2, но понемногу её перестали упрекать, особенно с тех пор, как доктор Оливье стал зарабатывать больше всех врачей в департаменте. [2 Мезальянс - неравный брак.]
Бернар, чистенько одетый и гладко причёсаный, белокожий и черноволосый Бернар, был типичным единственным сынком в типичной буржуазной семье. Родители баловали его, заботясь лишь о том, чтобы он выбирал себе подходящих товарищей. Он часто пропускал занятия в школе, имел домашнего репетитора и всё то, о чём может мечтать мальчик его лет. У него были велосипед, коньки, электрическая железная дорога, ружьё для подводной стрельбы, пневматический пистолет, стреляющий дробью, теннисная ракетка и альбом с марками. Его товарищи в Бордо имели точно такие же игрушки и такие же альбомы с марками. И, может быть, именно поэтому его так тянуло к Гастону, у которого не было ничего, кроме удочек и сумки с приманкой, но который был интереснее всех его товарищей в Бордо.
После завтрака Бернар снова улизнул из дому и побежал на пляж. Гастон уже ждал, сидя на дюне. Океан был спокойный и гладкий, как это бывает во время полной воды самого большого прилива. Волны мягко шелестели у берега.
Гастон, повидимому, ждал уже достаточно долго. При виде Бернара он нетерпеливо вскочил.
- Пришёл наконец! - сказал он с упрёком. Он окинул Бернара быстрым взглядом и, не увидев ничего у него в руках, забеспокоился.
- А рыба где? Запыхавшийся Бернар остановился.
- Рыбы нет.
Он развёл руками. Гастон взглянул на него с изумлением и разочарованием.
- Проспал… Я же говорил… Бернар энергично запротестовал:
- Не проспал! Я был здесь во-время. На трёх крючках приманка осталась, остальные были пусты.
На лице Гастона появилось недоверие.
- Врёшь!
- Не вру. Я говорю всё, как было. Ничего не попалось.
- А приманку новую насадил?
- Насадил. Головы макрелей и свежие сардины.
Гастон нахмурился. В глазах его всё ещё мелькало недоверие.
- Ну, если ты и соврал, то ненадолго. Я всё равно узнаю по оставшейся приманке, соврал ты или нет.
- Хорошо. Вот увидишь, я говорю правду.
Но Гастон продолжал дуться.
- Я заранее знал, что ты не справишься. Ни на кого нельзя надеяться!
Бернар вынул из кармана пневматический пистолет.
- Хочешь пострелять? На, бери! Гастон протянул руку.
- Пистолет! Точно такой же я видел у одного малого. Покажи-ка!
Увлёкшись игрой, они быстро забыли о неудавшейся ловле. Так как на берегу стрелять было не во что, они перебрались в лес. Через час мальчики расстались уже самыми сердечными друзьями.
Во второй раз они встретились в этот день во время вечернего отлива. Они нашли на крючках спрута, угря и большого ската.
- Видишь! - торжествовал Бернар. - Если бы я не положил приманки, ничего бы не поймалось!
- Ничего не понимаю, - бормотал несколько смущённый Гастон. - Обычно ночной улов самый лучший…
Они насадили вместе приманку и условились на завтра. Но на следующее утро крючки были пусты, не попалось ни одной рыбы.
Гастон недоумевал. Прошлой ночью был самый большой прилив, а всем известно, что это - лучшее время для улова.
При вечернем отливе им снова посчастливилось. Но утром следующего дня они опять не нашли на удочках ничего.
Гастон внимательно осмотрел лески и крючки. Потом начал ходить по пляжу, оглядываясь вокруг.
- Чего ты ищешь? - спросил Бернар.
Гастон ответил не сразу. Он нахмурился и сдвинул брови. Ему хотелось разжечь в Бернаре любопытство, но вскоре он не выдержал.
- Я рассказал обо всём дяде. Он говорит, что если только мы хорошо насадили приманку, то, значит, кто-то на рассвете просто крадёт у нас улов.
Бернар от удивления выкатил глаза.
- Крадёт? Кто же здесь мог бы красть рыбу с крючков?
Гастон пожал плечами.
- Вот именно! Людям, живущим в Мимизан-Пляже, выгоднее купить рыбу у рыбака, чем вставать на рассвете. А рыбак у рыбака не украдёт.
- Ну, видишь!
Гастон побежал вперёд, нагнулся и поднял с песка маленького, ещё живого ската.
- Его оставил отлив. Разве что… - Он сунул палец рыбе в рот и поднял глаза на Бернара. - Смотри, след от крючка.
Бернар ещё нe понимал, в чём дело, и смотрел то на Гастона, то на рыбу.
- След от крючка, - повторил Гастон. - Это значит, что скат попался и кто-то снял его с крючка.
Мальчики смотрели друг на друга, поражённые до глубины души.
- Твой дядя был прав! - закричал Бернар. - Кто-то обкрадывает нас!
Гастон вертел рыбу во все стороны.
- Что за подлость, - проговорил он, - украсть три ночных улова во время самых больших приливов! Пусть только попадётся мне, тогда узнает!…
Он сунул рыбу в сумку и уселся на песке. Бернар присел рядом на корточки…
- Слушай, Гастон, мы должны его поймать на месте преступления!
- Об этом-то я и думаю. Только как это сделать? Надо придти сюда, когда будет ещё совсем темно.
Бернар вскочил и замахал руками.
- Придумал! Ты переночуешь у меня, а дома предупредишь своих.
- А твои родители не рассердятся? Бернар заколебался.
- Мы им ничего не скажем. Влезешь ко мне в окно, когда стемнеет.
Гастон покачал головой:
- Пожалуй, не надо. Твои родители меня даже не знают. Может быть, лучше рассказать им?
Бернар опустил глаза. Конечно, это было бы самым лучшим. Однако как родители отнесутся к Гастону? Бернар смотрел на него, силясь себе представить, какое впечатление он произведёт на отца. На Гастоне были старые штаны в заплатах и заштопанный бумажный свитер. Он был бос. Из-под грязного берета выглядывали спутанные волосы. Видно было, что он расчёсывает их не часто.
Осмотр, должно быть, привёл Бернара к неутешительным выводам, потому что он покачал головой:
- Нет, лучше ничего не говорить им. Ты не знаешь моих стариков.
В конце концов они порешили на том, что Гастон переночует у знакомого лесоруба на опушке леса и разбудит Бернара. Условным знаком выбрали трёхкратный крик совы, и некоторое время Гастон осваивал совиный крик, а Бернар прислушивался к нему, чтобы не вышло ошибки. Под конец они решили также, что на всякий случай Бернар возьмёт с собой пневматический пистолет.
Весь день Бернар провёл с родителями. Он не пошёл на берег во время вечернего отлива, хотя мысль об этом не давала ему покоя. Доктор Оливье вообще косо посматривал на постоянные отлучки сына, а у госпожи Оливье, что ещё хуже, появились какие-то подозрения. Она, видимо, ещё не делилась ими с мужем, но Бернар ясно читал их в её глазах. Поэтому, в связи с предстоящим ночным походом, он решил вести себя получше.
После завтрака он пошёл с родителями на прогулку. Солнце грело достаточно сильно, но с океана дул резкий ветер, и госпожа Оливье предложила пройти к лесу. По ясному небу, над высокими, поросшими сосной дюнами двигался золотистый туман пыльцы. Пахло свежей смолой и нагревшимися соснами.
После чтения сегодняшней утренней газеты господин Оливье был необычно возбуждён. Всю дорогу он разъяснял супруге, какую угрозу содержит в себе подписанное правительством соглашение о создании европейской армии. Бернар бегал туда и сюда, прыгал по слою опавшей хвои и одним ухом прислушивался к тому, что говорил отец.
Господин Оливье шагал озабоченный, не замечая красоты леса в лучах весеннего солнца, глухой к пению птиц.
- Недоразумение заключается в том, - говорил он, сопровождая свою речь оживлённой жестикуляцией, - что Германия и в будущем всегда будет нашим смертельным врагом, как всегда была им в прошлом. Я ненавижу их, как ненавидели их мой отец и дед, и ни на грош не чувствую к ним доверия. Мой дед сражался с ними в 1870 году, отец - в 1914, а я - в 1940 году. Теперь же нам, французам, велят создавать вместе с ними Европу! Ничего подобного, моя дорогая! Европейская армия! Ничего подобного! Если армия, то только армия французская и притом достаточно сильная, чтобы держать их в наморднике. Немец останется немцем, то есть извечным наследственным смертельным врагом нашего народа.
Бернар, держа наготове пневматический пистолет, спрятался за дерево и воображал, что он на войне. Вот сейчас из-за дерева появится немец - смертельный,, извечный, наследственный враг французов! Бернар тут же задаст ему перцу. Он с увлечением нажал несколько раз спуск пистолета. Дробь застучала о сосновые пни: бах-бах-бах! Немцы падали, как колоды. Отец, наверное, был прав, говоря, что не надо быть к ним снисходительным… Все книги, которые читал Бернар, были полны описаний трусости и жестокости немцев, благородства и героизма французов. Как жаль, что Бернар был маленьким, когда немцы оккупировали Францию! Теперь-то уж нет возможности проявить всю ненависть и презрение, которые он к ним испытывал! Хоть бы на одну только минуточку встретить какого-нибудь немца! Бах! Бернар выстрелил в ближайшую сосну.
Доктор Оливье продолжал говорить. Бернар вышел из-за сосен и побежал по тропинке.
- А эти американцы? Тоже хороши. Навязывают нам восстановление вермахта1, когда почти весь кадровый состав офицеров и сержантов нашей армии перемалывается в Индокитае! Ты только посмотри, сколько американских солдат шатается даже в этих лесах! Создали себе в Ландах главный склад боеприпасов. Вместо этого могли бы заменить нас во Вьетнаме. Мы ведём там войну не только ради своих интересов: из Вьетнама вывозится девяносто процентов всего каучука и пятьдесят процентов всего олова, потребляемых Америкой. [1 Вермахт - германские вооружённые силы.]
Бернар не слушал дальнейших рассуждений отца. Теперь он воображал себя солдатом французского экспедиционного корпуса, сражающимся во вьетнамских джунглях. Вокруг всё кишит вьетнамцами, а он с автоматом в руке неустрашимо пробивается вперёд сквозь тропическую чащу и укладывает врагов наповал. Бах-бах-бах! Именно такую картину видел