Когда мы вышли из гостиницы и отошли на сто метров, Галински сказал:
— Знаете, зачем ей нужно знать, в какой порт груз уже прибыл, а в какой нет?
— Нет. Зачем?
— Потому что там взрывчатка.
Я кисло улыбнулся его шутке. Ясно было, что заказ мы не сделаем, «пилотный проект», на котором меня хотел испытать Штефан, оказался слишком твёрдым орешком, не по зубам мне… При этом я понимал, что объяснить Штефану всё как есть не получится, потому что официально госпожа Воронофф в заявке на оптимизацию логистики своего концерна, конечно же, не написала, что нам надо будет взламывать систему защиты портовых баз данных…
— …говорю вам, эта баба задумала разнести весь мир, — не умолкал тем временем возбудившийся Галински. Щёчки у него порозовели, я уже плохо понимал, гонит ли он волну или на самом деле… наш хакер-капризуля малость того — не в себе… Или это — ещё один буревестник апокалипсиса? — подумал я, глядя на него…
— Ну так что, будешь делать этот проект? — спросил я как можно более обыденным голосом.
— Вы что, издеваетесь? — остановился Галински.
Я не замедлил шаг и не обернулся. Он меня догнал. Я сказал:
— Почему же. Я вполне серьёзно. Представляешь, какие деньги она нам за это заплатит? А мир всё равно невозможно уничтожить, Матиас. Это всё равно, что наоборот…
— Что наоборот? Создать?
— Ну или, скажем так, построить вечный двигатель. Вот если бы к тебе пришёл сумасшедший и предложил миллион за то, что ты сделаешь ему чертёж его проекта или даже напечатаешь его в газете, в отделе объявлений? Ну что бы ты не взялся за такое, нет?
— Во-первых, мы об этом даже не спросили — о цене… А во-вторых… Хоть бы и миллион… For the world is not enough!
— Уверен? — спросил я.
— Всё, прощайте, — сказал Галински. — Если вам хочется, чтобы вас нашли где-нибудь в канаве с простреленным черепом… Это ваше личное дело… Меня же здесь вообще не было, и я ничего не слышал.
И в самом деле: после этих слов его не стало. Он буквально растворился в толпе, хотя какая такая толпа могла быть в этот момент на Максимиллианштрассе? Но Матиас Галински исчез, это факт, провалился под землю…
А я почувствовал — стоя возле витрины магазина «Tod’s»[38], что сейчас тоже куда-то провалюсь…
Дело было не только в том, что моя карьера кончилась, так и не успев начаться…
Мне казалось, что я стою у витрины магазина, в котором Ахим когда-то — получив первый в своей жизни пятизначный гонорар — покупал одежду, причём он взял меня с собой… Но магазин назывался как-то иначе, такое название я бы запомнил…
Или это не тот магазин?
Вернувшись на какие-то пятьдесят метров, я увидел ещё один магазин одежды… Это был «Boss», его я бы тоже запомнил — если бы мы заходили в него…
Я понял, что это тот магазин, просто потому что, проезжая довольно часто по Максимиллианштрассе, я что-то не замечал этой вывески… Значит, перед этим там был другой магазин… Впрочем, про «Tod’s», наверное, можно было сказать то же самое… Тридцать лет — огромный срок…
And who is Tod’s Boss?
С такими мыслями примерно я подошёл к подземному переходу, который я уже подробно описывал на предыдущих страницах…
Так что теперь можно ограничиться только описанием того, что там показывали в тот момент…
На экране шло видео некоего Джулиана Розефельда… Под названием «Трилогия несостоявшегося»… Третья часть: «Перфекционист»…
Всего было три экрана…
На первом из них человек, совершенно не похожий на Ахима… Я бы сказал, полная противоположность моего отца… Собирал, тем не менее, парашют… Облачался в брезентовый костюм защитного цвета… И шёл уже к дверям, как вдруг раздавался телефонный звонок… И человек возвращался… А потом он решал проверить ещё раз, правильно ли сложен парашют… А тогда уже — и правильно ли он завязал шнурки… И не забыл ли надеть трусы… Он то есть снова и снова расстилал на полу парашют, раздевался и одевался, шёл к дверям, хлопал себя по голове — что-то забыл, ах да…
А на втором экране в начале двадцатипятиминутного цикла видна была пустая кабина самолёта…
Потом тот же человек, что и на левом экране, садился в кресло пилота и начинал переключать тумблеры, основная масса которых находилась на потолке кабины… Это продолжалось все двадцать пять минут… В течение которых на третьем, самом правом, экране тот же самый коротышка готовился к прыжку, занимаясь моделированием…
Комната была завалена всевозможными моделями самолётов, и не только самолётов, книгами по воздухоплаванию…
В центре же комнаты он устанавливал гладильную доску… И сам становился моделью — ложился пузом на доску, расставлял руки, приподнимал ноги… Поза, в которой летит парашютист… Не хватало только облаков… До какого-то момента — пока он не дотягивался рукой, не слезая с доски, до прибора, из которого после этого начинал валить густой пар…
И вот уже комната была заполнена вполне правдоподобным облаком… В центре которого наш герой и парил теперь на гладильной доске… А потом мой взгляд переходил на левый экран — проходя вместе с его рукой по тумблерам на потолке кабины — на центральном экране… А на левом герой вываливал на пол жёлтый парашют… С тем, чтобы снова его собрать, запихнуть в синий рюкзачок, пойти к дверям, вернуться — что-то забыл…
Я долго простоял в «Макс-форуме», три полных цикла, наверное… Или четыре… За это время от экрана к экрану прошли несколько дужей… При этом мне, когда я замечал их боковым зрением, в самом деле казалось, что они выходят из одного экрана — того, что был у меня за спиной, и входят в другой, или точнее, в стекло, которое было передо мной… Три экрана с видео Розефельда были отделены от меня стеклом, от пола до потолка, но я ведь, по-моему, уже подробно описывал устройство этого самого перехода… И даже, кажется, упоминал старину Дирка, но в это время его бесполезно было кликать, и я этого не делал, а просто молча стоял между двух стёкол, глядя на прыжок, который так никогда и не состоялся…
Это видео не было фильмом об Ахиме… У которого на счету были тысячи, если не десятки тысяч прыжков…
И всё же последний его прыжок, хоть и состоялся, но был невидимым… Потому что он прыгнул в шахту… Зачем? Я не знаю… И получилось, что он стал самым невидимым, этот его последний прыжок…
Так что во всём этом можно было увидеть некую синхронизацию внешнего ряда… С моими мыслями об Ахиме… Но я сказал себе: не стоит впадать в паранойю… Просто хорошее видео… В которое можно подставить всё что угодно… И кого угодно… Кого? Да хотя бы того же меня… Я ведь точно так копошусь всю жизнь… И никак не прыгну…
Мне кажется, что именно там, в переходе, в тот день, у меня зародилось ещё не до конца осознанное… Желание навсегда покинуть Мюнхен…
То ли сумасшедшая баба со своими плавучими ларцами меня заразила… Океаническим чувством… То ли видео — я понял вдруг, что, несмотря на парашют, это не об Ахиме, нет, это, конечно же, обо мне…
Зазвонил телефон, я поднёс его к уху и услышал короткие гудки… Я посмотрел на экран и увидел номер госпожи Воронофф… «Я же сказал: до завтра», — сказал я вслух никому…
«О’кей, до завтра так до завтра», — сказал голос за моей спиной, я обернулся и увидел парня в тулупчике… Хотя было тепло, может быть, фён, в общем, очень тепло… Я вспомнил его: это был художник из зоны… Точнее, он точно так же был из зоны, как и я… Он там был в гостях… Я забыл, как его звали, но какое это имело значение…
— Хорошее видео, — сказал он, — правда?
— Правда, — сказал я.
— Особенно когда в конце в его окно влетает самолёт…
— Я не видел никакого самолёта, ты о чём?
— Значит, ты не полностью посмотрел.
— Да нет, я-то как раз полностью, и не раз…
— Ну не заметил, там же три экрана, ты смотрел каждый раз на другой… Хочешь, вернёмся, если ты мне не веришь…
— Да ладно, верю… Не стоит возвращаться.
— А ты прыгал когда-нибудь с парашютом?
— Нет, — сказал я, — или точнее, да… Но я не помню прыжок…
— Что же это ты ничего не помнишь? — засмеялся он. — Как самолёт в комнату влетел, не помнишь, как прыгнул, тоже не помнишь…
— Просто я родился в воздухе, — сказал я. — Потому что мои родители были парашютисты. Они зачали меня в воздухе, и свадьбу сыграли в воздухе, и родила меня мама тоже… В воздухе… Ты мне веришь?
Он больше не смеялся, внимательно смотрел на меня и ждал, что я ещё скажу… Мы всё ещё стояли у входа в «Макс-форум», руки его как бы сами по себе крутили самокрутку, я видел краем глаза, что табачок зелёный… Да и никакой не табачок…
— Вообще-то здесь опасно курить, — сказал я. — Моего знакомого взяли за жабры…
— Да ладно… Скажи лучше, почему же ты сам потом не прыгал? С такими-то родителями-парашютистами?
— Именно поэтому, — честно ответил я. — Эдипов комплекс.
— Тьфу. Как ты можешь говорить такие слова… Ты что, спал со своей матерью?
— Комплекс не означает, что надо делать то, что делал Эдип… Но раз уж ты спросил… Точно ответить я не могу. Потому что я не знаю свою мать, никогда не видел, а так как бывали у меня женщины, которые были старше меня… Вот, скажем, полчаса назад я чуть было не возжелал одну бабушку… Но это неважно… Да, так что делать, если мать нас бросила?
— Бросила тебя в воздухе? — засмеялся художник, передавая мне джойнт…
— Ну чуть попозже, — сказал я, затягиваясь…
— Тогда всё это может оказаться байкой.
— А ты что, поверил?
— Как тебе сказать… У тебя хорошо получается, без тени улыбки… Кто тебя знает? И вообще — кто что знает? Вот знали мы с тобой два дня назад, что снова встретимся?
— Если ты на самом деле поверил в эту историю, ты уж точно поверишь в другую… Пойдём, расскажу, — сказал я.
— А зачем? — спросил Флориан.
— Ты всё поймёшь.
Мы сели за столиком благословенного кафе «Рим», я рассказал Флориану историю своего происхождения, и она ему, как и следовало ожидать, тоже пришлась по душе.