— Слава богу, ты жив. Почему молчал?
— Груз доставали из штрека. Все в порядке. Можно забирать!
— Что, больше некому было? — Март буквально почувствовал охватившее опекуна бешенство.
— Так получилось, — с извиняющимся видом отозвался он.
— Ладно. Потом поговорим. Кстати, штреки не имеют выход на поверхность. Так что это штольня.
— Буду знать, — улыбнулся Колычев. — Кстати, командир. Я пока лагерь обследовал, видел пару цистерн с авиакеросином и бочки с маслом. Если вы их не раздолбали, то…
— Хорошо бы, но нет. Рисковать ради топлива я не стану. Выводи машину и будем грузиться.
МАЗ, дымя выхлопом, вкатился по аппарели в трюм, следом прошли казаки и штурмовики, увешанные трофейным оружием, многие тащили ящики с патронами, гранатами, а хозяйственный Горыня умудрился даже приволочь те самые зенитные орудия и несколько станковых пулеметов.
Скорость, с которой рейдеры и казаки умудрились собрать практически все ценное, поразила Марта до глубины души. «Сильны, бродяги! Однако погостили и хватит. Домой, пора домой!»
Медотсек или, как его иногда по старой памяти называли, корабельный лазарет — место весьма спокойное. Его обитатели не стоят на вахтах и не участвуют в десантах. Во всяком случае, до тех пор, пока доктор не признает своего пациента здоровым. И вот в этом и была загвоздка. Отставной абордажник Вахрамеев себя больным не считал. Правда, и здоровым его было не назвать, но все же хромота — не триппер. Кое на что годился и он. Однако приходится лежать на узкой кушетке и получать… черт его знает, что получать.
Доктор Крылов, когда целительством занимается, сам на себя не похож. Бледный, будто покойник, только глаза горят словно у одержимого. А как взглянет ими — мороз по коже. И крестник рядом сидит, непонятно зачем. Правда, этот хоть спокоен и даже как-то благостен. Ровно святой угодник на иконе…
— Как вы себя чувствуете, Игнатий Васильевич? — срывающимся голосом спросил врач.
— А чего мне сделается, — пожал плечами старый вояка. — Лежи, да и лежи. Хотел было прикорнуть, да…
В этот момент глаза бывшего боцмана сфокусировались на настенных часах, и он понял, что находится здесь уже…
— Это как же? — изумился он. — Выходит, я битых полдня тут бока пролеживаю?!
— Всего три с половиной часа, — поспешил успокоить его Мартемьян.
— Так прежде вы минут двадцать свои эти, как их, сеансы делали, не более…
— Прежде, Игнат Васильевич, — пояснил Крылов, — мы лишь готовились к операции, если, конечно, наше действо можно так назвать. А сегодня мы провели процедуру восстановления.
— И чего восстановили? — хмыкнул Вахрамеев, скептически относившийся ко всем этим процедурам и никогда бы на них не согласившийся, если бы не крестник.
— А вот сейчас и проверим, — улыбнулся Колычев. — Попробуй встать.
— Да я и ранее вроде мог, — пробурчал дядька Игнат и осторожно, чтобы не зацепить больное место, спустил худые, но жилистые ноги на облитый линолеумом пол.
— Смелее, — поощрил его Март.
— А чего бояться-то, — хмыкнул тот, поднимаясь, и вдруг понял, что прежней боли, некогда сводившей с ума, а потом ставшей привычной, уже нет.
— Попробуйте пройтись, — предложил Крылов своему пациенту, благожелательно улыбаясь.
— Почему он прихрамывает? — встревожился Колычев.
— Это как раз нормально, — возразил врач. — Мышечная память. Пройдет еще некоторое время, прежде чем в привычку войдут новые алгоритмы движения. Игнат Васильевич, а попробуйте присесть. А теперь наклонитесь…
— Твою ж дивизию воздушных катеров и якорь мне в глотку! — не смог найти других слов Вахрамеев, чтобы выразить обуревавшие его чувства.
В самом деле, ноги не болели, спина тоже гнулась как у молодого, а главное — на душе появилась такая легкость, что хотелось петь и плясать…
— Простите, а что ваш крестный имеет в виду? — осторожно спросил Крылов, наклонившись к уху Марта.
— Он потрясен вашим целительским искусством и выражает безграничную признательность, — перевел с русского матерного на общепринятый язык бурный спич дядьки Игната Колычев.
— Вы уверены? — на всякий случай переспросил врач, хоть и знавший большинство этих выражений, но никогда не слышавший их прежде в таком количестве и подобном сочетании.
— Спасибо, доктор! — кинулся к нему исцеленный и, не зная, как выразить свои чувства, принялся обнимать. — Ить через вас я будто заново народился! Человеком себя сызнова почувствовал, а не калекой, которого из милости держат…
— Право же, не стоит, — пробормотал сконфуженный врач. — К тому же я это сделал не один. Если бы не Мартемьян Андреевич, вряд ли был достигнут подобный эффект.
— Март, голубчик, — обернулся к юноше Вахрамеев. — Я-то, старый дурак, думал, что будто спас тебя. А на самом деле это ты меня спас! Век мне за то не рассчитаться…
— О чем ты говоришь, дядька Игнат, — смутился молодой человек. — Мы ведь семья. Кроме тебя да Витьки, ну и Зимина, конечно, у меня и нет никого на всем белом свете.
— Этому горю помочь нетрудно, — ухмыльнулся бывший боцман. — Женись, так и родня появится. А я, может, на старости лет детишек понянчу…
— Ты же вроде себя здоровым почуял?
— Так одно другому не мешает!
— Ладно, — добродушно усмехнулся Март. — Давай лучше собираться. Дел еще много…
Пока все еще не верящий в свое чудесное исцеление Вахрамеев одевался, Крылов молчал, но стоило пациенту выйти, как обуревавшие доктора эмоции вырвались наружу.
— Задержитесь на минутку, Мартемьян Андреевич! — схватил он пилота за руку.
— Что-нибудь случилось? — удивился Колычев.
— О да! Случилось! Но неужели вы не понимаете, что именно?
— Хм. Мы вылечили моего крестного…
— О, Господи, дай мне сил! Не просто вылечили, молодой человек. Я, честно говоря, даже несколько затрудняюсь с формулировкой, но…
— Смелее, док.
— Вы обратили внимание, что сустав, связки и мышцы нашего пациента полностью санировались и обновились? Можно совершенно определенно констатировать, что правое колено господина Вахрамеева теперь гораздо подвижнее и, я бы даже сказал, моложе. Да-с, именно так! Правое колено совершенно омолодилось!
— Но разве не этого мы и добивались?
— Это несомненно так, и, как вы можете убедиться, наши усилия увенчались полным успехом, но…
— Что но?
— Ну конечно, у вас не так много опыта, вы могли и не заметить…
— Да в чем дело-то?
— Да в том, милостивый государь, что прокачка такого объема энергии некоторым образом вернула организм пациента, так сказать, в исходное состояние…
— Павел Степанович, вы не могли бы выражаться яснее?
— Боже правый, да омолодился ваш крестный, неужели непонятно!
— Хм. И на много?
— Без детального обследования сказать трудно, но, по крайней мере, лет на десять!
— Обалдеть!
— И это только по предварительным прикидкам. На самом деле некоторые органы его теперь соответствуют тридцатилетнему возрасту. А, возможно, и более раннему!
— Поздравляю, доктор. Блестящий результат!
— Ну, если честно, пока не с чем, — вздохнул врач и почти умоляюще посмотрел на Марта. — Нужны еще дополнительные наблюдения и некоторые исследования. Но вот когда они будут закончены, это произведет настоящую революции в целительстве!
— Куда вы клоните? — с немного отстраненным видом поинтересовался Колычев, на самом деле давно сообразивший, о чем идет речь.
— В данный момент нам никак нельзя останавливаться на полпути! — горячо заговорил Крылов. — Это было бы настоящим преступлением по отношению к науке… да что там к науке, ко всему человечеству! Прошу вас, заклинаю всем, что есть святого, убедите господина Вахрамеева оставить службу и отправиться вместе с нами в Москву!
— Вместе с нами?
— Конечно! Давайте прямо, без вас, точнее, без ваших, не побоюсь этого слова, феноменальных способностей и поистине безграничного резерва я не достиг бы десятой доли подобного результата. Подумайте, что вам эта никому не нужная война на задворках цивилизации? Поедемте со мной, и у вас будет слава, положение в обществе, богатство, наконец!
— Прямо так уж богатство?
— Вы что, не понимаете? — едва не подпрыгнул от переполнявших его чувств Крылов. — Сколько в высшем свете богатых стариков и старух, готовых отдать немыслимые богатства за то, чтобы продлить свое жалкое существование. А тут не просто продлить, тут полноценная, слышите меня, полноценная жизнь!
— Да еще и Нобелевская премия в придачу!
— Нашли, о чем вспомнить, — пренебрежительно отмахнулся врач и пытливо взглянул на молодого человека. — Вы согласны?
— Простите, Павел Степанович, — постарался как можно мягче ответить Колычев. — Но сейчас у меня совершенно другие планы.
— Да какие тут могут быть планы! — всплеснул руками доктор. — Ну кем, кем, скажите на милость, вы сможете стать в этом захолустье? Рейдером? Владельцем чиненой-перечиненой летающей калоши, на которой будете доставлять контрабанду, постоянно при этом попадая в разные передряги? Или пойдете в ВВФ, чтобы тянуться на плацу перед каждым ничтожеством, обладающим большим количеством звезд на эполетах?
— Да уж, мрачную картинку вы нарисовали, — засмеялся Март, живо вообразив расписанные Крыловым перспективы.
— Так в чем же дело?
— Я — пилот! — просто ответил он. — Я не могу без неба. Без этого пьянящего чувства, когда огромная стальная птица подчиняется малейшему движению штурвала. Кроме того, у меня есть один долг, и я намерен его выплатить…
— Я так понимаю, речь не о деньгах, — с поникшим видом вздохнул врач.
— Нет.
— Очень жаль.
— Бросьте, док. Вы ведь можете сделать это все и сами…
— Увы, нет. Без такого помощника, как вы, без демонстрации столь впечатляющих результатов, как в случае с вашим крестным… Мы можем сделать это только вместе!
— Простите, — искренне извинился Март, не чувствуя, впрочем, за собой особой вины. — Сейчас никак не могу!