Бердник несолидно захихикал.
— Это тогда на Новогеоргиевске, когда я БРДМ угнал? Ее звали Лера!
— Точно, Лера, вспомнил. Она еще губу осаждала, мол, сатрапы, верните жениха! Ведь прописали же губу! Эх! Григорий, ты о чем вообще думал, когда из расположения БРДМ угонял?! Это ж подсудное дело! Можно было и под трибунал загреметь!
— Так, Слава, блин, мы же тогда полтора месяца в походе! Всем экипажем о бабах сновидели! А ты Лерку вспомни, вот и поймешь, о чем я думал, ха-ха-ха! Я бы не то что разведмашине, я бы звездолету ноги приделал!
Шубин и Бердник синхронно прыснули и расхохотались, словно забыв про меня, все еще тянущего струну.
— Я… ой не могу, Григорий… это ужас что такое… э-э-э… — Шубин вытер слезы платочком и, откашлявшись, постановил: — В общем, так. По справедливости. Ты, товарищ каперанг, тогда БРДМ свистнул? Свистнул. Из-за бабы? Из-за бабы. Тебя Канатчиков отмазал от трибунала? Отмазал. Потому что ты, Григорий, хороший истребитель! Хороший истребитель — наглый и ненормальный! Совсем как Румянцев. Вот мы с ним так же поступим. По справедливости. Только я буду вместо Канатчикова, а он вместо тебя, старого шалопая! Тем более отпуск ему все равно полагается. Пусть гуляет. Заслужил.
Эскадр-капитан перевел острый взгляд на меня. Теперь уже без тени веселости.
— Но! Пока не придет орден, будешь тянуть лямку в гарнизоне через день на ремень. Без замечаний, ты понял?
— Так! Точно! Товарищ! Эскадр! Капитан! — пятикратно гаркнул я, чуть челюсть не вывихнул, и эхо в коридоре отозвалось.
— Тогда — кругом! Иди принимай новый «Дюрандаль», взамен угробленного. — Бердник изобразил в воздухе этакий скрипичный ключ, как дирижер перед оркестром. — И не забудь Владислава Аркадьевича поздравить с контр-адмиралом!
Покидая начальственные вершины через затворяющуюся дверь, я слышал голоса, которые говорили, что тьфу-тьфу, это еще бабка надвое сказала, и ничего не тьфу-тьфу, хоть натрое, а звезды надо обмыть — традиция.
Итак, вот она: Крепость Керсасп через три дня после сражения.
Оплавленные, кое-где по-прежнему дымящиеся огарки башен ПКО, куча инженерной техники трудится над инфраструктурой, временные казармы из жилых модулей и административное здание возле флуггерного космодрома.
В администрации, на скорую руку залатанной, обитает разнообразное командование москитных сил. А все вместе мы — гарнизон Крепости Керсасп. Часть грандиозного оккупационного корпуса, который разместился на Паркиде, пока не утрясут с Конкордией детали капитуляции.
Теоретически Второе Гвардейское пребывает в ожидании свежего авианосца — не все же нам на «Дзуйхо» рассекать, гадая, когда же старое корыто окончательно растрескается. Практически же мы пока что являем собой крепостное авиакрыло, то есть соединение стационарного, в нашем случае — наземного базирования.
Нам обещают новенький «Рюрик», но его пока не видать, а службы навалилось по самые глаза.
Война окончена, а значит: устав, рутина, сдал-принял, офицер на палубе, разрешите исполнять, а еще пониженная гравитация и прочее. Прочее — это Бирб, чья бурная магнитосфера провоцирует вспышки головной боли, а также желание немедленно повеситься.
Товарищи в свободные минуты вовсю гуляют (теперь-то наш боевитый народ заприметил шикарных официанток, которыми нас осчастливили!). А я не гуляю. Более того, пребываю в романтической депрессии. Потому что госпитальное судно «Святитель Пантелеймон» с Рошни на борту отбыло вчера на планету С-801-7.
На руки медицине мы сдали мою любовь вместе с доком Скальпелем, который вызвался сопроводить и убедиться, что всё по рецептуре. Рошни постоянно находилась под воздействием сильнейших препаратов, в сознание так и не пришла, и я не смог с ней попрощаться.
Точнее, сказать «до свидания». Именно так, ведь после слов Владислава Аркадьевича я был уверен, что свидание обязательно состоится.
Но какое оно выйдет, свидание?..
Этого-то я и страшился. А то хорош жених, просто блеск! Выпотрошил невесту в бою, практически угробил. Это уже не Ромео и Джульетта! Это, я не знаю… Ахилл и Пантасилея! Так, да?
Кстати, об Ахилле.
Ахилл-Мария Мигель де Вильямайора де ла Крус локализовался в пространстве совсем неподалеку — в расположении 11-й штурмовой бригады. А вместе с ним прочие мои закадычные недруги: Салман дель Пино, док Скальпель и на закуску — Просперо Альба де Толедо.
То есть поймите правильно: у меня и мысли не появлялось насчет забежать к ближайшему контрразведчику и сообщить некоторые моменты их геройских биографий. Хотя было что сообщать, о да!
Но факт есть факт — всей честной компании Румянцев теперь по гроб обязан. А кроме того, ну не мое дело загружать контру такими третьестепенными персонажами. Вот были бы они клонские шпионы — другое дело! А так… Мало ли в мире дрянных людей или людей с непростыми жизненными обстоятельствами?
Тем не менее в.п.с. (ваш покорный слуга) постановил зайти и разобраться с точками над ё. Поблагодарить, ибо есть повод, это раз. Узнать насчет планов и нашего взаимного статус-кво, это два.
Хотелось посмотреть в их не самые честные глаза. Вдруг зеркала души раскроют планы на будущее? Ну, стоит ли мне готовиться к той или иной подлости, на которые вся компания — великие мастера? Или можно забыть их, как сон, и жить спокойно?
Так что сразу с вахты — а вахта пролетела быстро (пока «Дюрандаль» принял, пока то да сё, время и вышло) — так вот, сразу с вахты я направился проведать моих недругов и спасителей.
Одиннадцатая штурмовая бригада проживала сразу за полем флуггеров во временном лагере. Знаете такие полуцилиндрические жилые эллинги? Поставьте их в двадцать пять рядов, обнесите колючкой, добавьте КПП на входах и выйдет искомое.
Контрольно-пропускной меня встретил улыбками радостных немцев, затянутых в полевой камуфляж с орластыми шевронами, а также в хорошо различимый запах шнапса. Праздновали победу, не особо скрываясь.
Сперва, понятно, возник вопрос: чего это я приперся? То есть они, конечно, рады видеть дорогого союзника, но ведь у них служба!
Зато когда лейтенант считал мою офицерскую книжку и сообразил, из какого я авиакрыла…
— Да этот старлей из Второго Гвардейского! Немедленно заходи, друг! С победой тебя!
— Пустите его, пустите! Это ж те самые летуны, что нас всю дорогу прикрывали!
— Точно! Если бы не Второе Гвардейское, нас бы под Бримишем раскатали на штрудели!
Словом, я не успел сказать «хочу шнапса», как меня заволокли в часть, погруженную в состояние полной небоеготовности. Ну и шнапсом угостили, не особо интересуясь моим мнением по этому поводу.
Над стойбищем 11-й штурмовой выгнулось дымное коромысло.
Народ гулял во всю ширь тевтонских и всяких прочих душ!
Что-то я упустил за время вахты? То есть, конечно, немцы всей Галактике известные разгильдяи, но не до такой же степени! У нас за такой содом в расположении командир запросто может погон лишиться. Понятно — победа. Но мир-то еще не подписан! Только перемирие. Мы, получается, в самом центре враждебных земель, и тут такое! Неужто они все три дня так квасят?!
Стояли мы кружком в просторном кунге за КПП и гуляла по кругу фляжка с сорокаградусной грушевой жидкостью. Кунг — легкое сооружение, где можно было снять маску и отдохнуть — выполнял функции караулки для дежурного взвода. Я выгадал отверстие в общем гвалте и подергал лейтенанта за рукав.
Шепотом:
— Скажи, друг, по какому случаю такое веселье? Ведь перемирие может и кончиться, причем внезапно.
Герр лейтенант выкатил глаза.
— Ты что, камрад, с Бирба свалился?!
— В смысле?
— В прямом! Эй, парни! Внимание! Старлей не знает…
И все наперебой принялись меня просвещать.
Старлей, то есть я, не знал вот чего: час назад подписан мир! Мир!
Система Вахрам вместе с Паркидой отходит Объединенным Нациям в вечную аренду за десять процентов от добычи люксогена. На Паркиде размещаются русские гарнизоны. Еще десяток планетных систем (какие-то малоизвестные; мне о чем-то говорили только названия Тайшету и Иштар) объявляются демилитаризованными зонами под совместным управлением наций-комбатантов. В системе Макран устанавливается протекторат Объединенных Наций. Все ядерные арсеналы Конкордии отходят на бессрочное хранение ВКС РД, ЕД и ЮАД с правом использования конкордианцами в экстренных случаях по варианту Фактор К. Флот и армия Конкордии разоружаются (кроме полицейских сил), а все вымпелы трех старших рангов достаются победителям как трофеи.
Вот это новость!
А я-то час назад копошился в потрохах новенького «Дюрандаля» и всё прошляпил!
Эх, не пьянства окаянного ради, но здоровья для!
— Налейте, что ли, ребята! Теперь не грех!
— Фляжку господину старшему лейтенанту! — рявкнул офицер. — За победу! За нас, за одиннадцатую штурмовую бригаду! За Второе Гвардейское! Ура!
— Ура!
Если прислушаться, становилось понятно, что тысячеголосое «ура» гуляет, переливаясь как жидкость в сообщающихся сосудах по всему Керсаспу. Гремит, бьется, вырываясь на орбиту и за ее пределы. И нет для нее ни первой, ни третьей космической скорости — только огромная, безграничная радость.
Победа!
Короткая дорога в семь месяцев, растянувшаяся до субъективной вечности, подошла к концу.
Кто мог подумать тогда, в январе, что все кончится так скоро и так нескоро?
Мы выжили, мы на финишере той взлетно-посадочной палубы, что зовется злым и коротким словом «война».
Приземлиться, правда, суждено было не всем. Многие не долетели. Очень многие.
Но слезы будут потом.
Пока вокруг царило искрящееся ликование. И плевать, что форма не парадная, плевать, что не вьются знамена и не гремит марш, плевать!
Победа застигла меня здесь и сейчас!
Победа!
Я еле ускользнул от радушных штурмовиков. Детоксина с собой не было. Вряд ли в такой день кто-нибудь обратит внимание на еще одного хмельного старлея, но всё же. Натрескаться мне еще предстояло в компании однополчан. Тем более что повод двойной — новые звезды Шубина, как-никак.