Он с трудом выполз на дорожку и сильно вырвал. Густая листва полностью закрывала отсюда тело. Он, Том и горничные должно быть десятки раз проходили мимо него за последние дни. Он зашел в прачечную и ополоснул лицо и руки. В этой комнате была бутылка виски. Он присел на край кровати, выпил немного, чтобы успокоить разбушевавшийся желудок и пошел прямо вокруг дома к боковой двери, через прихожую, в кабинет миссис Эпплъярд.
Отрывок из заявления Эдварда Уайтхеда, садовника колледжа Эпплъярд, предоставленного констеблю Бамферу утром страстной пятницы, 27 апреля:
Всё это ужасно меня потрясло и ужасно было говорить об этом Мадам, после всего что она пережила за последнее время. Кажется, она ходила взад-вперёд по комнате, когда я постучал. В любом случае, она не ответила, и я вошел. При виде меня, она прямо подпрыгнула от неожиданности. Выглядела она отвратительно, даже для себя, то есть, все на кухне говорили, что она кажется больной. Она не пригласила меня сесть, но ноги у меня так сильно тряслись, что я взял стул. Не могу точно вспомнить, что я сказал о том, как нашел тело. Сначала она просто стояла, глядя в одну точку, словно не слышала ни одного моего слова. Потом она попросила повторить всё заново очень медленно, что я и сделал. Когда я закончил, она спросила: «Кто это был?». Я сказал: «Сара Вейбурн». Она спросила, уверен ли я, что девочка мертва? Я сказал: «Да, совершенно уверен». Я не говорил почему. Она издала что-то похожее на сдавленный крик, похожий больше на животный, чем на человечий. Я не забуду этот крик, даже если доживу до ста лет.[35]
Она достала бутылку и налила себе и мне крепкого бренди, от которого я отказался. Я спросил сходить ли за кухаркой. Больше в доме никого не было. Она сказала: «Нет, дурак. Ты можешь править лошадью?». Я сказал, что не очень хорошо, но могу запрячь пони. Она ответила: «Значит ты можешь отвезти меня в полицейский участок. Ради бога, поторопись и, если кого-то увидишь, не вздумай открывать рта». Примерно через 10 минут она стояла на поездной дороге у входной двери и ждала пока я запрягу. На ней было тёмно-синее пальто и коричневая шляпа с торчащим вверх пером, в которых она ездила в Мельбурн. С собой она взяла чёрную кожаную сумочку и чёрные перчатки. Я ещё тогда удивился, кто станет думать о перчатках в такой момент. Мы поехали в Вуденд так быстро, как только могла идти лошадь, и никто из нас за всю дорогу не проронил ни слова. В 100 ярдах от полицейского участка, напротив «Извозчьего двора Хасси», она попросила меня притормозить. Она вышла и направилась к тому месту, где пассажиры Хасси обычно ожидают экипаж. Думал, она упадёт. Я спросил, хочет ли она, чтобы я пошел в участок вместе с ней или подождал снаружи. Она сказала, что посидит несколько минут и потом пойдёт в участок сама; и что потом у полиции ещё будет много ко мне вопросов, а сейчас я должен ехать прямо домой. Мне не хотелось оставлять её на улице в таком состоянии, но она казалось точно знала, чего хотела, как и всегда, и я решил, что лучше подчиниться. Особенно, учитывая, как меня тошнило, после того, что я видел в тот день. Прежде чем я уехал, миссис Эпплъярд сказала, что вернётся в колледж на экипаже Хасси после того как сходит в полицию. Она по-прежнему сидела, точно аршин проглотив, когда я развернул лошадь в сторону дома. Это был последний раз когда я её видел.
Подпись
Эдвард Уайтхед
Вуденд, пятница, 25 марта 1900
Заявление Бена Хасси из «Извозчьего двора Хасси», предоставленное констеблю Бамферу в тот же день, что вышеупомянутое.
В четверг перед страстной пятницей мы были очень загружены из-за предстоящих праздников. Я сидел у себя в кабинете, проверяя заказы на экипажи, когда вошла миссис Эпплъярд и сказала, что хочет ехать прямо сейчас. Я почти не видел её со дня пикника у Висячей скалы и меня поразило как сильно она изменилась. Я спросил далеко ли ей нужно ехать. Она ответила, что около десяти миль, — она получила плохие вести от друзей, живущих рядом с дорогой на Висячую скалу и узнает дом, когда его увидит. Поскольку всё мои извозчики были заняты (встречали поезда и прочее), я сказал, что сам её отвезу, если она не против подождать, пока я запрягу симпатичную резвую кобылу, которую недавно подковал и которая, никому кроме меня не даётся. Миссис Эпплъярд из тех людей, что не показывают своих чувств, но в тогда я видел, что она очень расстроена. Я спросил, не хочет ли она присесть и выпить чашку чая пока ждёт, но она пошла со мной и стояла рядом всё время, пока я впрягал кобылу в повозку. Ми выехали без десяти три. Я точно знаю время, потому что записал его для извозчиков в рабочем журнале. После пары миль в тишине я отметил, что сегодня чудесный солнечный день. Она сказала, что не заметила. Больше мы не обменялись ни словом, пока не подъехали к повороту, откуда из-за деревьев начинает виднеться Висячая скала. Я указал на неё и сказал что-то о многих неприятностях, которые принесла многим людям эта скала со дня пикника. Она наклонилась прямо ко мне и потрясла кулаком. Надеюсь, мне больше никогда не представится увидеть подобное выражение на другом лице. Оно меня весьма перепугало, и я был рад, когда она попросила меня остановиться перед небольшой фермой с воротами на дорогу, но без тропки для подъезда. Я спросил уверена ли она, что это то самое место? Она ответила: «Да. Это здесь, ждать не нужно. Друзья отвезут меня назад». Там за загонами был полуразрушенный, похожий коттедж, дом, и снаружи стояли мужчина и женщина с ребёнком на руках. Я сказал: «Хорошо, лошадь ещё не привыкла ждать. Если вы уверены, что справитесь, я поехал. Надеюсь, всё окажется не так плохо». Мы резко тронулись и я больше не оглядывался.
Подпись
Бен Хасси
Платные конюшни, Вуденд,
27 марта 1900.
Пастух и его жена, которые позднее свидетельствовали в суде, что женщина в длинном пальто выходила из повозки, запряженной одной лошадью около их ворот и что они видели, как она шла по дороге в сторону «Поляны для пикников». Очень редкие чужаки шли здесь пешком. Казалось, женщина шла быстро и вскоре исчезла из виду.
Несмотря на то, что в тот день, когда Бен Хасси указал на Висячую скалу из повозки, миссис Эпплъярд видела её впервые, она была весьма хорошо знакома с общим видом и ключевыми ориентирами «Поляны для пикников» по планам, зарисовкам и фотографиям из «Мельбурн пресс». Так, после более-менее ровного участка казалось бесконечной дороги стояли покосившиеся деревянные ворота, в которые когда-то въезжал Бен Хасси на повозке с пятью лошадьми; тёк ручей, отражая последние дневные лучи в своих безмятежных заводях. Немного впереди слева — самый фотографируемый участок, — место, где расположись на пикник группа из «Лейк Вью». Справа, вертикальные плиты Скалы уже покрывала густая тень. Подлесок у её основания источал сырое, лесное дыхание распада. Руки в перчатках возились с защёлкой ворот. Артур часто говорил: «Дорогая, ты отлично работаешь головой, но не руками». Она оставила ворота открытыми и направилась по дорожке к ручью.
И теперь, наконец, после всей жизни с линолеумом, асфальтом и аксминстерскими коврами тяжёлая плоскостопная женщина зашагала по пружинистой земле. Родившись 57 лет назад в пригородной пустыне из перепачканных сажей кирпичей, природу она знала лишь по негнущемуся пугалу на палке над полем колышущейся кукурузы. Она, которая так близко жила к небольшому лесу у дороги на Бендиго, никогда не чувствовала под ногами короткую жесткую траву. Никогда не гуляла между ровными косматыми стволами волокнистых эвкалиптов. Никогда не останавливалась, чтобы насладиться торжествующим дуновением весны, несущим ароматы акации и эвкалипта, прямо в передней колледжа. Не вдыхала с предчувствием шквал северного ветра, тяжелого летом от мелкого пепла горных пожаров. Когда земля в направлении Скалы стала подниматься, она знала, что должна повернуть направо к доходящему до пояса папоротнику и начать карабкаться. Земля была неровной под большими мягкими ногами в кожаных сапогах на пуговицах. На несколько минут она присела на бревно и сняла перчатки. Она чувствовала, как по её шее под тугим кружевным воротником струится пот. Она снова поднялась на ноги, взглянув на небо, испещрённое бледными полосами розового за грядой зубчатых вершин. Впервые её осенило, что значило взбираться на Скалу жарким днём, как это давным-давно делали пропавшие девочки в пышных летних платьях и тонкой обуви. Спотыкаясь и потея вверх через орляк и кизил, сейчас она думала о них без жалости. Мертвы. Обе мертвы. И Сара теперь лежит под башней. Когда появился монолит, она сразу узнала его по фотографиям. С колотящимся под тяжелым пальто сердцем, она изо всех сил взбиралась к нему оставшиеся несколько ярдов камней, которые с каждым шагом выскользали из-под её ног. Справа, над пропастью нависал узкий выступ, куда она не осмеливалась смотреть. Слева, на возвышении — груда камней… на одном из них, распластавшись, на солнце спал большой чёрный паук. Она всегда боялась пауков и оглянулась вокруг, ища чем его сбить и увидела Сару Вейбурн в ночной рубашке с одним неподвижным глазом, глядящим из маски гниющей плоти.
Орёл, парящий высоко над золотыми пиками, услышал её крик, когда она подбежала к пропасти и прыгнула. Паук поспешил в безопасное место, а мешковатое тело подпрыгивало и скатывалось со скалы на скалу в сторону близлежащей долины; пока наконец голова в коричневой шляпе не наскочила на выступающий камень.
17
Отрывок из мельбурнской газеты, датированной 14 февраля, 1913 года.
Хотя день Святого Валентина обычно ассоциируется с подарками и сердечными делами, — сегодня исполняется ровно 13 лет со дня роковой субботы, когда группа из двадцати школьниц и двух воспитательниц из колледжа Эпплъярд с Бендиго-роуд отправились на пикник у Висячей скалы. В тот день исчезла одна