– Че-ля-бинск? – по словам повторила Марьюшка и удивленно округлила глаза. – Это где?
– На Урале… за Большим Камнем. – Ферт устало зевнул.
– И ты что же? – Она вернула ему документ. – Собрался туда навострить лыжи?
– Я разве так похож на идиота? Вольному – воля, спасенному – рай. Нет, им больше меня на цепь не посадить, и так загривок ошейником вытерт. На каторге, милая, встают рано. Затей никаких… Тюрьму пережить трудно. Ладно, за встречу, Марья Ивановна! Ты молодец, не обрыбилась за мое отсутствие, поднялась.
Выпили. Закусили стерлядью. На руке Ферта блеснули часы-браслетка.
– Однако время нам поговорить о делах насущных. Не век же ты собираешься тут, в мутняках, куковать под гитару? Да и деньги не те, ведь так? А бесплатно только соловей поет.
– Ты что же, миленок, – Неволина положила руку на его твердое жилистое бедро и широко улыбнулась, – сразу два счастья хочешь? Не много для одного?
– А я одно тебе хочу подарить.
– Да? – Она скептически пожала плечами и, убрав руку с колена, приподняла рюмку. – Признаться, Сереженька, я уж сыта твоими подарками.
– Не понял? – Он долгим взглядом посмотрел в ее красивые, но такие лживые глаза.
Разговор велся без всякого накала, как бы между прочим.
– Что ж тут понимать? Просто золото или трупы рано или поздно находят.
– Ну зачем ты так? – Он холодно улыбнулся. – Я не мокрушник. Я в любую игру кого хошь поиметь могу.
– Тогда побереги руки! – с нажимом перебила она.
– Да брось ты, не узнаю тебя. Ты же знаешь, я родился в рубашке.
– Если и так, то тебе стоило родиться в смирительной рубашке. Я люблю тебя, Сережа, и не хочу потерять вновь! Твоя доля целехонька, разве этого мало?
– Мало, – с ходу отрезал он.
Мария вздрогнула – хрустальная ножка рюмки хрупнула в побелевших от напряжения пальцах Ферта.
– Дорогой…
– Спокойно. – Алдонин небрежно смахнул со стола битое стекло. – Послушай меня, девочка… Ты же сама хотела меня в наставники, вот я тебя и наставляю. В тебе столько красоты, породы, гордости! Просто диву даюсь твоим сохатым родичам. И свое богатство ты хочешь схоронить здесь, подарив этому ловчиле Михалычу? Да тварь он конченая! Нет, теперь ты послушай! Ведь я как на духу, Машенька! В натуре, без всякой фельды, то бишь без обману. Ты же – Маркиза! Забыла, как окрестила тебя наша братва? И ты мне «козу» не строй, я «убегалой» не жил и не буду. Да знаю я, знаю: «Жадность фраера сгубила». Ну так ведь и у меня, дорогуша… было время подумать на нарах. Пардон, щас продолжим… Эй, человек! – Ферт щелкнул пальцами. – «Приговорчик» изволь, душа просит.
Половой без слов налил из графина водки в новую рюмку и подал Алдонину. Тот опрокинул ее залпом и подставил снова.
– Еще, – потребовал кратко.
Неволина посмотрела в его глаза и прочитала какую-то бездонную, запойную усталость: не то от разговора, не то от себя.
– Сережа…
– Пей.
Она повиновалась. Выпили. Ферт, прожевав запеченную свинину, поманил ее пальцем. И когда Мария придвинулась, он бережно отвел смуглые пряди ее волос и открыл красное, пылавшее ушко.
– Ты только дослушай, не перебивай.
Мария согласно кивнула головой, тронутая его вниманием.
– Видишь ли, – он участливо подмигнул ей, – я, как и ты, устал мылиться за медный пятак. «Карты – это вещь, они не предадут, родимые, прокормят до старости» – так учил меня дядя Костяй. Но это вечный риск, Фортуну руки лизать не заставишь. Что мое, то мое, но эти деньги погоды не сделают. Их хватит на пять-шесть лет, а я хочу сорвать банк… Чтобы разом и на всю жизнь. А потом – ф-фить, что угорь в темную заводь, и поминай как звали… Отсидимся – уедем в столицу! Дом купим каменный, мебеля с люстрами, ливрейных дуралеев заведем-с, лакеями называются, лучших рысаков, так чтоб дух захватывало, на зависть другим… Короче, как ты любишь.
– А детям… там будет место? – с усталым безразличием усмехнулась она.
– Каким детям? – Ферт испытующе поднял на нее глаза.
– Нашим. Что ты так встрепенулся и озаботился, Алдонин? – Марьюшка засмеялась легко и беззлобно, но Сергея будто укололи шилом.
– Конечно будет. – Он хмуро улыбнулся и взялся за рюмку.
– Ну и чудненько, валяй дальше.
Она чокнулась с его рюмкой и весело подмигнула.
– А ты острая, как шило. – Ферт выпил и уважительно покачал головой. – Просто удивительная.
– Обыкновенная. Дальше-то что?
– А сама как думаешь? – Ферт не без удовольствия посмотрел на ловкие, ухоженные руки своей подруги.
– Да вот слушаю я, Сереженька… уж больно все чинарем безобразия у тебя получается, даже противно. А ведь ты как будто из мальчиков того… вырос. Опять все началось… Господи, Серж, ты все-таки хочешь замутить новое дело?
– Только вместе с тобой, родная.
– Но нас могут убить… или взять «на горячем»!
– Я уже пожил… да и ты тоже давно не целочка. – Алдонин, спокойно подцепив на вилку «банкетной телятины», обмакнул ее в горчицу, затем в яблочный уксус и смачно отправил в рот.
– Спасибо. – Неволина едва не поперхнулась хересом. – Ты умеешь подбодрить. Скажи еще, что я грязная шлюха с претензией.
– Не скажу, что шлюха… – Ферт вытер белым платком губы и с улыбкой добавил: – Но с претензией. В этом деле, кудрявая, главное – не терять головы.
– Ой, Сережа, Сережа… – Певичка нервно скомкала салфетку. – Ты, похоже, ее уже потерял. Может, тебе в церковь сходить? Дак на тебе, отпетом, и креста нет. Прямо теряюсь: то ли воздух свободы так действует на тебя, то ли…
– Ты, родная, ты! Голову кружишь мне похлеще любого шампанского. Но ты не теряйся, я же помню, как ты лихо «оттопырила душу» тем москвичам в каюте… Славно пришила бороду, и шпалер в твоей руке не дрогнул. Налила им страху в штаны, как богатым! Чистый полняк.
Он поймал ее гибкую руку, крепко сжал и галантно поцеловал сверкавшие перстнями белые пальцы.
– Я еще раз тебе говорю, Мария Ивановна, все будет шито-крыто. Черта с два нас повяжут. Давай рискнем, как бывало! Или ты дрожишь за свою нежную шейку? Это в корнеевском гадюшнике тебя воспитали такой трусливой?
– Ладно, Сергей Эдуардович, уговорил. Можешь не думать, что я испугалась. По совести, я даже предпочла бы острог сей богадельне. Но я одного не пойму: ты хотел добиться лишь моего согласия или…
– Умница, конечно нет. Ну, догадалась? – Он заглянул в черный омут ее глаз. – Правильно, у тебя было время, чтобы выбрать в мясном ряду кусок пожирнее. Так у тебя есть кто на примете? Сведешь с ним?
Ферт придавил ее напряженным взглядом, точно проверял на верность и преданность. Мария озабоченно, всерьез размышляла, а потом сказала:
– Ты сумеешь сохранить тайну?
– Да… если эту тайну стоит сохранить. – Он кивнул головой. – Только давай без мутняков и мистики – не люблю.
– Есть тут один в Саратове воротила… Миллионщик… персидский Крез, не иначе. – Марьюшка перешла на свистящий шепот.
– А это что за ком с горы? Миллионщик, говоришь?
– Помилуй бог, Сережа, как можно?.. Привыкший с детства к золоту меди не знает. Это тебе не захолустный пряник-купец – борода лопатой… Его на «малинке» не проведешь.
Лицо Ферта стало суровым, сосредоточенным, в холодных глазах затлел знакомый расчет.
– Ну-ка расскажи мне, голуба, о нем с пристрастием, – тихо, с оглядкой сказал он и отставил графин с водкой на край стола. – А то, может, этот ягнец только гнет из себя быка.
Мария поведала все без утайки: весь разговор Злакоманова и Барыкина, что слышала третьего дня за соседним столиком в корнеевском кабаке.
«Четыреста пятьдесят тысяч… – сдерживая лихорадку охотничьего азарта, мысленно подвел черту Ферт. – Это не “хвостом бить по плёсу”. Здесь уж если падет фарт, то обломится и для твоих внуков. Только вот как такого вепря за химон взять? Этот, если из рук уйдет, на второй раз сам в назём закопает. Нет, этого секача надо валить на верняк, так, чтобы копыта сразу отбросил и рылом в пашню».
– А ты точно уверена… деньги наличными будут при нем? – беспокойно переспросил он.
– Это было главным условием, – с готовностью подтвердила певичка.
С гудевшей от мыслей головой Ферт последовательно истреблял содержимое портсигара и думал, думал, думал, просчитывая в уме различные варианты их действий.
– Значит, за зеленое сукно, говоришь, он ни под каким благовидным предлогом не сядет?
– Нет, – послышался категоричный ответ Марии.
– А как насчет женских прелестей? Пригреешь купчину на груди, бороду расчешешь, романсик сплачешь, словом, завяжешь ему на узел мозги, а там и я – гром не из тучи – с гневом в очах, с кинжалом в руках: «Здравствуйте, я ваш свояк!»
– Шантаж? Исключено.
– Отчего?
– Помо́ла мы разного с ним, Сереженька. Злакоманова на мякине не проведешь. Да и правил он строгих…
– Старовер?
– Вот, вот… А их слово, сам знаешь, – кремень.
– Черт, да что же, у него все артерии сонные? – Ферт зло затушил папиросу и потрепал Марию за щеку. – Ничего. Вол медленно идет, зато много несет. Нам не стоит всуе сучить ногами. Пусть посидит, помечтает дядя на сундуке с деньгами. Не горюй, Мария Ивановна, у нас он, никуда не денется. В жерновах.
– И все-таки, что ты решил? – В глазах Неволиной вспыхнул хищный огонек.
– Беречь его, как дитя. Не дай бог, где поскользнется… Я не переживу этого горя.
Часть 6. Святой бес
Глава 1
Прозрачные окна класса слепил золотой лик молодого майского солнца. Из открытых фрамуг пахуче тянуло яблоневым цветом, вязким запахом прогретой земли и еще чем-то особенным, важным, отчего по телу нет-нет да и пробегала волнительная дрожь, а сердцу становилось то тесно, то напротив – так широко и свободно в груди, что волей-неволей хотелось петь и тянуться руками к веселому синему небу, гонять сизарей на крышах или просто улыбаться прохожим. От всех этих желаний и чувств к горлу подкатывал предательский ком, рассеянный взгляд упрямо блуждал за окном сам по себе, а слух отказывался наотрез внимать голосу учителя.