Вскоре на другом конце провода он услышал преисполненный напускного радушия голос Блейстоуна:
– Алло? Мистер Ривер? Свани Ривер? Давайте я перезвоню вам со своего аппарата. Где вы находитесь?
– В раскаленной печи, – последовал ответ.
– В раскаленной печи?
– Ага. На Манхэттене летом, – сказал Остен, дал Блейстоуну номер своего телефона и повесил трубку.
Не прошло и минуты, как раздался звонок.
– Я получил вашу телеграмму с новым именем две недели назад, – в голосе Блейстоуна слышалась укоризна. – И с тех пор жду вашего звонка.
– Я был занят, – сказал Остен. – Да и вообще, мы же говорили недавно.
– Недавно? С тех пор прошло шесть месяцев! – вскричал Блейстоун. – Вы не должны забывать, – продолжил он с нажимом, – что я никак, совершенно никак, не могу с вами связаться, когда возникает такая необходимость. А она то и дело возникает. У меня куча бумаг ждет подписи Годдара, и как можно скорее. Но все, что я имею, это ваш голос по телефону, эти разговоры и бесчисленные кодовые имена, каждое из которых отменяет все предыдущие. Вы меня понимаете?
– Понимаю. Вы говорите это каждый раз, когда я звоню вам по телефону. Что-нибудь еще?
– Да! Прежде всего, мне необходима ваша санкция на перевод отчислений с заграничных продаж последнего альбома. Доходы от этой пластинки перекрыли ваш аванс менее, чем за месяц. В Великобритании вы установили новый рекорд продаж. Представьте – и это только Великобритания! В Латинской Америке ваши испаноязычные песни проданы более…
– Воспользуйтесь тем же швейцарским счетом. Номер тот же, что я дал вам в прошлый раз, – прервал тираду Остен.
– Хорошо. Но мне нужна подпись Годдара на новых налоговых декларациях. И, пожалуйста, не меняйте форму буквы «Г», как в прошлый раз. Мы ведь не имеем возможности добраться до вас, чтобы получить подтверждение! А это единственное, что удостоверяет вашу личность, по крайней мере для нас и налогового управления. Теперь относительно «Этюд Классик». Я закончил работу над обновленным договором, в соответствии с которым вы – Годдар – оплачиваете «Ноктюрну» все расходы, включая вознаграждение агентам и прочее, по рекламе и продвижению на рынке «Этюд Классик». Все соглашения держатся в полной тайне, в том числе и утратившие силу, и «Этюд» никаким образом не может узнать или даже заподозрить, что это вы поддерживаете его на плаву.
– Пусть все так и остается, – сказал Остен. – «Этюд» не единственная компания, которую я поддерживаю на плаву. Это и «Ноктюрна» касается.
– Да, разумеется, – тут же согласился Блейстоун, – но это не секрет. – Он помолчал. – Вы ведь прекрасно понимаете, что без ваших дотаций «Этюд Классик» давным-давно бы разорился! И если вы продолжаете поддерживать их на нынешнем уровне, так можете это себе позволить. Вы хоть сознаете, сколько вам это стоит? Да за такие деньги вы могли бы воскресить Бетховена!
– В этом нет необходимости, пока я поддерживаю жизнь в «Этюд Классик».
– О конечно, я понимаю, – голос Блейстоуна потеплел, – но меня смех разбирает всякий раз, когда я думаю об этом несчастном старом снобе, что возглавляет «Этюд», – с каким величественным видом он позволяет нам продавать свои коллекции классики! Если б он только видел те горы, что нам возвращают!
– Что вы сделали с последними возвратами?
– Поступили в соответствии с вашими указаниями: раздали непроданные пластинки «Этюда» – тысячи, следует заметить, – по школам, больницам и музыкальным библиотекам всего мира. Не беспокойтесь, мы можем предоставить полный отчет обо всех этих подарках и…
– Хорошо, – перебил его Остен. – Что еще?
– Возможно, вы захотите проверить свои доходы и отчисления, а еще, как я уже говорил, вам нужно подписать налоговые декларации. Еще вам необходимо одобрить несколько пресс-релизов и просмотреть все эти письма от поклонников. Да, в последней партии было даже письмо из Белого дома. Официальный конверт с пометкой «лично». – Он хихикнул. – Неплохо! Совсем неплохо! Должно быть, приятно слышать, что у вас есть поклонники на самом верху?
– Когда я могу получить все это? – спросил Остен, желая поскорее закончить разговор.
– В любое время.
– Кто доставит?
– Сейчас я собираюсь пойти пообедать, так что могу забросить сам. Скажите, куда.
– Попросите таксиста остановиться на углу Бродвея и Сорок седьмой улицы. Там будет ждать парень в мексиканском сомбреро и зеркальных очках. Передадите ему. В простом конверте.
– Обязательно должно быть такси? Я не могу поехать в служебной машине?
– Такси, – не терпящим возражения тоном повторил Остен. – Вам не помешает, для разнообразия, окунуться в реальный мир.
– Раз уж речь зашла о реальном мире, – нашелся Блейстоун, – когда можно ждать от вас следующую запись?
– Реальному миру? Или «Ноктюрну»? Вы становитесь алчным.
– Возможно, – ответил Блейстоун, – но не более, чем ваши поклонники. Так можете вы хоть как-то прояснить этот вопрос?
– Я работаю над одной вещью, – сказал Остен, – и дам вам знать, когда закончу.
– Хотелось бы надеяться, – вздохнул Блейстоун. – В конце концов, мы выпускаем ваши пластинки.
– Выпускаете, – согласился Остен. – А теперь поторопитесь и ловите такси, чтобы встретиться с моим Запатой! [15]
– Слушаюсь, сэр! – рявкнул Блейстоун. – Что-нибудь еще?
– Да. Следуйте моим обычным правилам. Никому ни слова о том, куда вы тащите все эти бумаги. Помните: если вы хоть раз нарушите наше соглашение – больше никакой музыки!
– Разве я когда-нибудь подводил вас? – с пафосом воскликнул Блейстоун. – Поверьте, я прекрасно понимаю, насколько выгодно «Ноктюрну» сотрудничество с вами. Зачем же мне все портить? Мы вовсе не хотим, чтобы конкуренты прознали, кто вы такой, и набросились на вас с предложениями! – Он рассмеялся. – Итак, скажите этому вашему Заппе, что передача состоится через двадцать минут!
– Не Заппе – Запате, – поправил Остен. – Теперь все?
– Кажется, все. Нет, подождите! Каким именем вы назоветесь, когда позвоните в следующий раз?
– Как насчет Запаты? – сказал Остен и повесил трубку.
Выходя из отеля, Остен остановился у стойки. Портье опять дремал.
Остен разбудил его и спросил:
– Не могу ли я, скажем, на часок одолжить ваши очки и шляпу? – И, не дожидаясь ответа, бросил за стойку несколько купюр.
– Зачем это, приятель? – пробормотал полусонный портье. Затем он узрел деньги и быстро сдернул очки и шляпу.
– Чтобы наскоро перепихнуться, – сообщил Остен. – Эта курочка – ее зовут Текила Саншайн – возбуждается, только когда на мне большая шляпа и темные очки, а больше ничего.
– Вы это серьезно? – заинтересовался портье, но Остен уже был таков.
Как только такси остановилось у тротуара, к нему сзади подошел Остен и постучал в окно. Блейстоун опустил стекло, и Остен, скрывавший лицо за полями сомбреро, молча забрал большой конверт. Затем он дважды стукнул по крыше автомобиля, Блейстоун поднял стекло, и такси тронулось с места.
Остен бросил очки и шляпу на колени невозмутимо посапывающего портье и поднялся к себе в номер. Он распечатал большой конверт и разложил на кровати его содержимое. Просмотрев отчеты о доходах с продаж, а также подписав налоговые декларации и правовые соглашения, он внимательно прочитал условия контракта между «Ноктюрн Рекордз» и «Этюд Классик», по которому «Ноктюрн» в течение следующих двух лет принимал на себя обязательство распространять записи «Этюда» на обусловленную сумму и с гарантированным минимумом продаж каждого наименования. Затем он тщательно изучил соглашение между Годдаром и «Ноктюрном», подписал его и разложил документы в заранее подписанные конверты с марками; он пошлет их прямо Блейстоуну на абонентский ящик, снятый «Ноктюрном» исключительно для связи с Годдаром.
Покончив с делами, он вытянулся на кровати и, подперев щеку локтем, принялся просматривать отобранные для него «Ноктюрном» письма поклонников. Здесь все было как обычно. Письма можно было разделить на несколько категорий: профессиональные вопросы студентов и музыкальных критиков, на которые, из опасения быть выслеженным, он никогда не отвечал; просьбы разрешить споры о его музыке, рожденные противоречивыми рецензиями, – эти письма он также всегда оставлял без ответа; и наконец, несколько серьезных писем от наиболее образованных поклонников – хотя он всегда внимательно читал такие послания, они были не слишком интересны ему, ибо он давно понял, что не много в этом мире существует вещей, способных навести такую скуку, как потуги любителей музыки к задушевному общению.
Один конверт в «Ноктюрне» вскрыть не осмелились. Рядом с рельефной надписью «Белый дом, Вашингтон» и адресом: «Господину Годдару через „Ноктюрн Рекордз“, Хемисфер Центр, Нью-Йорк», – было напечатано: «Лично – пожалуйста, дальнейшая пересылка только ценным письмом». Остен сбоку надорвал конверт и вытащил несколько густо заполненных машинописью официальных бланков Белого дома. На просвет были отчетливо видны гребни водяных знаков. Прежде чем прочитать письмо, он заглянул в конец, чтобы узнать имя отправителя, но письмо оказалось неподписанным.
Это его рассердило. Он вернулся к началу и был поражен первым же предложением:
«Вы, дорогой Годдар, вероятно, читаете эти строки, уединившись в каком-нибудь обветшалом отеле».
Он улыбнулся и продолжил чтение.
«Возможно, вы опасаетесь, что я одна из тех сумасбродных особей женского пола, что завидует спокойствию вашего добровольного изгнания и желает как-то выследить вас и нарушить ваше уединение. Не беспокойтесь. Я не строю подобных планов. Я люблю вас за богатство вашей музыки, а не за убожество вашего существования. Я не из тех девчонок, которые готовы вам отдаться только потому, что им нравится ваша музыка, и которые никогда не поймут, кто вы такой. Я не похожа ни на одну женщину, которые у вас были до