В этом месяце диску «The Wall» исполнится 20 лет — 30 ноября, с днем рождения! — и, как часть торжеств, готовится к выходу двойной «живой» альбом, продюсируемый Джеймсом Гатри (также микшируется DVD с фильмом «The Wall», который Уотерс назвал ужасным). Джеймс располагает в настоящее время 110 бобинами двухдюймовой пленки с записью трех концертов 1980 года и четырьмя 1981 года, просушенными в специальной печи — восемь часов, газ номер 2. Клей, используемый для удержания оксида на пленке, с годами делает пленку мягкой, от чего сами музыканты, кажется, мягче не делаются. С тех пор как в последние два десятилетия активизировалась борьба между ними, средства массовой информации стали распространять спекуляции, призванные смягчить напряженность: воссоединение группы, концерт в честь нового тысячелетия, выступление у египетских пирамид. «Бр-р! — вздрагивает Роджер Уотерс. — Идея состоит в том, чтобы я снова стал барахтаться в этой большой миске с овсяной кашей, — нет уж, увольте, мне и здесь хорошо. Теперь у меня своя жизнь. Чтобы я опять работал с ними, чтобы я делал этот «живой» альбом, высказывал свои замечания относительно обложки — нет уж, я вспоминаю, каким безумием все это было. Не хочу иметь ничего общего со всем этим». В его словах звучит явное отвращение.
В студии же, стены которой увешаны плакатами с изображением гоночных автомобилей, на Кингз-кросс в Лондоне, в 3000 милях от уотерсовского лонгайлендского дома, его старый друг Ник Мейсон гораздо менее саркастичен, хотя в его своеобразной, добродушной манере обращения также чувствуется неприязнь: «Кому это нужно — собирать 200 человек гастрольной команды, чтобы выступать на встрече Нового года? Все мы видели фильм про «Spinal Тар» и этот замечательный момент в конце, когда группа воссоединяется. Полагаю, если пофантазировать на эту тему, это мог бы быть концерт наподобие «Live Aid». В нашей ситуации, безусловно, по отношению друг к другу присутствуют чувства недоверия, злобы и так далее. Думаю, это пройдет, но очень трудно вернуться туда, где было когда-то так здорово».
Дэвид Гилмор, по-английски вежливый, прячущий истинные чувства в страдательных залогах, отрицании отрицания, говорит об Уотерсе с радостью, порой почти с теплотой, как старый спарринг-партнер: «Безусловно, кто-то из нас иногда думает об этом, и я подумал тоже: «Как бы это могло быть, если бы мы все снова собрались в студии и решили сделать что-нибудь?» И я не вижу, как это можно осуществить. Мы пригласили его сыграть вместе с нами, если он хочет, «Dark Side Of The Moon» в «Earl's Court», но он вежливо ответил: «Нет, спасибо». Я также приглашал его на свое пятидесятилетие, на что он тоже сказал: «Спасибо, нет». Я не прилагал больших усилий, чтобы вернуть его в группу, но я был сама любезность».
А в доме в Атланте, штат Джорджия, Рик Райт до сих пор выглядит как человек, находящийся в шоке. Как это ни странно, самая спокойная его речь о несправедливости, предательстве и психотерапевтическом образе жизни сопровождается звуком стучащих молотков. Неподалеку от нас работают строители. Так уж случилось, что они строят стену.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
РОДЖЕР УОТЕРС — автор, вокалист, бас-гитарист, продюсер.
ДЭВИД ГИЛМОР — вокалист, гитарист, продюсер, соавтор песен «Comfortably Numb», «Young Lust», «Run Like Hell».
РИК РАЙТ — клавишник; первую половину проекта «The Wall» был участником «Pink Floyd», потом получил отдельную ставку.
НИК МЕЙСОН — барабанщик.
ДЖЕЙМС ГАТРИ — звукоинженер, сопродюсер.
ДЖЕРАЛЬД СКАРФ — художник, аниматор.
БОБ ЭЗРИН — продюсер (предыдущие клиенты: Элис Купер, группа «Kiss»), соавтор песни «The Trial». Ему было 29 лет, когда проект «The Wall» начался.
6 июля 1977 года. На последнем концерте турне «In The Flesh» с материалом альбома «Animals» на монреальском Олимпийском стадионе Роджер Уотерс плюет в фэна.
ДЭВИД ГИЛМОР: Помню, тот концерт мне не очень понравился. Они только что закончили строительство стадиона, и там все еще был кран, они забыли разобрать его. Я был настолько разочарован концертом, что пошел и сел за микшерский пульт, когда нас вызвали на бис. Это вряд ли повлияло на настроение Роджера. Думаю, на самом деле он был до такой степени противен сам себе, что позволил себе плюнуть в фэна.
РОДЖЕР УОТЕРС: Не уверен, что я попал в него.
НИК МЕЙСОН: Ну, Роджер не тот человек, который создан для мира и любви… но мы относились к нему благожелательно, даже когда он был резок. Стадионные концерты очень отличаются от обычных. Когда мы играем, мы смотрим на публику, публика также смотрит на нас, и все, что мы на самом деле видим, это первые ряды; я не говорю, что там все чокнутые, но то, с чем мы обычно сталкиваемся на стадионах, — это люди, достаточно сумасшедшие, чтобы пробить себе дорогу к сцене, люди, знающие слова песен, прождавшие весь день и сплющенные толпой, когда группа выходит на сцену.
ГИЛМОР: Как бы там ни было, Роджер никогда не любил гастролировать, он всегда был напряжен и раздражен. Он испытывал отвращение ко многим видам бизнеса, которым мы занимались. Перелом произошел после огромного успеха «Dark Side Of The Moon» — публике нравилось «участвовать» в концерте, много орать. До этого же, даже когда мы выступали в больших залах на 10 000 мест, в отдельные моменты можно было услышать, как муха пролетела. Поэтому для нас это был шок — но за последующие четыре года я привык к мысли, что так и должно быть.
УОТЕРС: Концерты становились все более и более угнетающими. Эти залы были построены не для музыки, а для спортивных соревнований и, естественно, для военных ритуалов, поскольку спорт — один из таких ритуалов. Я испытывал огромное чувство разочарования, я задавал себе вопрос, что мы все здесь делаем, в чем смысл? И ответ был таким: деньги и эго. Все ради этого.
БОБ ЭЗРИН Я познакомился с Роджером через его жену Кэролайн, которая одно время работала у меня. Во время турне с материалом альбома «Animais» они остановились в Торонто, где жил я, и в лимузине по дороге на концерт Роджер рассказал мне о своем чувстве отчуждения, связанном с публикой, и что он иногда испытывает желание установить стену между ним и ей. Я легкомысленно заметил: «А почему бы тебе ее и не установить?» Через полтора года он мне позвонил и попросил приехать к нему домой, чтобы поговорить о возможности вместе поработать над его проектом под названием «The Wall».
Гастроли с материалом альбома «Animais» завершены, участники группы разъезжаются в разные стороны: Гилмор и Райт — делать сольные альбомы, Роджер — в деревню сочинять «The Wall».
УОТЕРС: Иногда в течение дня у меня появляется ощущение отстраненности от всего, перед глазами у меня все плывет, и я соображаю: «О, я собираюсь сочинить песню». Затем нужно взять эту песню за шиворот и использовать все свои способности, приобретенные в течение многих лет, чтобы закончить ее, но первоначальный импульс — это состояние отстраненности. На мой взгляд, это можно описать выражением Юнга «коллективное бессознательное». Я пытаюсь вспомнить, обращался ли я к психотерапевту в тот момент, и думаю, что нет. Думаю, до 1981 года не обращался.
Вначале у меня было два мысленных образа — строительство стены поперек сцены и садомазохистские отношения между публикой и группой, образ зрителей, на которых сбрасываются бомбы, зрителей, разрываемых на куски, но аплодирующих громче обычного, потому что они в центре действия, хоть и в качестве жертв. Есть что-то мрачное и несколько тревожное в этих отношениях — в том, что мы используем настолько громкую аппаратуру, что она может причинить вред публике, и что публика хочет пробиться поближе к ней, чтобы ее оглушали как можно сильнее. Вот откуда идея Пинка, превращающегося в нацистского демагога.
Тема умопомешательства имеет отношение к Сиду, но и к моему жизненному опыту тоже. «В детстве у меня был жар, мои руки казались мне двумя воздушными шарами» — эта строчка о не поддающемся описанию чувстве, которое испытываешь, находясь в бреду с высокой температурой, когда все кажется большим. Пару раз в моей жизни я был на грани сумасшествия, я был как в бреду, поэтому то, как Сид или другие шизофреники должны себя чувствовать, взято мной из детских воспоминаний и из редких моментов сильного стресса в моей жизни, когда я сам находился на грани безумия.
ЭЗРИН: Роджер пригласил меня на уикенд — в деревне у него был красивый дом со студией. То был один из этих чудесных, унылых, серых и дождливых уикендов в Англии. Роджер усадил меня в комнате и прокрутил пленку с записью музыки, целиком сыгранной на гитаре. Это была как бы одна песня продолжительностью 90 минут под названием «The Wall», а также наброски других идей, которые он надеялся присоединить и которые так и не присоединил к этому альбому, но которые появились позже на его сольных работах. Английская сельская местность с ее сыростью и туманами была прекрасным дополнением к этой музыке, и музыка произвела на меня впечатление. Это не была законченная работа, она даже не напоминала законченную работу, но она создавала атмосферу, и я понял после ее прослушивания, что это будет нечто значительное — и придется много работать, чтобы сделать из нее что-то связное.
УОТЕРС: Я понимал, что это будет долгий и сложный процесс, и мне нужен был напарник, с которым я мог бы поговорить об этом проекте. Потому что в группе не было никого, с кем я мог бы обсудить материал — Дэйву было просто неинтересно, Рик в тот момент уже перестал работать, а Ник и рад был бы выслушать меня, поскольку мы были довольно близки тогда, но его больше интересовали гоночные автомобили. Мне нужен был кто-то вроде Эзрина, который в музыкальном и интеллектуальном плане находился примерно там же, где и я.
ГИЛМОР: Мы никогда сразу же по завершении одного проекта не начинали делать другой, мы всегда брали небольшой тайм-аут. Меня уговорили мои старые друзья, с которыми я выступал до «Pink Floyd», что мы должны собраться и без репетиций записать альбом, немного повеселиться. Рик занимался своим альбомом. Когда мы снова встретились в студии в Лондоне, Роджер заявил, что он хочет делать один из двух проектов, над которыми работал все это время в своей домашней студии. Он пришел с двумя довольно хорошими, длинными демозаписями: одна — «The Wall», а вторая позднее стала его первым сольным альбомом, она имела одну очень красивую мелодию, но в моей памяти осталась как слишком однообразная. Мы решили, что «The Wall» будет тем проектом, над которым мы станем работать, когда в сентябре снова соберемся вместе.