Итак, возвращаясь в Париж, приведем полный текст письма Андро, который в той же газете отвечал на выдвинутые против него Рутенбергом обвинения (1919. № 61. 26 ноября. C. 4)11:
Милостивый государь Владимир Львович,
В № 28
Не останавливаясь на побуждениях, которые руководили П. Рутенбергом и которые совершенно ясны не только для меня, но и для всех, кто хотя немного знаком с действительным положением вещей, я считаю необходимым заявить, что только два факта из всего письма соответствуют действительности: именно, что я приехал в Париж и что я, к сожалению, под давлением непреоборимых обстоятельств и влияний, был вынужден некоторое время «работать» вместе с П. Рутенбергом в Совете обороны Одессы.
Все остальное, от начала до конца, является самой злостной ложью.
П. Рутенберг, помещая это письмо в Париже и даже указывая срок – 5 октября, рассчитал верно. Он отлично учел то обстоятельство, что мы находимся не в России, учел он также и все особенности переживаемого нами времени.
Не находя возможным входить в какие бы то ни было подробности на столбцах газеты, издающейся в Париже, и не считая себя вправе предпринимать здесь какие-либо шаги, я тем не менее считаю необходимым осветить редакции все факты, для чего, по возможности в самом непродолжительном времени, мною будут присланы в редакцию копии с документальных данных, которые будут достаточны, чтобы осветить ценность и действительную сущность сделанного на меня доноса.
Кроме того, П. Рутенберг будет привлечен к ответственности, но не перед «любым судом», а перед судом, к которому я только и могу обратиться, т. е. Русским Судом.
Прошу Вас, милостивый государь, не отказать поместить настоящее письмо в ближайшем № «Общего дела» и принять уверения в совершенном моем к Вам уважении.
Дм. Андро.
Париж, 28 сентября 1919 г.
В RA сохранились два письма В. Гринберга (возможно, петербургского купца Владимира Наумовича Гринберга (? – 29 января 1927, Париж)) Рутенбергу, связанные с этой историей. Полагаем, есть смысл привести их полностью:
Париж, 1 октября 1919 г.
Дорогой Петр Моисеевич!
Только что пришел от Бурцева, с которым имел собеседование по Вашему делу. У него был вчера Андро и принес опровержение, которое по исправлении, согласно указаний Бурцева, в смысле смягчения некоторых выражений будет напечатано на страницах «Общего дела».
В общем, настоящее положение дела рисуется в следующем виде:
При первом своем посещении Маклакова12 г. Андро заявил, что отказывается от суда, если в нем будут принимать участие
французы; он согласен только на суд в России. Просил Маклакова взять на себя расследование этого дела в Париже, от чего последний отказался. Тогда Андро заявил, что передаст дело компетентной комиссии, выдвигая со своей стороны в члены ее Савинкова и Бурцева. От третейского суда при своем резко отрицательном отношении к Вам отказался (!).
Второй визит он нанес Бурцеву, представил ему ряд оправдательных документов, письмо в редакцию, голословное само по себе (в исправленном виде оно будет у Вл. Львовича завтра и мною своевременно будет Вам сообщено), словесные объяснения и встречные обвинения. Разумеется, в оценку всего этого Бурцев до Вашего приезда в Париж не может и не хочет вдаваться. Но плохо то, что Андро, ссылаясь на свои дела, «которые дают такое же право на отъезд, как и дела Рутенберга», собирается дня через два-три покинуть Париж. При этом он обещает дать в письменной форме потребные объяснения, снять копии с имеющихся в его распоряжении документов и тоже отдать комиссии, присылать, наконец, из Варшавы ответы на могущие возникнуть вопросы.
Между прочим, он представил Бурцеву расписку от лица, получившего с него все «славянские» деньги, а также письмо, адресованное д Ансельму, в котором он заявляет ввиду ложных слухов, распускаемых будто бы про него Вами, что никому, за исключением, кажется, жены и еще кого-то, никаких разрешений на выезд не давал.
Посольство недовольно Вашей фразой о деловых сношениях <с> Андро: все их взаимоотношения сводятся к тому, что Андро, как и многие другие лица, принимавшие участие в русской политической жизни, поделился своими сведениями и соображениями с нашими дипломатами. На этот счет Бурцев хочет, кажется, помещая письмо Андро, сделать от себя оговорку.
Ко всему сказанному добавлю еще, что Андро объясняет свою оппозицию Вам теми узами, которые связывали Вас, по его мнению, во время французской оккупации Одессы, с тайными большевиками; Ваши отношения к профессиональным союзам делали Вас самого полубольшевиком.
Не скрою от Вас и того, что у меня при разговоре с Вл<адимиром> Льв<овичем> и по некоторым его вопросам мелькнула мысль, не произвели ли на него объяснения Андро некоторого впечатления.
Из всего сказанного ясно, что Ваше присутствие здесь было бы очень желательно. Однако ввиду скорого отъезда Андро, вызвать Вас по телеграфу не решился: Вы рисковали бы, не закончивши своих дел в Лондоне, и здесь ничего не застать. К тому же забастовка в Англии все равно помешала бы Вам, д<олжно> б<ыть>, выехать.
Она же препятствует и Бурцеву выехать; однако в субботу он все же предполагает пуститься в путь.
Всего хорошего.
Уважающий Вас
В. Гринберг
Спустя два дня, 3 октября, он действительно выслал Гутенбергу текст отпечатанного на машинке опровержения Андро, приведенного выше. В сопровождающем его письме В. Гринберг писал:
Париж, 3 октября 1919 г.
Дорогой Петр Моисеевич!
Препровождаю Вам, как было условлено, копию письма Андро. При этом считаю не лишним обратить Ваше внимание на следующее:
1. Письмо, хотя и помеченное 28 сентябрем, в действительности в распоряжение В.Л. Бурцева поступило вчера.
2. Мое первоначальное впечатление, что Вл<адимир> Льв<ович> склонен отнестись с доверием к представляемым объяснениям, под влиянием сегодняшнего с разговора с ним, усиливается. Что касается денежной отчетности, то Андро представил протокол заседания, в котором и Вы участвовали, с постановлением выдачи ему денег, а также расписки разных лиц, которым он впоследствии эти деньги сдал. В том числе имеется и Ваша на 200 ООО рублей. В опровержение обвинения в отъезде под видом польского беженца он показал свой паспорт со всеми визами в полном порядке и т. д. Рассказывая мне все это, Бурцев выразил большое желание поскорее Вас повидать, чтобы выяснить, наконец, в чем дело.
Мне очень не хотелось, чтобы он продолжал оставаться под этим, в известной степени благоприятным по отношению к Андро, впечатлением: во-первых, потому, что Бурцеву, по-видимому, предстоит в дальнейшем произнести свое суждение по данному делу, а первое впечатление труднее всего изглаживается; во-вторых, потому, что он, по-видимому, собирается снабдить письмо Андро своими комментариями, которые могут либо уничтожить всю газетную полемику Андро, либо, наоборот, придать ей особую цену.
Вот почему я обрадовался приходу в редакцию Сафонова, от которого прежде кое-что об Андро слышал. Не посвящая его в наш разговор, я его вызвал на рассказ о том, что ему известно по поводу посадки Андро на польский пароход, что он знает о махинациях с разменом денег на «Кавказе» по собственному опыту и по рассказам Морского.
Кажется, моя цель была в известной степени достигнута.
Все же Вашего приезда жду со дня на день и с нетерпением. Из Лондона люди уже приезжают.
Всего хорошего.
С истинным уважением
В. Гринберг
По-видимому, получив от Гринберга это письмо, Рутенберг написал развернутое «Дополнение к моему письму об Андро» (10 страниц отпечатанного на машинке текста), на котором мы остановимся ниже. Насколько нам известно, этот документ так и остался неопубликованным, как и вообще никаких новых материалов, относящихся к данному инциденту, ни на страницах «Общего дела», ни в каких-либо других органах эмигрантской печати в дальнейшем не появлялось.
В RA сохранился текст доклада, написанный Рутенбергом как членом Совета (Комитета) обороны Одесского района. Названный «О положении занятой союзными войсками Одессы и условиях ее эвакуации», он был предназначен для премьер-министра Франции Ж. Клемансо (в допереводной машинописной копии на русском языке, оставшейся у Рутенберга, имеется надпись, сделанная его рукой: «Представлен 4/6/<1>919 генералу Мордаку3 для предст<авления> Предс<едателю> Сов<ета> Мин<истров> Клемансо»).
Основное содержание доклада сводилось к следующему. Рутенберг стремился представить максимально ясную и бес-компромиссно-полную картину того беспредела и хаоса, которые ему пришлось наблюдать в Одессе 1919 года.
Безумно растущая дороговизна14, голод15, холод16, мрак17, мор18, взяточничество19, грабежи, налеты, убийства, бессудные казни20, смертельная жуть по ночам, отсутствие элементарной безопасности жизни даже днем, -
говорилось в докладе. И далее речь шла не просто о бездействии властей, но о тех темных преступлениях, в которых они прямым или косвенным образом оказались замешаны:
Рядом вакханалия спекулянтов, открыто и беспрепятственно творящих злое дело свое21. Всех марок бандиты, переполняющие первоклассные рестораны и притоны, сорящие деньгами, назойливо-шумливо празднующие, веселящиеся, распутничающие и насильничающие на глазах у бессильной, скомпрометированной власти, подозреваемой в соучастии даже с простыми налетчиками.
Все это на фоне победоносной союзнической эскадры на одесском рейде и среди занявших город французских офицеров и солдат, сытых, хорошо одетых, ничем не занятых и ничего, по не понятным никому причинам, не делающих, чтобы обезопасить и облегчить элементарное существование агонизирующего русского дружественного города. А на занятой союзниками (и Добров