Качество мяса. Собственно, из-за этого она и приехала сегодня сюда. В последнее время баранина приобрела горьковатый привкус. И хотя повар убеждал, что это не беда, что такое иногда случается и местные жители к подобному привыкли, она никогда не верила объяснениям — исключительно фактам. И знала: стоит смириться с малейшим ухудшением — и в дальнейшем все изменения будут происходить только в худшую сторону!
Управляющий фермой Джон Хишбок встретил ее у ворот и повторил то же самое: кратковременные сезонные изменения не стоят заботы, многие вообще не обращают на них никакого внимания, а некоторые даже не чувствуют…
— Хорошо, Джон, но я хочу выяснить причину этого, — сказала Оливия. — Иначе мой бизнес лопнет… Пойдем погуляем по лугам вокруг!
Миссис Уоллес умела добиваться своего, даже если цель была окутана ореолом неразрешимых сложностей. Так получилось и в этот раз — вопрос оказался достаточно простым. Они обошли прилегающие окрестности, и Оливия обнаружила, что наряду с клевером и люпином, которые в основном ели коровы и овцы, в некоторых местах растет более темная трава, которую она не знала.
— Что это? — спросила она.
— Черновка, — пояснил Джон. — Она везде растет…
Оливия сорвала несколько травинок, потерла в руках, расцарапала ногтем, понюхала. Потом даже пожевала. Конечно, она не так, как овцы, разбиралась в подножном корме и не могла определить, какой лучше на вкус. Но что-то подсказывало ей, что дело именно в этой черновке!
— Когда вы начали выпас на этом участке?
— С неделю. Может, дней десять…
— И сразу же в мясе появился привкус!
— Может быть, — кивнул Джон. — Но мы никогда не придавали этому значения.
— Теперь будете! Овец сюда больше не выводить!
Управляющий недоуменно развел руками.
— Но дело в том, что травы растут вперемешку. И все животные Острова едят и ту, и другую, не разбирая…
— Может быть, — невозмутимо сказала Оливия. — Только мне все равно, что едят животные. Но я не стремлюсь, чтобы у меня было так же, как у других. Мой бар должен быть лучшим, и к этому идет, недаром в него приезжают со всего города! Не нужно, чтобы горчинка в бифштексах портила это впечатление. Я думаю, что это и не в твоих интересах.
— В общем-то, да, — кивнул управляющий. Он понимал, что снижение доходов, конечно же, не повлечет увеличения жалованья. Скорее, наоборот. Тем более что хозяйка была въедливой и последовательной, как и положено бывшей учительнице. Он, например, не знал других случаев, когда покупатели мяса искали причину незначительного сезонного изменения вкуса.
— Но что мне надо сделать? Держать животных в загонах и приносить им специально отобранную траву? Но это нереально — надо нанимать новых работников, расходы возрастут…
Миссис Уоллес холодно улыбнулась.
— Для решения подобных проблем я и держу тебя, Джон.
Управляющий только развел руками.
Из «Злодейского замка» сбежать было практически невозможно. Впрочем, слово «практически» всегда предполагает некую условную допустимость, поэтому ученым, изучающим теорию вероятности, этот термин не нравится. А уж тюремным служащим он и вовсе не по нутру, ибо подрывает саму основу их работы! В конце концов, даже из знаменитого своей неприступностью замка Иф было практически невозможно сбежать, но прославился он отнюдь не стопроцентной изоляцией, а именно побегом!
Разумеется, в действительности осужденный Дантес никуда бы из него не делся, а сгнил в холодном и сыром каменном каземате… Но необходимость превратить несчастного узника в графа Монте-Кристо заставила Дюма позволить ему бежать, наворотив для этого целый ряд малоправдоподобных, а точнее, совершенно невероятных обстоятельств и совпадений. Хотя, конечно, роман есть роман, а жизнь есть жизнь, они существуют в разных плоскостях и пересекаются крайне редко. Но все-таки и в реальности слово «практически» ограничивает абсолютную непререкаемость слова «невозможно». Особенно, если первому помогут некие исключительные, беспримерные детерминанты, расширяющие рамки второго. И в этот раз случилось именно так.
Строгорежимная тюрьма, иронично называемая в обиходе «Замком злодеев», располагалась в сорока километрах от Порт Ауэрто ла Пейро, на высоте ста метров склона горной цепи Южных Альп, среди отвесных скал и глубоких ущелий. Даже если убрать заборы, противопобеговые сетки, видеокамеры и электронные датчики, выбраться отсюда можно было только на крыльях. Но заключенные, вставшие на путь исправления и желающие заработать право условно-досрочного освобождения, имели возможность принять участие в общественно-полезном, но тяжелом труде на расположенном неподалеку каменном карьере. Вот в специальный участок этого самого карьера и вывозили автобусом рабочую смену из тридцати человек. Автобус сопровождал грузовик с десятком конвоиров — став по периметру с дробовиками на изготовку, они образовывали кольцо охраны, после чего в рабочую зону заводили подконвойных и кольцо смыкалось.
Охранники в зеленой форме стояли на возвышениях — необработанных кусках скалы, грузовой эстакаде или специально сбитых деревянных платформах. Широко расставив ноги и держа в опущенных руках «Моссберги 500», они с высоты наблюдали за черными комбинезонами заключенных, которые получали доступ к опасным инструментам: ломам, молотам и даже циркулярным ножовкам, позволяющим вмиг развалить человека на две части… Но конвоиры не опасались внезапного бунта: исправляющиеся арестанты никогда не проявляли агрессивности, а на худой конец в каждом патроне семизарядных ружей имелось восемь картечин, что позволяло вмиг выкосить черные комбинезоны, как выкашивают сорную траву с безупречного цветочного газона. Вдобавок у старших охранников на боку висели «беретты», которыми можно успешно завершить наведение порядка.
В приказах и инструкциях по организации работ на спецучастке каменного карьера, в принципе, были предусмотрены меры изоляции, безопасности и исключения побегов. Считалось, что учтено все, но на самом деле это только казалось, ибо жизнь многообразней, чем пытающиеся ее регулировать регламенты. Существовали две вещи, с которыми персонал тюрьмы никогда не сталкивался, а потому их можно было предвидеть с большим трудом, а скорее всего, и вообще нельзя. Во-первых, как узнать, что среди желающих заработать положительную характеристику могут затесаться заключенные, которые вовсе не исправились, а просто рвутся на волю и для этого используют любые способы, позволяющие выбраться за неприступные стены «Злодейского замка» и выжидать удобного случая? А во-вторых, вряд ли кто-то способен спрогнозировать техногенные катастрофы и природные катаклизмы. Можно ли, например, ожидать, что несокрушимая скала, которую десятки лет распиливают на куски, чтобы дать строительный материал всему Южному острову, вдруг с оглушительным треском лопнет и с грохотом рухнет, вздымая облака пыли и засыпая обломками все вокруг?
Это произошло под воздействием горного комбайна, который специальной пилой резал гранитную твердь на узкие длинные блоки. Когда ломами, специальными стальными клиньями и тяжеленными молотами удавалось отделить блок от основного массива, заключенные распиливали его поперек циркулярными ножовками с молибденовым диском, добиваясь заготовок стандартной длины. Так длилось много лет, но в один далеко не прекрасный день скала, которой, очевидно, надоело, что ее режут на куски, со стоном обрушилась, раздавив и камнерезный комбайн, и группу заключенных, и нескольких охранников.
Начался переполох. Конвоиры оставили свои посты, заключенные прекратили работу — все бросились к сплющенному комбайну и окружающей его груде скальных обломков, из-под которых доносились крики и стоны. Социальные роли изменились: заключенные и конвоиры исчезли, превратившись в обычных людей, которые стремятся помочь другим людям, попавшим в беду. В клубах пыли арестантские черные комбинезоны и зеленая униформа надзирателей приобрели одинаковый серый цвет, перемешались и их обладатели, тем более что делали они одно на первый взгляд благое дело. Впрочем, эта одинаковость была обманчивой: арестанты стремились в первую очередь помочь своим собратьям, а конвоиры — своим…
Немолодому сержанту — начальнику караула первому пришла в голову мысль, чем может закончиться такое столпотворение, когда вплотную друг к другу находятся охранники и втрое превосходящие их численностью осужденные, тем более что в общей давке преимущества огнестрельного оружия утрачиваются и оно легко может перейти из одних рук в другие…
— Прекратить свалку, разойтись! — зычно крикнул сержант и, выхватив пистолет, выстрелил в воздух. — Заключенным лечь на землю, руки за голову! Конвою восстановить линию охраны и дистанцию контроля!
Он выстрелил в воздух еще несколько раз — то ли по инерции, то ли оттого, что взбудораженная толпа его не слушала, а может, и не понимала. Во всяком случае, на землю легли только несколько заключенных да двое охранников попытались выполнить команду, взяв ружья на изготовку. Остальные продолжали разбирать завалы и освобождать из-под каменных глыб окровавленных людей, часть из которых уже не подавали признаков жизни. В общей суматохе чьи-то руки вынимали из кобур пострадавших «беретты», поднимали упавшие дробовики…
— Выполнять! — кричал сержант, размахивая пистолетом. — В карцер захотели?!
Двое охранников принялись выдергивать из свалки заключенных и бросать их на землю; казалось, еще немного — и порядок будет восстановлен: порядок, как и беспорядки, нарастает лавиной. Но это только казалось. Один из них, вскрикнув, упал, его «моссберг» схватил плотный заключенный с красным лицом. Худой высокий арестант ударил камнем сержанта, забрал пистолет, запасной магазин из кобуры и рацию. Второго дисциплинированного охранника тоже сбили с ног…
Шестеро арестантов действовали стремительно, целеустремленно и согласованно, что свидетельствовало о предварительном сговоре. Это были осужденные из той категории, которые только изображали послушание и стремление как можно скорее искупить свою вину, — они преследовали другие цели и на первом этапе их достигли: вооружились, выбежали на парковку и, сев в автобус, помчались вниз по узкой извилистой дороге. Несколько выстрелов, которые раздались им вслед, не причинили никому вреда.