Якель всего на несколько лет моложе меня, но он до сих пор ведет себя по-мальчишески. Невозможно сердиться на него, каким бы неприятным ни был его проступок. Он весел и полон энергии; принимает жизнь во всей ее полноте. В полдень по воскресеньям я обычно отправляюсь в горы. Перед пропускным пунктом находится автобусная остановка, и я сажусь в автобус, чтобы добраться до города. Когда я вижу тень от автобуса, то замечаю на крыше фигуры. Обычно на крышу забираются подурачиться – особенно когда по тротуару идет девушка. По головным уборам я понимаю, кто это. Это солдаты из нашей части, но определенно не мои подчиненные, поскольку я неоднократно оглашал строгий приказ для военнослужащих не кататься на крышах автобусов. Довольно ядовито я замечаю сидящему рядом лейтенанту наземного подразделения:
– Эти парни, должно быть, ваши.
Чуть высокомерно он отвечает:
– Вы будете смеяться, но это ваши.
Когда солдаты прибывают в Грац, я приказываю им доложиться мне в одиннадцать утра в понедельник. Они прибывают в указанное время получить то, что заслужили, и я говорю:
– Что, черт побери, это значит? Вы нарушили приказ. Это неслыханно!
По их лицам я вижу, что они хотят что-то сказать, и спрашиваю, что они могут сказать в свое оправдание.
– Мы думали, что не делаем ничего предосудительного, если с нами офицер Якель.
Я поспешно распускаю их, едва сдерживая смех. Затем представляю себе Якеля, скорчившегося на крыше автобуса. Когда я спрашиваю Якеля, зачем он подвергает себя опасности, он делает такое невинное лицо, что я не могу не улыбнуться.
Через несколько дней в Граце мы с трудом избегаем неприятного инцидента во внеслужебное время. Планерный клуб уговорил меня буксировать их планер на древнем чешском биплане, поскольку у них не было пилотов. Я согласился, и поскольку это было в нерабочее время, то взял с собой свою жену, которая очень интересовалась полетами. Через два с половиной часов полета я запросил землю: сколько бензина осталось? Индикатор топлива не работал. Меня уверили, что топлива на четыре часа; я могу продолжать полет, ни о чем не волнуясь. Я поверил этому уверению и направился обратно к аэродрому. Когда мы пролетали на низкой высоте над картофельным полем, двигатель заглох. У меня было только время крикнуть: «Крепко держись!» – поскольку я знал, что моя жена не привязалась, – и пошел вниз на борозды. Самолет перескочил какую-то канаву, а потом благополучно пробежал до кукурузного поля. Мы достали немного бензина, и я взлетел снова с поля, чтобы приземлиться на аэродроме, находившемся в трех километрах.
Как много моих коллег, особенно из люфтваффе, прошли сквозь кровопролитные бои с врагом без единой царапины только для того, чтобы погибнуть в какой-нибудь совершенно глупой гражданской аварии! Этот инцидент подтвердил истину, что в воздухе надо быть столь же осторожным в элементарном полете, как и в самой трудной атаке. Вместе с тем во время боевых действий нужно всячески избегать ненужного риска, даже если мысли о выполнении боевой задачи отвлекают нас от мыслей о собственной жизни.
Когда я приземлился на аэродроме на своем древнем биплане, то узнал, что все резервное звено другой эскадрильи направляется в Россию. Тогда скоро наступит и наша очередь. Уже несколько месяцев я нахожусь дома, но только сейчас понимаю, как сильно я хочу на фронт. Меня постоянно раздражает, что я нахожусь в тылу столь долго и что теряю опыт, что может быть опасно. Я – всего лишь обычный человек и инстинктивно стремлюсь к жизни, а не к смерти. Я люблю жизнь, и эта любовь растет: я чувствую, как радостно бьется мое сердце, когда после атаки снова избегаю гибели или когда спускаюсь по крутому альпийскому склону. Я хочу жить и люблю жизнь. Я чувствую это в каждом вдохе, каждой порой своей кожи, каждой жилкой моего тела. Я не боюсь смерти: бывали секунды, когда я смотрел ей в глаза и не отводил взгляда, но каждый раз после благополучного исхода мое сердце наполнялось радостью и мне хотелось восторженно кричать, чтобы этот крик перекрыл шум моторов.
Вот о чем я думал, когда механически прихлебывал суп в столовой. И именно тогда я принял твердое решение. Я использовал все возможные связи, чтобы выбраться из этой ямы, для того чтобы меня послали обратно на фронт.
Я не добиваюсь намеченной цели, но через какое-то время поступает приказ нам всем направляться в Крым. Сарабуз, место нашего назначения, расположен недалеко от Симферополя. Здесь мы в любом случае ближе к фронту, чем раньше. Поскольку транспортных самолетов не хватает, мы используем наши «Ju-87» в качестве буксировщиков грузовых планеров. По маршруту Краков – Львов – Проскуров – Николаев мы скоро достигаем пункта назначения. Здешний аэродром очень велик и вполне пригоден для тренировочных полетов. Наши временные квартиры мало отличаются от тех, что были у нас на фронте, но те, кто хочет делать дело, его делает. Мы возобновляем наши ежедневные учебные полеты по программе, которую мы выполняли в Граце. Особенное удовольствие пилотам приносит приземление на различных аэродромах – утром мы можем приземлиться где-нибудь на берегу Черного моря, а в полдень – на северо-западе, около Азовского моря. Мы купаемся по меньшей мере полчаса на прекрасных пляжах под обжигающим солнцем. Гор здесь нет, за исключением окрестностей Керчи; и на юге тянутся Крымские горы вдоль Южного берега Крыма. Остальная часть этого края плоская – обширные степи, в центре которых находятся огромные плантации помидоров. Между морем и Крымскими горами береговая полоса совсем узкая. Это – русская Ривьера. Мы часто бываем здесь, доставляя дрова на грузовиках: там, где мы останавливаемся, деревьев нет. Но на настоящей Ривьере лучше. Здесь я видел всего три пальмы, да и те далеко, в Ялте. Поднимающийся вдали пар поблескивает на солнце, особенно если лететь на низкой высоте над берегом. Впечатление на удивление хорошее – но стоит прогуляться по улицам Ялты, внимательнее посмотреть вокруг, как всеобщая примитивность и вульгарность этого советского места отдыха полностью лишает иллюзий. В соседних Алуште и Алупке – то же самое. Моим солдатам понравились виноградники между этими двумя городками; виноградный сезон как раз начался. Мы пробуем виноград на каждом склоне холма и возвращаемся домой с тяжелыми резями в животе.
Я нервничаю оттого, что очень долго не принимаю участия в войне. Я звоню генералу, возглавляющему авиационное командование на Кавказе, и предлагаю ему свои «Штуки» в качестве боевого подразделения – большинство экипажей готовы для отправки на фронт. Я отмечаю, что военные действия будут отличной учебой и что любое подразделение было бы счастливо получить не просто обученных пилотов, но и имеющих боевой опыт. И вот, наконец, первая задача. Мы перелетаем в Керчь. Разведка обнаружила, что с юга часто идут русские поезда снабжения. С аэродрома в Керчи мы можем их атаковать. Но «можем атаковать» не значит «атакуем». В течение многих часов мы ждем наготове, однако поезда так и не появляются. Однажды я решаю рискнуть, сделав вылет на «мессершмитте», чтобы уничтожить вражеские разведывательные самолеты. Но эти надоевшие нам самолеты тут же уходят в море, направляясь на Туапсе и Сухуми, и я не могу преследовать их, поскольку вообще не имею права вылетать как истребитель. Скоро я добиваюсь нашего перевода в Белореченск, около Майкопа, где находится еще один авиаполк. Здесь нам предстоит участвовать в боевых вылетах, поскольку нас хотят использовать для поддержки наступления в направлении Туапсе.
И вот внезапно мы становимся фронтовой частью, весьма загруженной боевыми заданиями. С утра до вечера мы в воздухе над долинами, что ведут к Туапсе. Для нас это задача нелегкая, поскольку в тренировочных полетах мы использовали относительно изношенные старые машины, а действующий здесь полк, с которым мы часто летаем, имеет самолеты новейшего типа. При полетах в строю на больших высотах это особенно заметно.
Полеты в узких долинах между высокими горами дают волнующие ощущения. Часто, преследуя врага или высматривая его в земле, пилоты оказываются в ловушках. А долины столь узки, что мы совсем не можем маневрировать. Иногда в конце такой долины высится гора, преграждая путь вперед. Приходится принимать быстрые решения; снова и снова мы благодарим за свое спасение прекрасные возможности наших машин. Но перечисленные трудности – это просто детские игрушки по сравнению со скрытыми в облаках горами, внезапно появляющимися в 200 метрах впереди.
Горные вершины здесь достигают 1200–1500 метров. Несколько легче пилотировать, когда мы летаем в те же долины по нескольку раз и уже знаем, какие они имеют выходы и за какими горами можно вылететь на открытое пространство. При низкой облачности или плохой погоде полеты часто превращаются в угадайку. Когда мы атакуем дороги в долине, огонь по нас ведется даже сверху, поскольку горные склоны тоже заняты иванами.
Наши малочисленные войска пробивались вперед, несмотря на упорное противодействие намного превосходящего численностью врага, имеющего сильно укрепленные позиции в горах. Мы поддерживаем тесную связь с наземными силами и делаем все, на что способны, когда нас вызывают для поддержки или атаки. Сражения в горных лесах особенно трудны, поскольку мы не можем видеть врага. Когда мы получаем задание вылететь для бомбежки определенного участка в лесу, то выполняем это распоряжение, даже если не можем ясно разглядеть местность. Удивительно, но именно благодаря таким вылетам армейское командование отмечает полезность и эффективность наших атак.
Соседние высоты уже в наших руках. С упорными боями мы продвигаемся на юго-запад. До Туапсе остается менее 13 километров. Но потери в горных боях велики, а резервов практически нет. Поэтому наступление в долине отменено и конечного успеха мы не достигаем.
Начинается упорное сражение за железнодорожную станцию.
Советский бронепоезд пускает тяжелые снаряды в наши редкие атакующие цепи. Этот бронепоезд действует умело. Сделав огневой налет, он, словно дракон, уползает в свое логово. Этим логовом является туннель в горах неподалеку от Туапсе. Когда мы вылетаем, он стрелой уносится в туннель, и мы видим лишь его хвост. Однажды мы его почти накрыли. Почти. Мы подкрались к нему, но в последний момент он, похоже, получил предупреждение. Бронепоезд удалось накрыть, но повреждения не были серьезными; через несколько дней, починенный, он появляется снова. Но теперь этот стальной монстр был донельзя пуглив – мы больше его не видим. Тогда