Не только Надежда, но и все, кто видел полеты Виктора, считали его талантливым. В небе он чувствовал себя в своей стихии, чувствовал, что рожден для полетов. Осенью подошло время финальных экзаменов. После заключительного показательного полета, подполковник, сидевший сзади в кабине, пожал ему руку и поздравил с отлично выполненным заданием: „Превосходно, молодой человек. Надеюсь увидеть вас в рядах военно-воздушных сил".
На утро после выпускного вечера, он узнал, что опоздал подать документы в летное училище. Перспектива работы в темном, холодном цеху, месяцы скучной, лишенной романтики и смысла жизни пугали его. Надо срочно что-то предпринять. Нельзя сидеть сложа руки.
Вернувшись в августе в Омск, Виктор узнал, что в военном медучилище недобор, и осенью будут дополнительно принимать курсантов. Виктор решил попробовать свои силы и оказался по сумме баллов одним из первых. Очень хорошо. Буду врачом. Это так же почетно, как быть пилотом. И в этой профессии много риска, и тут нужно мужество".
Начавшиеся в медучилище занятия были прерваны через три дня. Подоспела пора уборки урожая, и молодежь с заводов, университетов, военнослужащие — все были брошены в помощь колхозам. Виктор не был в колхозе с 1954 года, со времени, когда впервые попал туда еще ребенком. В колхозе произошли некоторые улучшения: председатель ездил на машине, у некоторых колхозников были транзисторы, и раз в неделю показывали кино. Но остались все те же убогие избы, неасфальтированные улицы, грязь. Как и раньше, колхозные бригады состояли, главным образом, из женщин, детей и полуинвалидов. Ржавели под открытым небом тракторы и комбайны, а колхозникам было на все наплевать, кроме маленького клочка земли, за которым они ухаживали с особым рвением.
Студентам обещали платить зарплату, и Виктор надеялся подкопить немного денег. Однако, после вычетов за питание и жилье, его заработок за 58 дней работы от зари до зари составил 39 рублей 40 копеек.
Вернувшись в Омск, Виктор с головой ушел в учебу. Единственным предметом, от которого он не получал никакого удовольствия была политэкономия. Отведенные на нее часы составляли треть всего академического времени. Ну. хорошо: капитализм ужасен, коммунизм прекрасен. Но пусть не мешают нам заниматься. Пусть не тратят наше время на эту чепуху.
К январю накопленные деньги закончились и Виктору стало ясно, что на стипендию в 30 рублей не прожить. В общежитие он не попал, и двоюродный брат отца благодушно предложил Виктору жить у него. Он старался бывать дома как можно реже, чтобы не стеснять семью, ютившуюся в маленькой квартире. По воскресеньям он обычно ходил на каток в парк. Однажды его окликнули: „Курсант Беленко! Приказываю выпить со мной чашку чая”. Раскрасневшаяся Надежда сияла свежестью и молодостью. В чайной около парка она рассказала Виктору как осваивала пилотирование Л-29 на Кавказе. „Нельзя считать, что ты летал, пока не испытаешь реактивный самолет. Там все по-другому и все лучше: звук, ощущение в кабине, возможности. Почему бы тебе не вернуться в ДОСААФ и не поучиться летать на реактивных самолетах? Хочешь, я буду твоим инструктором?”
Утром Виктор написал заявление об уходе из медучилища. Затем поехал в ДОСААФ и записался на курсы. Он начал искать работу, любую работу, которая обеспечила бы ему общежитие. Так он попал на номерной завод, где его тут же оформили и вместе с другими новичками направили в цех. Но сначала с ними провел беседу молодой офицер КГБ: „Если кто-нибудь спросит вас что вы производите, отвечайте: посуду, игрушки или какие-нибудь хозяйственные товары”. Он взял с НИХ подписку о неразглашении. Просто смешно. Они не только лгуны, но и дураки. Весь Омск знал, что 13-й завод самый большой в городе, выпускает танки. Откуда это было известно? Да просто потому, что на заводе работало более 30 тысяч человек. А когда вовремя не подавался спецсостав, огромная складская территория была заставлена танками с пушками калибра 144 мм, зияющими своими смертоносными отверстиями.
Основной темой разговоров между рабочими было когда, где и как выпить. Из-за частых несчастных случаев и невыполнения плана алкогольные напитки были запрещены на производстве, но рабочие умудрялись проносить их на территорию завода, чтобы утром опохмелиться. У входа на предприятие была открыта заводская закусочная, но очень скоро она превратилась в грязную забегаловку, где, начиная с полудня, рабочие могли пить сколько им заблагорассудится. Выпивка продолжалась и на заводе с той лишь разницей, что здесь приходилось делиться с начальниками, которые, поднабравшись, удалялись вздремнуть в свои кабинеты. В дни выдачи зарплаты каждый старался пораньше уйти с работы, чтобы занять очередь у кассы. Драки, ругань, крики и слезы женщин, старающихся отобрать у своих мужей деньги прежде, чем они их пропьют.
Виктор понимал этих женщин. Подобно другим рабочим на заводе, он получал 135 рублей в месяц, примерно на 15 % больше, чем средний советский рабочий в промышленности. Около 15 рублей шло на налоги, квартирную плату. Автобус — еще десять рублей в месяц. Ел он в дешевых кафетериях или бутерброды из дома, чтобы сэкономить, и все-таки уходило на еду 90 рублей. Оставалось около 20 рублей на одежду и все остальное. Он не мог понять, как рабочий с женой и детьми, да еще пьющий, мог прожить на эту зарплату.
Виктор пришел к выводу, что даже если бы запрет пить на производстве был действенным, все равно это не привело бы к увеличению выпуска продукции. Рабочие были достаточно квалифицированы. Хорошо работали утром и, если техника не подводила, справлялись с нормой до обеда. А потом просто убивали время под предлогом отсутствия запчастей, низкой температуры в плавильной печи или умышленно производили брак.
Кузнец в смене Виктора был настоящим умельцем. Он справлялся с нормой за какой-нибудь час и все остальное время до конца смены слонялся по цеху, присаживался на „перекур” или болтал с друзьями. Однажды Виктор спросил кузнеца по-дружески, почему бы ему не прославиться, систематически перевыполняя норму. „Не знаешь ты жизни, малый, — услышал Виктор ответ. — Если бы я захотел, десять раз бы сделал норму. А что это мне даст? Увеличат норму в десять раз и все. И надо еще подумать о других. Если я буду перевыполнять, так и у них потребуют перевыполнять”.
22 съезд партии в 1961 году провозгласил, что через двадцать лет, в 1980 году. СССР осуществит переход к коммунизму. Страна будет в состоянии обеспечить потребности каждого гражданина. И все это бесплатно. В этой обстановке полного изобилия духовных и материальных благ вырастет человек новой коммунистической формации, свободный от всех пороков прошлого.
Рабочие на заводе посмеивались:
— Раз каждый сможет взять что хочет без денег, будем пить все время.
— А я буду трезвый по понедельникам, потому что каждый понедельник буду летать на курорт.
— А я по воскресеньям, потому что по воскресеньям я на своей машине, а жена — на своей, поедем в ресторан за бесплатной паюсной икрой.
Шутки в отношении обещанного будущего сочетались с жалобами на трудности в настоящем. Чья-то мать до сих пор не может получить положенной ей пенсии. Обвалился фасад жилого дома, и ветер гуляет по квартире. Кому-то сказали, что ему придется ждать еще год квартиры, которую он должен был получить два года назад, а всего он стоит в очереди пять лет.
Лозунги и обещания партии были далеки от жизни, от каждодневных забот и трудностей. Однако люди смотрели на эти трудности как на естественные и неизбежные. Никому и в голову не приходило, что они могут быть вызваны самой системой или что система должна быть изменена. В этом отношении не отличался от других и Виктор.
В то время он никогда не слышал об Александре Солженицыне или об Андрее Сахарове. Не знал ничего и о диссидентах. Никогда не читал самиздатовской литературы, не слушал радиопередач из-за рубежа. Он не мог и предположить, чтобы кто-то в Советском Союзе выступил против советской власти, если не считать предателей, продавшихся „темным силам реакции”.
Несмотря на недостатки, скрыть которые было невозможно, на признанные ошибки прошлого, бросающуюся в глаза неэффективность, в целом система как-то работала. Урожай, с трудностями, но собирали. Рабочие в конце-концов получали квартиры. Перед праздниками мясо и даже туалетную бумагу забрасывали в магазины. Танки потоком шли с заводских цехов, и, как Виктор сам писал в сочинении, это были лучшие танки в мире. Кроме того, не следовало забывать, что дела в капиталистических странах обстоят гораздо хуже, да иначе и быть не могло по законам истории.
Но были мысли, сомнения, от которых просто так не отмахнешься.
Нельзя верить всему, что говорит партия. Она ошиблась относительно Сталина, и Хрущев оказался небезгрешен. Немногое в жизни подтверждает правоту ее слов. Люди не могут быть равны. Все мы отличаемся друг от друга, и невозможно сотворить всех одинаковыми. И не будет никогда идеального человека. Это смешно. Рабочие это знают. А взять построение коммунизма. Такими темпами, как у нас, мы не построим его и за сто, и за двести лет. Что-то у нас не так. Я только не знаю, что.
Несмотря на то, что Виктор старался не быть „белой вороной” в среде рабочих, он все же привлек к себе внимание начальства. Заметив его способности к технике и как быстро он схватывает объяснения, начальник цеха сделал его рабочим „на подхвате”, способным заменить любого из отсутствующих, и он освоил множество навыков. Просто потому, что предпочитал любую работу, только бы не слоняться без дела, Виктор всегда охотно брался за поручение. Иногда по субботам, когда не было занятий в ДОСААФ, Виктор присоединялся к своим коллегам и „скидывался” наряду с ними на бутылку-две. Но обычно он не пил на работе и никогда не испытывал потребность опохмелиться.
Как-то утром начальник цеха сказал, что его ждут у директора завода. В кабинете директора были также представитель парткома завода и заместитель директора по кадрам, вероятно работник КГБ. Директор объяснил Беленко, что заводу нужны инженеры, обладающие способностями, какие он, Беленко, показал на работе. Поэтому завод р