А улицы Петербурга еще хранили следы недавних волнений (Белый 1905: 9).
5. Игла: Литературно-политический и юмористический журнал (Санкт-Петербург). 1906. № 1. С. 6. Над стишком был нарисован Гапон, с телом в виде мешка, на котором было написано 30 ООО – сумма, которую гапоновский комитет получил от правительства С.Ю. Витте (судьба этих денег многократно становилась темой общественного обсуждения, см., к примеру, ДГ: 65-7). Впоследствии в своих воспоминаниях Витте открестился от этих денег. Об отношениях Витте с Гапоном см.: Петров 1925: 15–27.
6. По всей видимости, именно она была представлена на конкурс революционных пьес, объявленный ТЕО Наркомпроса в 1921 г. (конкурс не состоялся). В этом случае, возможно, что именно о ней писал А. Блок в рецензии на конкурсные пьесы:
Может быть, автор использовал и много источников, может быть, он неплохо распределил материал; но, изображая людей известных – Гапона, Манасевича-Мануйлова, Рачковского и др., – надо снабдить их какими ни на есть характерными чертами; это автор сделать не сумел; вообще он <…> не мог сколько-нибудь возвыситься над своим материалом. <…> Надо ли представлять на сцене повешенье Гапона? Все отвратительно, а конец – отвратительнее всего (Блок 1960-63, VI: 331-32).
7. Из работ о ней последнего времени см. содержательные статьи Г.В. Обатнина (Обатнин 2007: 32–46), О. Макаровой (Макарова 2007: 100-20), а также публикацию ее писем, хранящихся в архиве Департамента полиции (Зубарев 2007: 121–150).
8. О влиянии Гапона на основную концепцию и образный строй пьесы С. Ан-ского «Диббук» см.: Сафран 2004: 309-23; англоязычный вариант: Safran 2005: 707-22. Следует только уточнить, что переведенные Ан-ским на идиш воспоминания о Гапоне были напечатаны в варшавской газете «Der Moment» (1920. № 241. September 22. S. 5–6; № 247. October 29. S. 5–6; № 253. November 5. S. 5).
9. Здесь же были анонимно (под литерами N.N.) напечатаны воспоминания очевидца и участника гапоновской казни A.A. Дикгофа-Деренталя «Последние минуты Гапона» (С. 116-21) и редакторское послесловие (С. 121-22) (о Дикгофе-Дерентале см. прим. 7 к предыдущей главе).
10. Подготовляемые Рутенбергом для ЦК отчеты о Гапоне были еще включены в кн.: За кулисами 1910: 177–204.
11. Павел Елисеевич Щеголев (1877–1931), историк литературы и русского революционного движения. В 1906–1907 гг. вместе с
В. Бурцевым и В. Богучарским редактировал журнал «Былое» (в ноябре 1907 г. журнал был закрыт, Бурцев эмигрировал в Париж, где в 1908–1912 гг. продолжил его издание, а Щеголева выслали из Петербурга; позднее, в январе 1909 г., он был приговорен к заключению на 3 года; освобожден из тюрьмы в 1911 г. по ходатайству Академии наук). Тема русской революции и провокаторства неизменно интересовала Щеголева, см. его и А.Н. Толстого совместную драму «Азеф: (Орел или решка)» <М.,> 1926; вступительную статью «Исторический Азеф» к кн.: Провокатор 1929: 5-12; а также книги: Щеголев 1927 и Щеголев 1930 (современное переизд., объединяющее обе последние книги – Щеголев П.Е. Охранники и авантюристы. – Секретные сотрудники и провокаторы. М.: Государственная публичная историческая библиотека России, 2004).
12. Узнав о смерти Щеголева, которого не стало 22 января 1931 г., и будучи осведомленной об интересе брата к этой фигуре, Роза Моисеевна писала ему (письмо от 27 января 1931 г.) (.RA):
Читал ли ты случайно, что Щеголев П.Е. умер . Интересно ли тебе газету или книжку от нас получить и какую именно? Охотно вышлю.
13. Более чем через 20 лет Горький писал в очерке «Н.Ф. Анненский»:
9 января 1905 года я с утра был на улицах, – видел жалкую фигуру раздавленного «вождя» и «героя дня» Гапона, видел «больших» людей наших в мучительном сознании ими своего бессилия. Всё было жутко, всё подавляло в этот проклятый, но поучительный день (Горький 1968-76, XX: 74).
О Горьком в день 9 января 1905 г. см. воспоминания: Каховская 1959: 218-21.
14. Ср. со свидетельством самого Гапона:
Когда Г<орький> увидел меня, он бросился мне на шею и заплакал (А. С. <Ан-ский> 1909:178).
15. Ср.:
Увлекшись окончательно своею ролью, окончательно сбитый с толку и толкаемый господами Рутенбергами и К° на безумный, но столь нужный для их революционного успеха поступок, Гапон начинает действовать как заправский революционер, и притом революционер-провокатор (Спиридович 1924:188; то же: Спиридович 1991/1930:171).
16. Очерк о Савве Морозове (1863–1905), текстильном фабриканте, меценате, одном из директоров и пайщиков МХТ, написан Горьким в 1923 г., но напечатан не был; в 1926 г. он включил в очерк «Леонид Красин» начало о С. Морозове; впервые, с некоторыми сокращениями, опубликован после смерти писателя (Октябрь. 1946. № 6. С. 3–16).
17. «Парикмахерскую» процедуру с бородой и волосами организатора народного шествия завершил в тот день на квартире Горького Савва Морозов (см.: Горький 1968-76, XVI: 523).
Не только волосы Гапона «хранились как реликвия», но и ряса приобрела музейную ценность. В дневнике переводчика и коллекционера Ф.Ф. Фидлера имеется такая небезынтересная запись (от 30 сентября 1913 г.):
<Издатель> Котылев кое-что рассказал о <журналисте и писателе> Соломине. Он был близким другом загадочного Гапона, и у него (Соломина) была ряса Гапона с пятном крови одного рабочего (9-е января на Дворцовой площади). Эту рясу взял к себе Брешко-Брешковский и – продал какому-то англичанину, собирателю редкостей, а сам уверяет, что ее кто-то у него украл (Фидлер 2008: 610).
18. На «своевременные» ножницы Рутенберга обращает внимание и Л.Г. Дейч (Дейч 1926а: 56).
19. В этой брошюре, между прочим, читателю сообщался замечательный по своему содержанию «факт» еврейского происхождения Гапона (С. 4–5). Упомянем попутно другую антисемитскую фантасмагорию, принадлежащую Г. Бостуничу, – «посвящение» Гапона в масоны, «над которым было даже проделано отвратительное сатанинское контртаинство: смытие Св. Крещения». Тот же автор под несомненным влиянием упомянутой выше Шабельской превращает попа-растригу в любовника жены российского премьер-министра С.Ю. Витте (Бостунич 1922: 121).
20. Книга Н.В. Насакина (наст. фам. Н. Симбирского), дразнящая своим названием – «Правда о Гапоне и 9-м января», представляет собой некое «кустарное» психологическое исследование «рабочего вопроса» и сведение воедино достаточно пестрых фактов. Не случайно рецензент, определяя ее как плод «наивной фразеологии и претенциозного невежества», писал о том, что
книжка г. Симбирского, носящая крикливо-рекламное заглавие, есть не что иное, как беспорядочная рыночная стряпня, рассчитанная на недоразумение и сенсацию (Русское богатство 1906. № 12. С. 137–38).
Рецензентом был В.Г. Короленко (в самом журнале имя не названо), его авторство установлено A.B. Храбровицким по гонорарным ведомостям «Русского богатства» (см.: Петрова 1978: 241, п. 17).
21. Гапон написал свои «Записки» после бегства за границу, но до 1918 г. они появлялись в России только в отрывках, см. рецензию А. Кизеветтера в «Свободе России», в которой автор замечал, что «Гапон изображает себя наивным, доверчивым идеалистом, младенчески не понимавшим всей предосудительности начатой им двойной игры», и одновременно подчеркивал, что «хорошим коррективом к этому автопортрету могут служить воспоминания о Гапоне Рутенберга, напечатанные в “Былом”», где «герой 9-го января 1905 г. выступает совсем в ином свете» (1918. № 32. 23 (10) мая. С. 6).
22. Противоречивая личность Гапона отразилась, например, в том, с какой разительной степенью несходства воспринимали его современники. Так, по мнению Савинкова, который сам считался хорошим оратором (Фигнер 1932, III: 174), у Гапона был живой, быстрый, находчивый ум; прокламации, написанные им, при некоторой их грубости, показывали самобытность и силу стиля; наконец, и это самое главное, у него было большое, природное, бьющее в глаза ораторское дарование (ВТ: 111).
Примерно о том же пишет С.Д. Мстиславский – человек образованный, библиотекарь Академии Генерального штаба:
…умел брать рабочих словом Гапон. Сколько месяцев прошло, а помню до мелочей: в пивной, в задней, особливой комнатке, под замком; стол клеенчатый, липкий от пролитого пива; моченый горох на блюдечке с ококанным краем; узкие горла пустых, для счета отставленных бутылок, и качающаяся бородатая голова с острыми и быстрыми глазами.
Хорошо говорил в эту ночь Гапон. С верой говорил. Сильно. И потому, что он говорил нам здесь, на тайном свидании, то самое, что каждый день открыто слышали от него рабочие в клубах его «отделов», казался он мне чем-то выше нас, в нашем быту, в нашем «наружном», надежно укрывавших мудрой наукой подполья революционную нашу работу (Мстиславский 1928b: 23).
Близко знакомый с Гапоном и наблюдавший за ним С. Ан-ский его ораторские способности оценивал прямо противоположным образом:
Гапон не только не обладал ораторским талантом, но прямо-таки не умел «двух слов связать». Говорил он сбивчиво, заикаясь и повторяя по два-три раза одно и то же слово, одну и ту же фразу. Большей частью трудно было даже сразу понять, что он хочет сказать. Принимаясь говорить о предметах, совершенно ему неизвестных, он часто проявлял глубокое невежество (А. С. <Ан-ский> 1909:192).
23. В этом месте автор делает сноску:
Л. Дейч в своей книге «Провокаторы и террор» (Тула, 1927 <нужно: 1926>, с. 43) называет двух человек (неких Степана и Павла), участвовавших в убийстве Гапона (Ксенофонтов 1996: 308).
24. По измышленности и неточности нарисованная картина может сравниться разве что с рассказом о Гапоне Н. Нира-Рафалькеса (см. о нем прим. 3 к III: 1), который хотя и знал Рутенберга лично, но о том, как в точности было покончено с провокатором, имел весьма смутное представление. После расстрела мирного шествия, рассказывает Нир-Рафалькес,
Гапон, спасая свою шкуру, сбежал и укрылся в надежном месте. И только после этого связался с эсерами, но одновременно связался и с охранкой. Эсеры прознали об этом и приговорили его к смерти. Пинхас Рутенберг пишет в своих воспоминаниях, как он отправился в ту самую деревню, где укрылся Гапон, и вместе со своим напарником привел приговор в исполнение (Nir 1958: 59).