— Лучше бы запил. Помогает. — Цапко высказался жестко, но по сути. — Скажите лучше, где Пушкин? Говорят, Сашка теперь такой сделался сокол, что почти орел!
— Лейтенант Пушкин в специальной командировке, — доложил Лобановский.
— Это как так?
— А вот так, — встрял Оршев, проталкиваясь через окружившие Цапко плечи. — У нас теперь двое командированных: Румянцев и Пушкин. Сперва одного Андрюху таскали, а теперь, по всему видать, и Пушкина. А куда — лучше не спрашивай. Секреты ГАБ!
Веня сделал большие глаза и поднял палец. Глаза, впрочем, искрились смешинками.
— И ты дурак, — сказал Кожемякин. — А еще и трепло!
Я же прописал другу оздоровительный подзатыльник.
Потому как, в самом деле, трепло. Народ заржал.
Потом явились вахтенные, которые разогнали честную компанию «на хрен с палубы». Вахта, ясное дело, пилотской смены. Пришли визуально контролировать стыковочный маневр, для чего, собственно, предназначалась обзорная галерея. А вовсе не для праздных посиделок.
Конечно, звездолет в состоянии причалить самостоятельно, вообще на автоматике. Но по уставу положено. Установлены два кресла с пультами, а панорамные иллюминаторы являются интегрированными экранами, вроде остекления кабин на флуггерах.
— Эх! Домой-то как охота! — воскликнул кто-то из штурмовиков, пока мы толпились у выхода с галереи.
— Сначала Хосров отутюжим в отместку за Москву, — ответил ему другой.
Цапко пробубнил, ни к кому не обращаясь, но его все услышали. Пробубнил, конечно же, мрачнющим тоном:
— Хрен вам, а не Хосров. Младенец сообразит, что будем брать Паркиду.
Не знаю насчет младенца, но размышления у меня были, так что я поспешил отловить Цапко на следующий день. Это несложно. Сергей — обычный летчик, а где обычный летчик может пропадать на маленьком «Дзуйхо», где и пропасть толком негде?
Все просто: мы пошли на вылет — дежурная вахта истребителей. Восемь часов, смена принимает «Асмодей», неутомимо причесывающий подступы к базе локаторами, и — домой.
Дома, на ангарной палубе, я сдал свой «Дюрандаль» ситуативно желчному Семену Симкину и зашагал к машине Цапко. Сергей разбирался со своим принимающим, мичманом техслужбы Валерой Родниным.
Ваш покорный слуга водрузил зад поверх ящика — упаковки к 37-мм снарядам — и плотно уставился в Сергееву спину, чтобы тот ощутил присутствие. Он ощутил и обернулся.
— Валера, смотри сам: новая машина, только со сборки, а правый воздушный руль уже пашет через раз. Надо что-то решать.
— Скажи, лейтенант, за каким тебе воздушный руль в космосе?
— Положено, мичман, положено уставом! Проверка всех систем перед вылетом. Я бы мог вообще с вахты сняться по причине технической неисправности, а отвечать тебе.
— Зануда ты, Сергей.
— Я просто жить хочу. Разбирайся в темпе, а то будет рапорт, ты меня знаешь! — Цапко покинул Роднина, озабоченно чесавшего затылок, и сел рядом на ящик.
— Андрей. — Такое у него было дежурное приветствие.
— Привет, Серега. — Я протянул руку, которую Цапко с видимой неохотой потряс.
— Ненавижу, когда меня называют Серегой.
— Что там у тебя с рулями?
— Да на правой плоскости закрылок не выпускается, хоть плачь. — Цапко метнул злой взгляд в спину мичмана, который с ответственным видом общался по рации. — В космосе до этого руля как до пульсара в системе Большой Похрен. А вообще — непорядок. Сам понимаешь.
Я закивал: понимаю, конечно. Не дай бог, срочное перебазирование и придется нырять в атмосферу планеты! У «Дюрандаля» плоскости механизированы на феноменальном уровне, но даже один нерабочий закрылок может стоить жизни.
К «Дюрандалю» подкатила ремплатформа, с нее сошли два техника и принялись совещаться с Валерой.
— Да, Роднина ты напряг по делу. Ты мне вот что скажи: насчет Паркиды откуда узнал?
Цапко глянул на меня, не поворачивая головы, зато знатно изогнув бровь.
— Услышал все-таки… Курить будешь? — В его руке появилась пачка сигарет.
— Буду. Попробуй не услышать! Ты так шепчешь, что через капитальную переборку слышно.
Сигареты сошлись над огнем моей зажигалки, и пару секунд мы вкусно причмокивали, раздувая «топку здоровья».
— Я ничего точно не знаю, но вывод простой: оттяпаем у клона Паркиду, и они сразу запросят мира, — сказал Цапко, заложив ногу на ногу. — Конкордианцы — не идиоты. Их единственный козырь — неограниченный запас люксогена. Весь люксоген идет с Паркиды. Нет Паркиды — нет люксогена, воевать не на чем, потому что флот встал. Точка. А штурмовать Вэртрагну — пустой номер. Ну разметелим мы метрополию, и что?
— Хоть душа отдохнет, — ответил я сквозь зажатый в зубах фильтр, скручивая бумажный кулек, чтобы было куда стряхивать пепел.
Цапко отнял бумажку и извлек из кармана манерную пепельницу с откидной крышкой. Не поделка какая-нибудь, что вытачивали из титанировых неликвидов наши умельцы. Дорогая вещь ювелирной работы, явно из серебра, явно подарочная.
— Это наукой не доказано, насчет души. Нам войну выигрывать надо, а не утешаться, что, вот, сучьи клоны Москву сожгли, а мы им за это — Хосров.
Правильные мысли. Я думал так же, но не с кем было поделиться. Во-первых, некогда. Во-вторых, лишний раз болтать о секретной цели наступления — не самая мудрая позиция.
Догадался?
Ну так и молчи в тряпочку, раз такой умный.
Мы с Цапко хором затянулись, и я понял, что оба смотрим на переборку, где трехметровая плакатная женщина с суровым лицом предупреждала: «Не болтай!»
— Откуда такая шикарная пепельница, Сергей?
— Подарок, — коротко бросил он.
— Ясно, что подарок. От кого?
— Не твое дело, Румянцев. — Лейтенант снова сделался нелюдим. Пора откланиваться, судя по всему.
И точно.
К «Дюрандалю» подошел Симкин — самый опытный техник Галактики. Он послушал жалобы Валеры, забрался в кокпит, что-то покрутил — и, пожалуйте, флуггер выпустил закрылок и помахал им в воздухе.
— Ну что? — Семен показался из кабины. — У кого руки из жопы? У тебя, Роднин, или у товарища пилота? Почему у меня все работает?!
Цапко раздавил сигарету и устремился к машине. Точно, пора валить, пока не достало отдачей — уж очень боевое настроение наблюдалось на лицах Симкина и Цапко. Сейчас ведь начнут выгрызать печенки друг другу, а потом и за окружающих примутся.
Я сбежал.
Ангарный лифт до третьей палубы, а в коридоре…
Вместо блаженного спокойствия меня захлестнул водоворот: людей, слов, громких криков, суеты. По выходу из лифта чей-то ботинок пребольно отдавил ногу.
Ого!
Да тут целый митинг!
Лифтовая площадка вообще-то располагает. Места много. А как иначе? Лифты — залог оперативного приведения экипажа по боевому расписанию. Поэтому размеры площадок рассчитаны так, чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах здесь не возникало заторов. Жилая палуба — не исключение.
Напротив лифтов над головами многолюдного собрания возвышалась голова моего тезки, Андрея Белоконя. Его пресс-офицерская карьера на «Трех Святителях» закончилась в связи с безвозвратной убылью матчасти, но должность и энтузиазм остались.
Белоконь еще и комэск-раз, так что его воспитанники были в центре митинга в полном составе. Ну конечно: Свешников, Вельский, Рахолла, Гаврин, Сумароков, Цимисхий… да все здесь. Знакомые затылки в две шеренги.
Интересно, куда взгромоздился Белоконь, раз так здорово возвышается — по пояс над людским озером.
— …месть, товарищи! Справедливое воздаяние! Когда мы пойдем на вылет, наши сердца должны пламенеть ненавистью! Клоны опять и опять переходят границы законов войны и человечности! Так неужели мы будем терпеть?! Доколе, товарищи?! Пусть славное имя «Принца Астурийского» огненным отпечатком останется в наших душах, чтобы рука не дрогнула, чтобы даже тень сомнения не закралась, когда быстрые крылья наших могучих машин понесут расплату коварному врагу! Итак: нет — жалости! Нет — пощаде!
Ужас какой.
Задыхается, размахивает свернутыми в трубку бумагами и продолжает вещать. И ведь прет Белоконя на чистом духе, без всяких допингов!
Я оглядел ближайших соседей.
Во! Связист Илларион Забалуев. То что нужно! Связисты всегда в курсе всех событий.
— Товарищ капитан третьего ранга… — прошептал я, аккуратно дергая нужный рукав.
— А? — Он обернулся.
— Вы не знаете, что случилось? А то я только с вахты. И тут такое. — Свистящий шепот, нас еле слышно из-за белоконного грохота от переборки до переборки.
— Шифровка из штаба флота! — Кап-три наклонялся поближе. — Клоны применили термоядерные торпеды по авианосцу «Принц Астурийский»!
Я обомлел.
Ноги сделались ватные.
Это вам не какие-то иокастинские слухи насчет линкора «Пересвет». Это шифровка из штаба! Если штаб распространяет такую информацию среди личного состава (или с чего бы Белоконю так надрываться?), значит, неминуемо последуют оргвыводы.
Какой оргвывод следует за нанесением ядерного удара по нашему вымпелу?
Ровно один.
Поэтому в животе поднимается волна холода, а ноги слабеют.
— Клоны опять прислали официальную ноту, что ТЯО применено с мятежного борта, захваченного манихейскими инсургентами. Да только кто же в такое два раза поверит?
— Опять? — прошептал я.
— Ты что, лейтенант? Уже час весь флот гудит! Ах, ты же с вахты! На Иокасте…
— Так это правда?!
— Если в шифровку включили, надо думать.
— И что?
— Как что? — В глазах констатация моей окончательной тупости. — Как что?! Пришел приказ на распечатывание термоядерных погребов! Авиакрылу «Дзуйхо» сейчас отгружают комплект подвесных пушек с калифорниевым боеприпасом, тактические ракеты со спец-БЧ. На линкорах тяжелые МРК монтируются с боеголовками «Конус», да и часть торпедоносных эскадрилий тоже получили «Конусы».
«Конус»…
Двухгигатонное петербургиевое чудовище. Эквивалент двух миллиардов тонн тротила. На европейский «Пацифик» их влезает десять штук. Изготовлены по конверсии терраформирующих бомб. Тех самых, что могут придавать дополнительное вращение целой планете.