– Та ви сидайтэ! В ногах правди немае, – радушно пригласила нас за столик милиционерка. – Зараз мати усе приготуе!
Устроились мы за столиком у широкого окошка с видом на летное поле. Крылья «Гранда» уже трепетали. Через пяток минут и аппетитно шкворчащий на тарелках, присыпанный зеленым лучком и петрушкой, корм подали. Мы с Катей быстро-быстро принялись за уборку урожая. Морс, вынужденный ожидать пока его порция остынет вид приобрел совершено скорбный и с невыразимою укоризною провожал пропадающие в наших ненасытных утробах кусочки. Успевая отследить каждый. Так и мотал головой справа – налево, слева – направо, как метроном. В случае одновременной дематериализации кусочков, голова становилась неподвижной, в отличие от глаз, каждый из которых отслеживал свою цель.
К моменту появления на столике кофе, колебания плоскостей «Каравана», достигнув пугающей уже амплитуды, вдруг резко прекратились. А спустя пару минут из откинувшегося вверх люка выглянула курчавая голова, воровато оглянулась окрест, и на почву плавно опустилась нижняя половина с трапом. По нему скользнули две малоодетые фигуры. Дама стыдливо смылась за РАВ, Гриня выдернул из чрева самолета канистру с водой и галантно полил присевшей на корточки даме. Потом дама умылась. Затем умылся Гриня. После чего они надели штаны. Заключительным аккордом стало порывистое и страстное объятие на прощанье, с оттопыриванием взад дамской ножки, длинным взасос поцелуем и давешняя блондинка голосисто нырнула в распахнутую дверку «Равика». Мобиль неслышно пыхнул дизельным выхлопом, резво рванул в разворот, дверки под действием сил инерции захлопнулись на ходу и суетное создание исчезло с наших глаз за ангаром. Наш шалун, улыбаясь совершенно по-дурацки, исполнил несколько разминочных упражнений. Затем, озабоченно заглянул под аэроплан и озадаченно свистнул. Поскольку Морс не объявился, воспитуемый, поглядев на часы, поскреб затылок и, надев майку, трусцой побежал к аэровокзалу.
В миг явления его на пороге кофе был допит, а морсова пайка остыла в достаточной степени, и мы уже поднялись. Влетев в помещение и увидев нас в компании Морса, Григорий облегченно вздохнул, потом, сообразив что мы наблюдали процесс прощания, густо покраснел и засмущался. Только что ножкой пол не сверлил. Однако поздоровался как надлежит воспитанному молодому человеку и осведомился относительно наших дальнейших планов.
– Ты хоть позавтракай для начала, о юный мой дон Гуан-Григорий. Что ж ты подружку-то не покормил на дорогу? Некрасиво, юноша. Не по-доньи поступать эдак-то!
– Я покормил! – возмущенно воскликнул молодой кабальеро. – Мы с вечера со столов салатов натырили. И плова.
– Это хорошо. Это правильно. Однако огорчают печальные огрехи в культуре вашей речи, Григорий. Вы, Григорий, это – «стырили», где стырили? Сомневаюсь, что дипломированный филолог, каковым является ваша уважаемая матушка, мог засорить вашу речь столь вульгарным жаргонизмом.
– А это, сенсей, целиком ваша личная заслуга! – ехидно подорвала мой педагогический авторитет супруга. – У вас, уважаемый сенсей, такого можно нахвататься… Как это вы говорите: «Ой, мама дорогая!..» Мне представляется, что ни Александр Сергеевич, ни Николай Васильевич, ни даже столь горячо любимый вами Николай Семенович Лесков не прониклись бы изяществом исполняемых вами буквосочетаний.
– А что это мы с вами вдруг на «вы» заговорили, любезная моя Катерина Матвеевна? – попытался я вывернуться и отскочить в сторону – Речь не обо мне. Горбатого, мадам, могила исправит. Однако ж это не основание отказываться от борьбы за светлые идеалы в умах нашей молодежи!
– Демагогия! – Решительно отмела мою жалкую попытку взъярившаяся вдруг супруга. – Врач! Исцелися сам! – и нерешительно закончила: «Твою мать…».
На чем и завершила диспут ввиду отсутствия предмета дискуссии. Гриня с Морсом уже тихо слиняли на улицу, прихватив с собой морсову порцию. К моменту, когда мы расплатившись за завтрак монетой достоинством в один экю, последовали за ними, яичница сваленная на травку пребывала уже в далеком прошлом. Морс лишь машинально долизывал место, где она когда-то была. Оставалось только вернуть посуду владелице, что я и сделал.
Уже подходя к самолету, вздел бровь и неприятным голосом вопросил юношу:
– Пили?!
– Никак нет, сенсей! Марианна отказалась, а мне мама еще не разрешает!
– Похвально. А девушек ужинать, в столь младых годах, стало быть, мама разрешает?
Воспитуемый опять густо покраснел, однако строптиво набычившись, попытался отстоять право на личную жизнь.
– Она не запрещает мне встречаться с хорошими девушками. Марианна очень хорошая девушка. Мы ничего плохого не делали!
– Ну, разумеется! Вы же не отнимали у старушек авоськи с продуктами! И часто ль в твоей столь краткой еще жизни встречаются столь приятные девы? Это я к тому, что не пора ли тебе угощать конфетками и гладить по головкам всех деток моложе… – я оглядел с головы до ног его мощное тело, – …четырех лет? Вдруг да твой? Или твоя? Сообразил, о чем я?
Строптивец возражать не стал. Однако по упрямому молчанию его было мне понятно, что воззрений своих на междуполовые отношения в среде людей ни на йоту не изменил. Ну и фиг с тобой.
Заправка, отстой фьюела, контрольная карта и мы снова в воздухе. Катя, как заправский правак, оторвала машину от полосы, вывела ее на курс и передала управление настроенному на земле еще автопилоту. Основной для меня задачей было подобрать подходящий эшелон с попутным ветерком. Ну очень удобная все ж попалась нам планета. Для пилотов. Устойчивые воздушные течения. Стабильная атмосфера, редкие грозы при практическом отсутствии пляски циклонов, как на Земле. Всегда можно попутный поток найти. Расслабляет это благолепие необычайно. Посему следует быть осторожным и внимательным вдвойне. Посему надлежит почаще на «Бендюху «поглядывать – не засветится ли на пути нашем случайный грозовой фронт? Метеослужба развита слабо. Борта редки. Данные фактически случайны. Прогнозы ненадежны. Балует нас атмосфера. Однако подляны случаются. И посадки вынужденные.
За нашими спинами Гриня героически боролся с дремотой, делая вид, что старательно изучает руководство по летной эксплуатации «Каравана». Дремота, очевидно, постепенно побеждала и к горизонтали таки победила страдальца. Катя углубилась в русскую классическую литературу и свалила на меня все свои и мои обязанности по пилотированию воздушного судна. Страшная это оказывается штука – семейственность в экипаже! Кто тут командир? Кто второй пилот? Подозреваю – не я тут командир. По факту.
– Второй! Паачииму не наблюдаем воздушное пространство? Паачииму отлыниваем от своих обязанностей? Дремать с книжкой – привилегия командира воздушного судна! Никак не второго пилота.
Матвеевна недоуменно взглянула на меня поверх книжки и обиделась -
– Уж и почитать нельзя? Любимой жене?! Троглодит тиранствующий! Тираннозавр и эксплуататор беременных женщин. Ты меня на руках носить клялся? А сам за стрелками не можешь последить? Следи давай вот! Не отвлекай, а то получишь…
– Беременные женщины на грунте должны сидеть и пеленки заготавливать, а не в воздусях летательные аппараты пилотировать… – пробурчал я, предусмотрительно отпустив кнопку СПУ. – Ладно, пока твоя взяла…
С высоты все смотрелось гармонично и почти грандиозно. Чистенько всё выглядело. Ярконько. Сочненько. Открыточно. И очень южно. Флоридообразненько так. Небо. Море. Берег. Пальмы. Море, ну, зверски синее. Даже, не побоюсь этого слова… голубое. Из глубин само по себе голубизной сияет. И весь экипаж в полном составе любовался курортными видами.
Ну и как тут устоять и не испортить народу зрелище? За небрежение служебными обязанностями волюнтаристским решением моим Катерина свет Матвеевна решительно низвержена из вторых пилотов и разжалована в вип-пассажиры привилегированны. И сослана она практически навеки из правой чашки в хвост. Ее место на правах курсанта наследовал дон Грегуар, получивший было иронический позывной «спящий ягуар». Не бог весть как смешно, но Грине погоняло вдруг понравилось. Но показалось несколько длинновастенько. Попытался он сократить кликуху до простого «Ягуар», однако с беспощадной насмешкою был Гриня мною обломан. На сокращение я согласился. Отчего не согласиться, если человек хочет зваться покороче? Дело это неплохое. И стал салажонок Гриша у нас просто «Спящий». А если еще короче – «Спун». Что, однако, настроения ему не испортило и не помешало быстренько перебраться на правый ложемент. Да и увековечится в оном, закрепившись там привязными ремнями.
Пока проистекали новые назначения, перемещения и переименования, под нами медленно тянулась прибрежная полоса. Непосредственно к морю примыкает собственно пляжик. Песчаная лента метров двести шириной, белая и слепящая, как снег в тундре. Бесконечно длинная. Однако же пустынно на пляжу том. Девушек на пляжу маловато будет… Вовсе ни одной девушки не загорает неглиже, нежась на белом горячем песке, или же в шезлонге, поскольку и шезлонгов нет, как таковых. И грибочков пляжных нет. А там где нет девушек, как правило, не бывает и юношей. Скучает пляж в ожидании отдыхающих… От пляжных песков и до самых холмов, мохнатой зеленой полосой – пальмы. Лесом стоят.
А вот и населенный пункт под нами распростерся сотней разноцветных крыш. На берегу глубокой бухты привольно раскинулся поселок городского типа. Береговой. С прилегающей к нему могучей промзоной. С радужной нефтяной пленкой вдоль берега бухты. Могучие нефтехранилища, сияющие серебряными шайбами танков. Устремившие ввысь ректификационные колонны, нефтеперегонные заводы. Факелы горящие. Как же без этого. Длинные, вытянувшиеся далеко в залив причалы для нефтеналивных судов… И все это хозяйство перевито и пронизано жуткой паутиной всяких нефтепродуктоп