– Папа сказал Фиделю, что раз русские перестали помогать Кубе, то надо менять внутреннюю экономическую политику. А Фидель назвал папу ревизионистом. И мы уплыли во Флориду.
– Твой папа хорошо знал Фиделя, раз имел возможность говорить ему такие вещи. Он был в правительстве?
– Нет. Папа был летчиком в ВВС Кубы. Он и тут стал летчиком. И… погиб в Латинском союзе год назад. Он научил меня летать на Пайпере.
– И сколько лет папа учил тебя летать?
– Три года! Как только сюда переехали, так он и начал меня учить!
– А сколько ж тебе годиков, дитятко?
– На земле было одиннадцать. И тут четыре года уже прошло.
– Это тебе, выходит, шестнадцатый годик пошел?
– Нет, тут год длиннее. По старому счету мне уже шестнадцать!
– Совсем большой сделался!
Улыбнулся я и подумал: «Новый мир! Кто бы в СССРе мне позволил в шестнадцать учиться на пилота вполне серьезной машины? У практически неизвестного человека? Или это я такой обаятельный и влет внушаю окружающим непокобелимое доверие? Ну-ну».
– А отчего из Флориды уехали? Плохо там жилось?
– Нормально. – Гриша пожал размашистыми плечами – Папа там встретил дядю Родриго. Стал на него работать. А когда сеньор Лопес собрался уезжать сюда папа решил поехать с ним.
– Сеньор Лопес, это Родриго Лопес, кубинский босс в Нью-Рино?
– Да.
– А скажи мне, Григорий, каков у тебя налет? Это раз. Вылетал ли ты самостоятельно? Это будет два. И третье. Пайпер – ты имеешь ввиду Каб-3? Правильно?
– Да.
– На других типах летал? Или только на кабе?
– Только на кабе. Триста пятьдесят часов. Сам управлял сорок часов. Со взлетом и посадкой.
– Отлично! Далее, что ты знаешь об аэродинамике?
– Все! В пределах разумного!
– Ну, ты, Гриша, орел просто! От скромности смерть тебе не грозит. Это ничего, что мы на ты? Не в обиде?
– Да, нормально.
– Тогда, Гриня, я дам тебе толстую-толстую книгу. Она называется ПОХ. Это Руководство по летной эксплуатации самолета Цессна-208 Бе, Гранд-Караван. Потом я дам тебе другую толстую книгу на английском языке. Ты умеешь читать на английском языке авиационно-техническую литературу? И на испанском тоже умеешь? Я горжусь знакомством с тобой, Гриша! А еще я дам тебе много-много листочков на русском языке. И ты узнаешь, как устроен Гранд-Караван и что у него внутри. Потом я дам тебе свою любимую книгу для тупых, но храбрых пилотов. Книга называется «Метеорология для летчиков» и написали ее товарищи Гальцев и Чубуков. Потом ты внимательно прочитаешь и запомнишь еще одну книгу. Называется «Летчику о турбовинтовом самолете» товарищей Гуля, Михайлова и других соавторов. Из нее ты узнаешь, как следует летать на турбовинтовых самолетах. И почему именно так. Когда ты своими словами расскажешь мне содержимое всех этих книжек и при этом ни разу не ошибешься в формулах, то я дам тебе порулить. Согласен?
Гриша сглотнул, вздохнул печально и протяжно и согласился. А куда б ему деться? Посмотрим, что ты мне явишь! Ишь Жуковский нашелся на мою седоватую голову! А приятный парнишка! Симпатишный! Посмотрим, что из него выйдет…
Пришел Морс и гавкнул вопросительно.
– Какие вопросы, молодой военный?
– Бегать хочу! Пошли побегаем! Котами пахнет. Отпусти котов погонять!
– Обойдесся! Тут злые и нервные ОМОНы кругом шастают. А ты еще так молод. Не те места, не то время.
– Вот, ты всегда такой! Сам котов не гоняешь и мне не даешь! А с Гришей можно?
– Низзя! Грише уже тоже не до котов. Гриша теперь учиться будет. Денно и нощно! Пока все косточки не сгрызет.
– Ну… могу помочь… погрызть… мне не жалко!
– У него, у Гриши, косточки научные. Тебе не по клыкам.
– Да ну, нафиг, чо я косточков не грыз? Мне любые по клыкам!
– Все, молодой военный. Команды урчать не было! Была команда – «Рядом»! Выполнять!
Катерина в беседы не вмешивалась, потягивала какой-то местный сок и чему-то улыбалась, всматриваясь в себя. Я разрушил ее грезы:
– Катя. Давай поженимся? Прямо сейчас! Пошли, Катя, в храм? Свидетель у нас есть, еще кого на улице поймаем и поженимся?
– Что? – опешила Катя. – Вот прямо сразу? А свадьба?
– А чего тянуть? Обвенчаемся тут, пока храм на месте, а свадьбу тоже справим. Как устроимся, с людьми познакомимся, подружимся. Какая ж свадьба без гостей? И без баяна?
– Но я не одета!!!
Так. Это значит, что она согласна. Здесь и сейчас. Витамин, не вздумай брякнуть по поводу ее мнительности. Если женщина говорит, что она не одета – это не значит, что она раздета. Это мужская логика. Если женщина говорит, что она не одета – это значит, что она одета не так как должно и подобает по случаю. По ее мнению. Это тебе фиолетово-черно, в чем она будет перед попом стоять, с тобою под мышкою. А ей… ей далеко не фиолетово!
– Катя! Немедленно возьми, Катя, денег. И поди, Катя, немедленно оденься. Как подобает, Катя! Дабы мне было не стыдно венчаться с тобою, Катя, пред ликом Господа нашего. Ну и зрителям, чтобы было на тебя посмотреть приятно… и завидно, если таковые случатся. Я знаю, что у тебя есть деньги. Но ты, для такого случая, обязана потратить взятые из моих рук. И я не пойду помогать тебе с выбором наряда. Потому, что я тебе не какой-то-там Ретт Батлер-Дворецкий, задутый ветром петь в терновник. Беги, родная, беги. И сей же миг исчезни в недрах окрестных бутиков с глаз моих … на два часа! Раньше ты все равно не управишься. Я так, думаю. Встречаемся у врат храма. Беги, Катя, уходит время золотое.
Ничего не сказала золотая рыбка, а с видом ошарашенно-обреченно-озабоченным только хвостиком махнула. И в ближайший бутик нырнула. В самые его нёдра.
– Грегуар, а не прокатится ли нам до аэропорта? Ты, как, намерен присутствовать на торжественном акте запуска меня в эксплуатацию? И Морс намерен. Но его в храм не пустят. Он не крещеный. Потому он останется сторожить наш лайнер. А тебя в храм пустят. Несмотря на то, что ты тоже некрещеный. Можем, заодно и окрестить, кстати. Кого нету?! Ну, ты темный! Гриня, мы ж «…летаем под Богом, возле самого рая!» И очень просто нам «подняться чуть выше и сесть там…» Слышал эту песню? Папа ее любил? То-то! А ты говоришь… нету… Стоять! Эй, таксатор, а ну сюда давай. Тут целый рубель на дороге стоит. В смысле – экю. Тут тебе ручку позолотят. Серебряный мой! Гони в аэропорт. А то на свадьбу опоздаю! На чью!? Не понял. На свою! Понял, на?
Оказалось, нам подвернулся второй таксист. Тот которого мы в порту забраковали за излишнюю лохматость его паджерика. И помчались мы, взметая пыль проселка. Через грузовые ворота прямиком к Гранду проскочили. ОМОН на кепепе шланг-баум заблаговременно поднял и чуть было честь нам не отдал. Такая надо мной аура витала. А то б снесли к бебеням шлагбаум тот… Запросто…
Первым делом распахнул я все люки настежь для проветривания и подцепился к источнику аэродромного питания. Вскрыл чииммондаумм, извлек на свет божий костюмчик и заметался по салону, соображая на чем бы мне его погладить. Пел песню про то, что «Главное, чтобы костюмчик сидел. Непринужденно легко и изящно…» и нервничал. А иопп! Я же в Рино гладильную доску прикупил, правда для иных целей, но и по прямому назначению можно попользовать. Ну я просто монстр предусмотрительности и предвиденья. Утюг дорожный, авиационно-ориентированый. В наличии. Поверх туфель. В специальном чехольчике. На свет божий его. И в розеточку.
Пока он греется, тюхли бархоткой обметем. Воссияли туфельки. Сорочка белая. Носки черные, свежие. «Галстух». Терпеть ненавижу, но надо терпеть. Раз в жизни можно и потерпеть, такого случая ради. Как то бишь его извернуть-то покрасившее? Все. Готов. Хоть на свадьбу. Эх, не видит меня мама… Чисто – жених! Так, Морсу воды в плошку, кондишок бортовой включить, а то Морс к вечеру сделается тушеный.
– Морсик, друг мой, не желаете сходить по большому? Нет? А по-маленькому? Напрасно! Мы можем задержаться. Явите милость, пока я не уехал. Все-таки нет? Напрасно! Гриня, снимите эту майку с пятном на пузе. Оденьтеся, как приличный кубинский бандит! Тебе на свадьбе свидетелем светит быть, а ты? Ну вот, а говоришь одеть нечего. В такой гавайке с таким золотым изобилием псевдо-ювелирных украшений тебя самого женить запросто можно. Ни одна девица не устоит противу таких яростных колеров. Да пусть будут сандалии. Все не босиком. Шеф, гони обратно! А то я с перепугу передумаю!
Всю дорогу, мои маленькие, пока еще неженатые радиослушатели, я приглаживал на голове шерсть, вставшую внезапно дыбом. На подъезде к городу стало потряхивать. Не автомобиль. Меня. Автомобиль трясло отдельно от меня. Тремор расшалился не на шутку. Мысли сделались тягучими и гонялись друг за дружкой по кругу, обгоняя одна другую. Сбежать? И будь что будет? Или остаться? И будь что будет? Противоречия раздирали мне организм на полсотни маленьких перепуганных Витаминчиков, и хотелось мне, как девочке, всего и сразу. И жениться и наоборот. И чтобы все поскорее закончилось. Это главное. Короче, Склифосовский, как честный и порядочный человек… плавали – знаем… делай, что должно… и будь что будет. Ааааа! Все. «Участь моя решена – я женюсь…» Что-то вроде этого…
Мы успели. Небрежной походкою прошел я в вратам в храм и в небрежной позе, элегантно покачиваясь, утвердился на паперти в тенечке. Снял панаму. Положил ее на сгиб локтя. Мне подали. Немного, правда. Мелочь пластиковую. Четвертак. Вынул я четвертак тот из панамки, на зуб попробовал. Пластиковый. Бумм! Бумм! Бумм! «В Москве – полдень!» Это в голове? Или с колокольни? Непонятно!.. Идет! Идет она. Моя любимая! Сейчас она меня… Сейчас!.. И все… И пусть… И ладно… Красивая какая… Ноги-то длиннючие какие… Надо взять себя в руки… Ноги – в руки… Стоять! Бояться!
– Катя, тебе говорил кто-нибудь, что ты безумно красива? Я… я прошу тебя стать моей женой…
Что было дальше – не помню. Кто-то что-то говорил… меня куда-то вели… вокруг чего-то… три раза… я все время с чем-то соглашался… и говорил все время – «да».