Как и на других, это решение произвело на Рутенберга двусмысленное впечатление: с одной стороны, он не выражал открытого протеста, с другой, был с ним категорически не согласен – ничто не предвещало столь резкой капитуляции и сдачи позиций. Рушилась в одночасье только-только начавшая налаживаться работа по обеспечению Одессы продовольствием и товарами.
В этой ситуации нелепо было бы делать вид, будто бы между Советом (Комитетом) обороны и союзным командованием существовали сплошь пасторальные отношения. Собственно, в приводившихся выше фрагментах из доклада Клемансо своего мнения о непростительных ошибках французских военачальников Рутенберг не скрывал и многие вещи называл своими именами. Этому же он оставался верен и в других случаях, в частности, когда пришлось выступить в роли референта и готовить доклад для генерала A.B. Шварца о деятельности одесского Совета (Комитета) обороны. Мы не знаем, для каких целей Шварцу понадобилась эта докладная записка, которую Рутенберг представил ему 29 апреля 1919 г. Не претендуя, как сказано в ней, «на полноту и всеобъемлемость» освещаемого предмета, он по существу составил краткий исторический очерк, относящийся ко времени его пребывания в Одессе (полный текст см. в Приложении VII. 1). В каких-то местах его изложение достигает вполне лирических высот:
Все, казалось, предвещало благополучный исход весьма важного дела, начатого к тому же при весьма тяжелых условиях, дела, которое в ближайшие же 1–2 месяца могло бы дать весьма ощутимые результаты, при которых работа по возрождению России всех истинных сынов ее, жаждущих видеть ее вновь единой, сильной и свободной, могла бы быть значительно сокращена. И вдруг все это пошло прахом. Все надежды, вся энергия, вся любовь, вложенные в дело, оказались ненужными, бесполезными: Одессу было решено эвакуировать.
Рутенберговский доклад носил не констатирующий, а аналитический характер, а сам автор стремился дать оценку событиям, произошедшим за этот короткий по времени, но насыщенный многими надеждами и разочарованиями срок. Если попытаться из данного текста извлечь в особенности важные и поучительные положения, которые выдвигал и развивал Рутенберг, то нельзя не заметить, как наряду с описанием объективных трудностей, выпавших на долю «советооборонцев» (тяжелейшее положение экономики и хозяйства; отсутствие продовольствия; крайне невыгодные условия, сложившиеся к тому времени на фронте, и пр.), он то и дело поднимает проблемы, связанные с дефицитом или бездействием власти или пропастью, образовавшейся между демократическими общественными кругами и армией.
Этот материал к будущему отчету (назовем его так) какой-то своей стороной, исподволь претендовал на интерпретацию и объяснение основных причин неудач военной кампании на юге России, за которыми последовала горчайшая расплата. В нем с обычной силой проявились склонность Рутенберга к прямым, незавуалированным суждениям. Он прямо и без смущения указывал на недоверие, с каким местное население относилось к Добровольческой армии, оставшейся фактически глухой к произошедшим в стране, в глубоких общественных недрах, революционным сдвигам, – мысль, которая потом повторится в его докладе Клемансо.
Все попытки местной власти, – говорилось в его записке, – направленные к прекращению происходивших в городе бесчинств, грабежей, налетов, беспричинной стрельбы и тому под<обное>, не приводили ни к каким результатам, отчасти благодаря коррупции, существовавшей среди низших агентов власти, а главным образом благодаря недоверию и отсутствию моральной поддержки со стороны местного населения. Резко отрицательное отношение со стороны населения к созванным в городе войсковым частям и к отдельным отрядам гражданской власти, несшим службу по поддержанию порядка, усугублялось полным несоответствием всего личного состава Д<обровольческой> А<рмии> стремлениям широких демократических слоев населения в области создания новой вооруженной силы в стране.
В этом ряду недальновидностей и ошибок, хотя и без указания конкретных фамилий, упоминался и ненавистный Рутенбергу Андро, допущение которого к кормушке власти квалифицировалось как «весьма серьезная ошибка»:
Для того чтобы деятельность союзного командования могла быть направлена в сторону наиболее полного удовлетворения основных интересов города и края, при командующем союзными силами был созван Совет обороны, в состав которого вошло несколько лиц по приглашению командования, действовавшего в данном случае в полном контакте с общественными организациями, представлявшими интересы главных масс населения. Только по отношению одного лица, приглашенного союзным командованием в состав Совета обороны, была допущена весьма серьезная ошибка, принесшая очень много вреда делу в дальнейшем и причинившая достаточно огорчений самому союзному командованию.
В финале этого меморандума Рутенберг касался вопроса о неожиданном решении французского командования о возвращении восвояси – решении, принятом в тот момент, когда на стороне большевиков не было военного превосходства, а сама Одесса готовилась выйти из экономического кризиса.
Чем была вызвана эвакуация, – с полным сознанием своей правоты писал Рутенберг, – мне неизвестно, но во всяком случае я берусь утверждать, что она не могла быть вызвана ни военным положением, ни положением продовольственного тыла. Затем, чем может быть объяснена и оправдана столь исключительная поспешность, с которой эвакуация была проведена? Ведь эвакуация была закончена в 24 часа после объявления о ней в приказе.
Город, в котором было такое громадное количество имущества, ценностей всякого рода, был оставлен большевикам, что, несомненно, только усилит их сопротивляемость.
За туманными и маловразумительными объяснениями союзниками причин эвакуации Рутенберг, помимо всего прочего, не мог не видеть, что их поспешное бегство оказалось на руку тем темным силам, кто, подобно Андро, попытался извлечь максимум личной пользы из возникшего хаоса: почти бесконтрольных в начавшейся суматохе финансовых махинаций и едва ли не узаконенного грабежа тех, кто желал приобрести въездные визы и попасть на отплывающий пароход «Кавказ». В «Дополнении к моему письму об Андро» Рутенберг прямо писал о том, что, присвоив казенные деньги, Андро энергично торговал ими на пароходе, на котором среди прочих эвакуировавшихся из Одессы находились члены Совета обороны:
9-го апреля в заседании Совета обороны на пароходе «Кавказ», в присутствии Андро, я заявил о циркулирующих на пароходе разговорах, что Андро продает пассажирам кроны и спекулирует ими; что конкретно полковник Писарев купил у Андро 5000 крон по 1 р. 90 к. за крону, но, посоветовавшись со своими знакомыми, нашел цену слишком высокой и возвратил Андро кроны обратно. Такие разговоры компрометируют Совет обороны, и Д.Ф. Андро должен вопрос этот выяснить и ликвидировать.
Андро заявил, что это ложь, что вопрос с полковником Писаревым выяснит и доложит Совету.
Никаких объяснений по этому поводу со стороны Андро в Совет обороны не поступало.
<…>
Позже Л.Е. Эльяшев (находится сейчас в Париже) сообщил мне, что ему предлагали на «Кавказе» купить у Андро 20 000 крон.
По свидетельству Рутенберга, Андро, кроме всего прочего, обобрал своих подчиненных – тех блюстителей порядка, кто – лучше ли, хуже ли – исполнял свои обязанности:
5 апреля же ко мне приходила делегация от вартовых45, умоляя дать хоть немного денег, так как вместо шестимесячного жалованья они не получили ни гроша, уехать ни им, ни семьям их не на что. Ничего кроме «добрых слов» я им дать не мог. Так как «Кавказ» я считал ушедшим и денег с него достать нельзя было.
Деньги на полицию из государственного банка по ведомству Андро были выданы. Куда эти деньги девались, не знаю.
Среди одесских вартовых было много бандитов, с которыми еще генерал Гришин-Алмазов46 жестоко боролся. Но было много и честных солдат. Оставлять их на произвол судьбы в то время означало оставлять на верную гибель.
Как вытекает из «Дополнения», Андро по пути в Константинополь не только преуспел в денежных спекуляциях, но строил всевозможные политические козни – сеял зерна анархии и раскола.
После моего приезда на «Кавказ», – писал Рутенберг, – было решено установить на пароходе единоличную власть генерала Шварца. Андро повел против него агитацию и в противовес организуемой генералом Шварцем отправки офицеров и беженцев в Новороссийск и Владивосток затеял «экспедицию в славянские земли для борьбы с большевиками».
Составлялись соответственные списки, и в славянский список Андро записалось много офицеров и штатских. Списки были посланы французскому командованию.
11 апреля французское командование приказало капитану «Кавказа» всех записавшихся в Новороссийск и славянские земли, в количестве 614 человек, немедленно пересадить на стоявший рядом пароход «Николай», который отправится в соответственные порты. Приказ французов был категоричен. И указанное число пассажиров надо было волей-неволей пересадить. «Славяне» опасались, что их отвезут в Новороссийск, и всячески уклонялись от перегрузки, затянувшейся до глубокой ночи. Происходили дикие сцены. Но виновник «славянской экспедици» Андро и не думал сопровождать спровоцированных им, совершенно растерявшихся людей.
Генерал Бискупский47 тоже записался в «славянские земли». Его достойное поведение и заявление в Совете, в присутствии Андро, что он не может оставить доверившихся ему людей на произвол судьбы и переезжает с ними, заставило и Андро заявить, что он пересаживается на «Николая».
В 12 часов ночи он получил от генерала Шварца, с согласия М.В. Вернадского48, на необходимые расходы по экспедиции, в дополнение к бывшим у него русским деньгам, валюту в полмиллиона крон. <…>
Позже всех беженцев со всех пароходов, и «славян» в том числе, высадили на о. Халки.