Фокусник со знакомым лицом
Изольда Романовна не просто позаботилась о нас, приобретя на весь класс билеты. Она купила билеты в первый ряд! И это было клёво! Но всё-таки непонятно: а классный час-то тут при чём?
Ровно в шесть часов вечера заиграла музыка, и на арене появился клоун. Смешной такой, с круглым приделанным носом. Ну, впрочем, как все клоуны.
Потом был отважный дрессировщик, потом – канатаходец, потом – эквилибрист, ну а потом появился фокусник – круглый, похожий на шар.
– Толстенький, как наш Круглов, – послышался шёпот Сыромятиковой.
– Точь-в-точь!
– И чуб такой же!
Фокусник улыбнулся и своей улыбкой как будто согрел весь зал.
– На Круглова похож, – сказала Сыромятникова.
– Ага. И улыбка такая же.
– Точь-в-точь!
– Надо же, как похож!
– Может, это его брат?
Тем временем фокусник, похожий на Круглова, показал зрителям пустой ящик, закрыл большим цветастым платком, а когда быстрым движением руки убрал его, из ящика вылетело, наверное, с десяток голубей. Полетав под куполом, голуби вернулись в ящик, который сразу же унесли рабочие сцены. А фокусник, похожий на Круглова, начал вытаскивать изо рта длиннющие разноцветные ленты метров, наверное, по десять и бросать их на пол. И у его ног образовалась целая куча этих разноцветных лент.
Так здорово показывал фокусы этот артист, так ловко работал руками, что его никак не хотели отпускать с арены. Наконец, овации стихли, выскочил клоун и объявил:
– Самый юный артист нашего цирка – Пётр Круглов!
Какое-то мгновение все наши непонимающе смотрели друг на друга. Как Пётр Круглов? Разве такое бывает: школьник и вдруг – артист цирка? Разумеется, все слышали о таком, но чтобы артистом был одноклассник… А потом вскочили, и снова стали хлопать, и хлопали до тех пор, пока Изольда Романовна не утихомирила.
– Во даёт! – опустившись на своё место, воскликнул Стрельцов-Удальцов. – Не мог раньше сказать, что он – фокусник!
– Ага! Это тебе не дурацкие прозвища придумывать! – сказала Ирка Ильина.
Представление закончилось, но никто не хотел уходить. Казалось, Круглов объединил всех нас. Правда, я-то всё равно стояла немного в стороне. Ну, как обычно.
– И почему, почему он не сказал, что он артист? – сокрушался Стрельцов-Удальцов. – Я бы, может, тоже стал фокусником, успел бы научиться за три недели, я же умный! А тут… Столько времени потрачено зря!
– Не приставал бы к нему с дурацкими вопросами, типа как тебя звать: Жирмолтрест или просто Жиртрест, – передразнила его Сыромятникова, – может быть, и сказал бы, что он артист.
– Да отстань ты! – рассердился Стрельцов-Удальцов. – Без тебя тошно!
– Хватит ругаться, – перебила их Ирка Ильина. – Я предлагаю написать о нём в газету! – сказала она, – Пусть все знают, какой человек учится в нашем классе!
– Точно! Давайте сделаем так…
Посыпались предложения, как это лучше сделать, и, похоже, все просто забыли, что сегодня было последнее выступление цирка. И я – тоже.
Ваш П. Круглов
Никогда ещё я не бежала в школу так быстро, как сегодня. Потому что я догадалась, наконец, в чём секрет невозмутимости Пети Круглова, и мне не терпелось убедиться, что так оно и есть. Я дала себе слово, что на этот раз я обязательно найду способ с ним поговорить. Но Круглова в классе не оказалось.
– Где он? – закричал Стрельцов-Удальцов, вбежав следом за мной.
– Странно, где Круглов-то? – спросила Сыромятникова.
– Ребята, кто знает, где Круглов? – обратилась к классу Ирка Ильина. – Сейчас уже занятия начнутся, а его всё нет. А без него как-то… – Ирка поёжилась. И я невольно поёжилась. Не от холода, нет. Оттого, что Круглова не было с нами. С ним, оказывается, было теплее.
Тут прозвенел звонок и вошла Изольда Романовна. В руках она держала свёрнутый в трубочку большой лист бумаги.
– Та-ак… А ну-ка, Стрельцов, помоги-ка мне это повесить.
Она развернула лист – это оказалась афиша.
– Вот, Петя попросил вам передать. Извиняется, что не смог вчера попрощаться – представление немного затянулось, и труппа торопилась на поезд.
Что тут началось! Все стали кричать, перекрикивать друг друга.
– А теперь по очереди, – рассердилась Изольда Романовна. – Что, Сыромятникова, ты хотела спросить?
– Я хотела узнать, почему вы не сказали, что Петя – артист цирка? Ведь вы знали об этом!
– Да, знала, – ответила Изольда Романовна. – Но его родители очень просили не говорить об этом. Кстати, родителей вы тоже видели. Отец – канатоходец, а мама… клоун.
– Всё равно непонятно, почему нельзя было сказать, что Петя – артист цирка, – не унималась Жеребцова.
– Дело в том, что Петя считает, что должен завоевать авторитет в классе сам. А если все сразу же будут знать, кто он, к нему автоматически будут относиться по-другому. Он считает, что это не совсем честно.
На перемене все столпились возле афиши, в углу которой было написано: «Всех люблю и желаю каждому найти любимое дело. Это поможет стать уникальным и неуязвимым. Ваш П. Круглов».
Подстреленный лебедь
Ночной кошмар
…И тут в раздевалке погас свет. Кроваво-красные всполохи заметались по стене. Завибрировал и загудел пол, как будто бы под ним заработал мощный двигатель. Откуда-то повеяло сыростью.
– А-а-а! – завизжала Сыромятникова. – Кто-то вцепился в мои волосы!
– Тихо, – сказал Дондоков. – Сейчас попробую наладить выключатель. Найти бы его только. А вот, кажется, он…
Щёлк – и под потолком вспыхнула яркая лампочка. Все замерли, вглядываясь в лица друг друга. Они были огромными, словно надутыми изнутри. Трудно было узнать даже красавицу Ирку Ильину.
– Эй ты, раззява, – подскочил ко мне Стрельцов-Удальцов, – Вечно что-то теряешь! – Он бросил в меня носовой платок.
Носовой платок, описав небольшой полукруг, опустился мне на плечо. Посредине платка были вышиты две большие красные буквы «И».
– Эва-на! А чё это ты такая мордастая?
– На себя посмотри! И вообще, это не мой платок! – рассердилась я, сбросила платок на пол и… проснулась.
Приснится же такая нелепица! Да ещё платок носовой… Ирки Ильиной! Конечно, Ирки, потому что только на её носовых платках эти две дурацкие буквы посредине. Оттого, что её платок побывал на моём плече, пусть даже во сне, стало неприятно. Так неприятно, что я решила принять душ.
Устремив на себя струю воды, я размышляла о том, к худу или к добру этот сон. Бабушка говорит: чтобы это понять, нужно прислушаться к ощущениям, которые появятся сразу же после того, как откроешь глаза. На этот раз и прислушиваться не пришлось – и так ясно, что ничего хорошего меня не ждёт.
Коты дерутся за любовь
Часы показывали без четверти два. Двор спал. В доме напротив редкими прямоугольниками светились несколько окон. Тусклый свет луны освещал детскую площадку, на которой чётким квадратом темнела песочница. Большой старый тополь раскинул в стороны голые ветки.
Вдруг пронзительный крик расколол тишину. На площадку один за другим выкатились два чёрных пятна, которые, достигнув песочницы, превратились в перекатывающийся клубок. На ветке тополя появился силуэт кошки.
Мне стало грустно. Даже коты дерутся за любовь. Да и наши мальчишки подрались бы из-за… Ирки Ильиной. Да не только наши, но и, наверное, мальчишки из шестых и даже седьмых классов. Потому что Ирка Ильина – самая красивая девочка в школе. Так по крайней мере считают многие. Хотя лично я не вижу в ней ничего особенного. Глаза в пол-лица, нос острый, а губы… Ну что губы? Губы как губы! А зубы – ровные и белые. И острые, как у хорька. Ещё у Ирки длинные чёрные волосы, которые ложатся на спину крупными колечками. Н-да… Вот мне бы такие локоны. И такие глаза. А главное, мне бы такой же рост, как у Ирки. Она ниже самого маленького мальчика в классе. А я – на полголовы выше самого высокого.
Пока я размышляла об Ирке, детская площадка опустела. Смотреть стало не на что, и я вернулась в кровать. Спать не хотелось. Я лежала, смотрела в потолок и думала, думала. Ну почему в жизни всё так несправедливо? Одним – всё, другим – ничего. Ну, вот у Ирки – и рост, и внешность, и волосы колечками. И зубки, как у хорька. А у меня… Была бы я чуть пониже, кто знает, может быть, Стрельцов-Удальцов не в Ирку бы влюбился, а в меня.
Я забилась под одеяло, сжалась в комок и почувствовала себя маленькой и несчастной.
Я уже стала засыпать, как меня вдруг пронзил вопрос: а почему Стрельцов-Удальцов так ко мне относится? Обзывательства, подножки… Нет, с этим мириться нельзя. Я должна немедленно что-то предпринять. Но для того, чтобы начать действовать, нужно было понять, что, как говорят взрослые, им движет.
Ах, бедный, несчастный Стрельцов-Удальцов!
Я схватила смартфон. Поисковая система «Яндекс» выдала мне около двухсот ответов на вопрос: «Если мальчик обзывается и ставит подножки, это значит…» После третьего или четвёртого ответа меня пробил холодный пот. Нет, не может быть! После десятого или одиннадцатого вспотели ладони. Неужели это… правда? После двадцатого или двадцать первого я прошлёпала на кухню, включила чайник и уставилась в его полированную поверхность. Я смотрела на своё перекошенное отражение и думала: «Ну как же я раньше не догадалась, что Стрельцову-Удальцову я нравлюсь? И, судя по всему, даже… безумно нравлюсь! Ведь никому он не придумывает столько ужасных прозвищ, как мне, никого так часто не толкает в раздевалке, как меня, и никому, кроме меня, не ставит подножки! Теперь ясно: он и за Иркой стал ухаживать только для того, чтобы меня разозлить! Это, можно сказать, крик отчаяния, сигнал SOS! А я… Ну до чего же я бестолковая!»
Ах, бедный, несчастный Стрельцов-Удальцов, как же он, наверное, страдает из-за моей недогадливости!
И тут вдруг я поняла, что он тоже мне небезразличен!