях или пружинистом мху. В четверг днём, ей, однако, всё же удалось вызвать ложные надежды: рыча и ощетинившись она около десяти минут простояла на почти круглой пологой площадке скалы, находившейся в значительном расстоянии от вершины. Но в увеличительное стекло никаких более недавних следов, чем столетние или тысячелетние природные разрушения, не обнаружили.
Изучая свои скудные записи в плохо освещённом кабинете, Бамфер всё надеялся, что где-нибудь под камнем или в пустом бревне найдут красную шелковую накидку учительницы или хотя бы её кусочек.
— Ума не приложу, куда она могла её подевать?! Учитывая, что сотни людей бродят там без дела с прошлого воскресенья, не говоря уже о собаке.
Тем временем, как и большинство жителей округи Маседон этим вечером, полковник Фитцхьюберт обсуждал с племянником новый вызов ищейки. Миссис Фитцхьюберт, утомлённая соблюдением строгих правил гостеприимства, удалилась в постель. Неудача с ищейкой сильно разочаровала полковника. Он с самого начала возлагал на неё большие надежды и ощущал почти личное поражение, поскольку задействовать собаку в поисках было его предложением.
— Боже мой, — говорил он племяннику за обеденным столом, — я начинаю думать, что уже слишком поздно для собак или чего-то ещё. Прошла неделя с той субботы, когда девочки пропали. Немного портвейна? Они сейчас, наверное, лежат бездыханные на этой адской скале.
Полковник настолько искренне волновался, что Майк едва не посвятил его в свои планы завтрашней экспедиции к Висячей Скале. Однако, тётя, наверняка, выдвинула бы тысячу возражений. Молча повозившись с грецкими орехами, он спросил можно ли ему взять арабского пони на всю пятницу.
— У Альберта выходной и он предложил мне долгую прогулку по окрестностям.
— Ну конечно. А куда именно вы собираетесь?
Не любящий лгать даже по мелочам, Майк пробормотал что-то о Верблюжьем холме.
— Прекрасно! Кранделл знает эту местность как свои пять пальцев. Он покажет тебе мягкую почву, где можно пойти галопом. Если бы завтра у меня не было собрания в «Клубе любителей роз», я бы возможно к вам присоединился. (Боже храни «Клуб любителей роз»!)
— И не опоздай к ужину, — добавил полковник. — Ты знаешь, как твоей тёте это не нравится.
Майк уж знал, и честно пообещал вернуться в «Лейк Вью» не позже семи.
— К слову, нас с тобой пригласили в субботу к губернатору, — сказал ему дядя, — на обед и партию в теннис.
— На обед и партию в теннис, — повторил племянник, прикидывая про себя, сколько времени они с Альбертом будут добираться до «Поляны для пикников».
— Хочешь персик, мой мальчик? Или что-то из этого жуткого желе? Женщины совсем не умеют справляться с организацией.
Майкла, который в мыслях бродил по Скале под луной, возвращали на землю за освещённый лампой обеденный стол.
— Каждое лето одно и тоже… после вечерники в саду твоей тёти… эта куча остатков — кусочки холодной индейки… желе… которые потом выдают за ужин. Чай с закусками куда более… Теперь, когда мы стали ездить отдыхать в Бомлала, я возьму под свою личную ответственность слуг и…
— Дядюшка, прошу меня извинить, — сказал Майк, поднимаясь. — Думаю, я пойду в постель, не дожидаясь кофе. Мы с Альбертом рано выезжаем.
— Хорошо, мой мальчик, развлекайся. И попроси кухарку, чтобы она что-то приготовила на утро. Нет ничего лучше яичницы с беконом перед хорошей ездой. Доброй ночи!
— Доброй ночи, сэр.
Яичница. Овсянка… Альберт говорил, что на Висячей скале, нет даже питьевой воды.
7
Беспокойная ветренная ночь у горы Маседон сменилась тихим рассветом. Местные жители, ещё спавшие в своих латунных кроватях под шелковыми покрывалами, начинали просыпаться от звона заросших папоротником ручьёв и аромата поздноцветущих петуний. Лилии на озере полковника едва начали раскрываться, когда Майк вышел из застеклённой двери своей комнаты и пересёк мокрую от росы лужайку для крокета, где завтракал тётушкин павлин. Впервые после событий прошлой субботы, ему было почти легко на душе. В этом прекрасно устроенном мире Висячая скала и всё зловещее связанное с ней казалось дурным сном, — кошмаром, который можно рассеять.
На каштановой аллее проснулись и запели птицы. Со двора доносилось кудахтанье кур. С настойчивым весельем лаял щенок, призывая всех приветствовать новый день. Из кухни Фитцхьюбертов поднимался тонкий виток дыма — это слуга уже начал разводить огонь.
Майкл внезапно вспомнил, что не позавтракал и понадеялся, что Альберт прихватит что-то для ланча. Когда он пришел в конюшню, кучер затягивал подпругу белому арабскому пони.
— Доброе утро, — сказал Майкл с приятным британским выговором: приветствие, присущее англичанам высшего класса обращённое к кому бы то ни было до 9 утра от Бонд-стрит[8] до Нила.
Ответ Альберта также носил особенности его класса и страны.
— И тебе, дружище! Надеюсь, ты перехватил чайку перед дорогой?
— Не важно, — ответил Майкл, чьи знания о приготовлении чая ограничивались спиртовой лампой и серебряным ситечком дома в Кембридже. — Я взял флягу бренди и спички. Видишь, мне уже кое-что известно об австралийском лесе. Может что-то ещё?
Альберт покровительственно усмехнулся.
— Ну, не помешает еда, казанок, пара кружек и складной нож. Ещё пара чистых тряпок и немного йода. Неизвестно что там можно встретить… Боже… Не будь таким чертовски расстроенным, это была твоя мысль… И два вороха соломы. Можешь привязать вот этот к своему седлу. Хэй, Лансер. По утрам ты чересчур резвый, да, мальчик? Порядок? Можем ехать.
На крутой коричневой дороге рядом с «Лейк Вью» было несколько других оживлённых домов: из труб поднимался дым — готовили воду для умываний и утреннего чая. Фитцхьюберты и их друзья представляли собой маленькую общину довольных собой, обеспеченных людей: целая россыпь докторов с Коллинз-стрит, два верховных судьи, англиканский епископ, несколько адвокатов, с играющими в теннис сыновьями и дочерьми, и получающими наслаждение от хорошей кухни, хороших лошадей и хорошего вина. Приятные приличные люди, для которых текущая англо-бурская война была самым ужасным событием со времён Всемирного потопа, а приближающийся юбилей королевы Виктории — отличным случаем отпраздновать его шампанским и фейерверками у себя на лужайке.