ский поэт, который написал стихи для «Патерсона», очевидно, полноценный соавтор картины.
Джармуш может снимать только как Джармуш, это его природа. И когда я смотрю фильм «Мертвые не умирают», то он, наверное, кажется неудачным с точки зрения какого-то там канона зомби-жанра, на который, конечно, наплевать и мне, и Джармушу. Джармуша ни в одном из его фильмов не интересует сюжет. Фильм «Мертвые не умирают» объявляет нам: если ты человек, человеческое существо, то ты умрешь. Ничего нового в этой идее, конечно же, нет, хотя есть некоторый радикализм – посвятить целый фильм одной мысли.
Мне показалось, что в этом фильме максимально выражена нелюбовь Джармуша к технологиям, они ему не нужны.
Он их ненавидит!
В этом фильме атмосфера Америки, кантри, условные 1960-е, и Джармушу этот мир с подключенным вайфаем не очень нужен.
Это правда, потому что подключенность к сети нарушает одиночество отшельника в его избушке. Да, Джармуш немножко луддит [противник технологий]. Этим он не похож на большинство режиссеров. Мы же знаем, чем кино отличается от всех искусств? Кино без технологии не существует. Давай я прочитаю замечательное стихотворение Алексея Сальникова. Один из моих любимых современных русских писателей. Я совершенно не удивился, когда после «Петровы в гриппе» узнал, что он еще и поэт:
Давно известно и взрослым и каждой крошке,
В кино порой так хороша земля,
Что зомби прут из нее навроде картошки
Почем зря.
Ума Суинтон, Тильда Турман, не вырастая
Из собственных камео, как из пальто,
С этого момента, хочешь не хочешь, если не стая,
То Беатрикс Киддо.
Весь мир насилья – травка, земля и лужи,
Надгробья, ночные заправки и облака,
Блещут внутри катаны, которая все же не лучше
Дробовика
И меланхолии, на которую способна только собака,
Или Гарфилд, или директор школы, ну, что сказать,
Имеется тип, способный среди ожившего праха
Позависать
В очередном замершем, заспиртованном иксе
На карте Америки, где смерть течет, как вода.
«Билл, а был ли у вас киноопыт зомбиапокалипси…
…а, ну-да».
Мне приятно наблюдать, что Сальников немножко синефил и разбирается в теме: и в Джармуше, и в Тарантино, и в «Добро пожаловать в Zомбилэнд», все они немудрящим образом тут зашифрованы и очень элегантно зарифмованы. Расскажу про еще одного соучастника – Артема Липатова. Он написал про Стерджил Симпсон. Если вы смотрели «Мертвые не умирают», то там Джармуш придумал очень смешной ход – саундрек фильма состоит из одной единственной песни, и весь фильм звучит только она. И под конец она надоедает тебе настолько, что ты прямо счастлив, когда герой Билла Мюррея разбивает компакт-диск об асфальт, потому что его достало все время слушать одну и ту же песню. При этом она еще и является песней Title Song, называется «The Dead Don’t Die», то есть «Мертвые не умирают».
Вы сравниваете последний фильм Джармуша с тем, что делает Триер в «Меланхолии»?
Их очень трудно не сравнить, потому что там даже есть визуальный образ, эта токсичная, как говорит герой Тома Уэйтса, луна. Во-первых, это образ «Меланхолии» и Меланхолии как планеты, которая раздавит землю. Понятно, что это огромная метафора для Триера, а вовсе не научная фантастика. И тут такая же Луна, которая пробуждает зомби. Триер и Джармуш – люди одного поколения, они начинали одновременно, у них едва ли не в одном году дебюты – «Страннее, чем рай» Джармуша и «Элемент преступления» Триера шли в Каннах в один год. Они в буквальном смысле идут параллельно, нога в ногу, хотя совершенно разными дорогами. И режиссеры они уже немолодые, достаточно усталые люди, злые на весь окружающий мир. С этим миром они решили на экране и покончить.
Вы не знаете, они общаются?
Ой, нет. Джармуш и Триер предпочли бы не общаться ни с кем и никогда. Они неохотно даже интервью дают, и у каждого очень узкий круг друзей. Триер – социопат, Джармуш не социопат, но он зависает в очень ограниченном, маленьком кругу своих близких. И можно заметить, что актеры, которых он снимает, это в основном его друзья – Игги Поп, Тильда Суинтон, видимо, Билл Мюррей. С недавнего времени в этот круг вошел и Адам Драйвер.
Джармуш часто снимает кино о группе людей, которые хотят сбежать из общества, современности…
Джармуша разочаровывает не общество, а человечество. Это совершенно другой масштаб. К обществу у него нет никаких вопросов, он себе нашел в нем какое-то место, и все. Но то, что человечество даже не деградирует, а полностью зомбифицировалось, это так и есть. Но, мне кажется, его фильмы, несмотря на этот финальный монолог отшельника Боба в «Мертвые не умирают», не поучают нас. Он больше говорит о том, что все умрут, чем о том, что, люди должны быть наказаны за бесконечное зависание в мобильных телефонах. Просто пока будешь сидеть в мобильном телефоне, не заметишь, как подкрадется зомби и тебя загрызет.
Вы несколько раз общались с Джармушем. Он меняется?
Нет. У него есть своеобразный мир, он его выстроил. Мне кажется, что этот мир превратился во вселенную уже к моменту выхода фильма «Таинственный поезд» или, скажем, «Ночь на земле», в которой он показывает землю, не Нью-Йорк, не Новый Орлеан, это целая земля. И спрашивать о том, перестал ли он быть ее жителем – бесполезно, потому что он ее создал. Джармуш в этом смысле похож на поэта. Я не большой поклонник Бродского, но все-таки много раз читал его и перечитывал. Мне кажется, когда читаешь раннего, ленинградского Бродского и совсем позднего, такого сложного, ты видишь, что это один и тот же поэт и человек.
Джармуш реагирует на критику своих фильмов?
Реагирует. Дело в том, что он совершенно не пафосный и не самовлюбленный человек. Он спокойно относится к критике своих фильмов. Но он делает то, что делает, в каком-то смысле абсолютная цельность защищает его от этой критики. То есть для критики должен быть какой-то ракурс. Я очень хорошо понимаю, за что можно критиковать третьих «Пиратов Карибского моря» в сравнении с первыми: там все то же самое, мы уже видели этот аттракцион два года назад, зачем тратить огромные деньги, чтобы еще раз его посмотреть? Но Джармушу задавать этот вопрос совершенно бесполезно. Каким именно нормативам он может не отвечать, кто эти нормативы задал? Если их задает зритель, то с какой стати он навязывает художнику, как должен выглядеть его фильм? Представьте себе, что мы критикуем позднее творчество Марка Ротко и говорим: «Марк, ты ранний рисовал зеленое с красным, а сейчас у тебя серое с голубым. Это никуда не годится! Мы хотим опять зеленое с красным». Человек работает над своим миром, но мы почему-то привыкли относиться к кино как к потребительской ценности и с потребительских позиций должны его критиковать… Но это делается не ради удовлетворения наших запросов – просто так счастливо совпало, что чьи-то запросы кино еще может удовлетворить.
А окупаются его фильмы?
Еле-еле. Нам кажется, что он такой великий и могучий, но кино стоит дорого, а прокат у его картин очень небольшой. Почему недовольны фильмом «Мертвые не умирают»? Потому что количество звезд, видимо, выглядело в чьих-то глазах как обещание более развлекательного и менее джармушевского кино, а этого, разумеется, не произошло. Выходит звезда – и тут ее съедает зомби. Все. Или звезда и есть зомби.
Вы сказали, что Триер и Джармуш – разочарованные режиссеры, которым не очень уже нужно все человечество. А если проводить параллель с Россией или даже с Азией, есть ли режиссеры, которые думают о том же?
Мне кажется, что нет. В Азии огромное количество великих, потрясающих авторов. Но кино там устроено иначе. В азиатских фильмах чудесным образом нет этого «разлома» между артхаусом и зрелищным кино, который почти погубил русское авторское кино и нависает дамокловым мечом над американским и европейским. Например, фильм «Паразиты», «Магазинные воришки» или любой мультфильм Миядзаки – это и авторское кино, и зрительский хит. Все эти картины окупаются. Когда мы иногда смотрим на Азию почему-то по привычке свысока, думая, что там культура в чем-то ниже нашей, то это все смехотворно. Культура там выше на три головы, чем американская и наша, и древнее.
Хотя можно найти у Джармуша сходства с азиатским кино. Например, самый радикальный и, может быть, гениальный из действующих азиатских режиссеров – Цай Минлян. К сожалению, он ушел от кино как кино и занимается в последние годы видео-артом. Он обречен на то, что никогда не будет собирать у себя на родине кассу. Я бы назвал Апичатпонга Вирасетакула, но я не могу его назвать, потому что он снимает очень радикальное кино и дико востребован благодаря своим арт-инсталляциям и короткометражкам. Он в любых форматах выступает и никогда не жалуется на жизнь. Хотя никакого авторского кино в его родном Таиланде вообще не существует.
А для России крайне несвойственна самоирония, которая присуща Джармушу и Триеру. Если вы возьмете Эйзенштейна, Довженко, Дзигу Вертова, Тарковского, Германа, то не найдете иронии. Ее можно встретить у Киры Муратовой, но она, считайте, украинский режиссер. Мой любимый Звягинцев или Сокуров – все они адски серьезные люди. Все они имеют иногда скрытые, иногда открытые мессианские задачи, которых нет ни у Триера (хотя Ларс – фанат Тарковского), ни у Джармуша. Это немножко другой тип авторов, это авторы, которые имели дело с тоталитаризмом, а не с капитализмом. Капитализм, видимо, больше располагает к самоиронии и к униженности в диалоге с миром, даже если ты понимаешь, что мир неправ.
Что с нами должно произойти, чтобы мы начали к себе относиться менее серьезно?
Не хочу никого обижать, но серьезное отношение к себе, особенно у нации, это – провинциальность. Я прочитал отзыв моего приятеля Сэма Клебанова на то, как шведы восприняли фильм «Солнцестояние». Там показана выдуманная, фольклорная шведская секта, которая приносит человеческие жертвоприношения. Фильм сделан американцами, герои-американцы едут в Швецию, где их всех убивают. Снимали в Венгрии, то есть типичная «клюква», не настоящая Швеция. Хотя играют и шведские актеры, есть шведская речь, но все не по правде. У шведов нет такого: «Ох, это про нас, это все правда». Или: «Не-не-не, это ‘‘клюква’’, шведы не такие». Они читают это, разумеется, как метафору взаимоотношений белого сообщества и мультикультурных современных людей, космополитов, без роду и племени, и видят, как через эту этническую идентичность проявляется фашизм и жестокость. Могли быть шведы, а могли быть кто угодно. Последний раз, когда мне было стыдно за нас всех, – реакция на совершенно очаровательный третий сезон сериала «Очень странные дела», где появляются карикатурные злые русские, живущие в маленьком выдуманном городке в специально придуманном подполье под супермаркетом. Русские построили все это под прикрытием, для того чтобы открыть врата неземному злу. И огромное количество наших людей (причем ни в одной другой стране я не видел такой реакции) пишут и говорят: «Что за бред, русские не такие, они такого не делают! Ну почему если злодеи, то сразу русские?» А когда в первом сезоне тем же самым за