В сериале война закончилась тем, что на границе Москвы образовался пост, который охраняет железнодорожный мост, за которым – зараженная территория. Главный герой – подросток Егор, который хочет спасти мир и показать всем, что он мужчина. Во многих ваших книгах главный герой – мужчина, который на старте почти ничего не знает о мире, и ему с каждой сценой постоянно этот мир открывают, а он все удивляется, какие же все плохие, его обманули, а он должен этот страшный, ужасный, плохой мир спасать. Почему так?
Я поиграл с архетипом героя из «Метро 2033», но 20 лет спустя. Опыт каждого человека важен. Задача – писать об обычных людях, какими я их себе представляю. Герой, с моей точки зрения, в особенности если ты хочешь говорить с широкой аудиторией, не должен быть слишком специфичным. Тем более когда речь идет, по большому счету, о пересказе мифа. И в «Метро 2033» это кэмпбелловский миф, и здесь, в «Посте», это миф, развивающийся по законам греческих или пещерных, первобытных мифов. Есть герой, который действительно знает мало о мире, потому что, если он будет знать о нем все, мы лишим читателя удовольствия открытия мира вместе с героем.
В ваших книгах создается такая атмосфера, что существует только Россия, и ей очень плохо. Почему?
Во-первых, существует только Россия, и ей очень плохо. Три четверти россиян не выезжали за рубеж никогда, поэтому откуда они знают, что все, что происходит во Франции, в Швеции и так далее, – не выдумки Киселева? Мне кажется, что в этом герметичном мире есть свое очарование. Но у меня книг всего семь, и они разнообразные. Вот есть трилогия «Метро», и даже в ней видны различия между героями. В «Метро 2035» герой прожженный, разочарованный, прошедший уже весь путь, думающий, что все понял про мир, и на протяжении книги делающий еще несколько открытий, которые переворачивают его представления о мире с ног на голову. Начиная достаточно «обожженным», но романтиком, к концу он приходит совершенно разочаровавшимся в его собственном революционном движении и в том, ради кого все это делается. Это немножко вольный пересказ «Горящего сердца» Горького на современный лад. «Пост» построен так, что он мигрирует между жанрами – сериал начинается как бытописательская история, потом завязываются отношения между героями, далее появляются элементы триллера и элементы хоррора, и, наконец, все это превращается в сорокинщину с обязательными для большинства моих произведений политическими подтекстами.
В вашем сериале мир оказывается в руках Сатаны. А какие у вас самого отношения с религией?
Для меня разделение между религией и верой было всегда четким, начиная со школьного времени, когда я впервые подумал о том, что в массовом сознании церковь, религия, вера и покраска яиц на Пасху слиплось в одно, но на самом деле это совершенно разные вещи. Понятно, что есть потребность человека верить, которая, наверное, нам также присуща в связи с осознанием нашей смертности и вопросами об осмысленности бытия, которые с этим возникают, и нежеланием прощаться с любимыми людьми. Человек должен верить, потому что это позволяет ему балансировать в жизни. Он хочет быть любимым, любить, и так же естественно для него верить. Объект веры может быть любым: вырезан из моржового бивня или запрещенным к изображению единым Богом. Предмет веры варьируется время от времени. У нас это Троица, которая, если задуматься, тоже достаточно странный предмет веры. Что касается церкви, это политический институт, который конвертирует души в голоса или в деньги. Я не вижу большой разницы между РПЦ и КПРФ. Просто одни работают с одной паствой, другие – с другой. Религиозен ли русский человек? Мне кажется, русский человек не религиозен, а суеверен.
С какими мифами вы чаще всего работаете?
«Метро 2033» прежде всего, работает с мифом о чужом, с ксенофобией. Чужой человек, не такой, как ты, который не похож на тебя, и поэтому априори он является врагом. Это даже не столько миф, сколько какая-то более глубоко биологически заложенная в нас вещь, которая, будучи достаточно скупо описанной, при этом оказывается достоверной. «Метро 2033» вообще писалось в конце девяностых.
Да, когда еще был национализм и разные другие явления.
Национализм никуда особо не девался, просто тогда прошла большая волна иммиграции из кавказских и среднеазиатских республик. И сама по себе книжка, разумеется, несет гуманистический посыл. Я верю в то, что через 10–15 лет произойдет растворение прибывших и их принятие титульной культуры. В то время как они параллельно еще и обогатят ее, разумеется, чем-то своим. Во Франции это происходит с арабами, у нас – с Кавказом и Средней Азией. И это нормальный процесс, и я совершенно здесь никоим образом не настроен националистически, а наоборот. Я считаю, что это здорово. И как для любой империи или бывшей империи, это для нас единственный способ сохранения своей территориальной целостности через отказ от колониальной политики, политики подавления в отношении бывших наших народов – принять их интеграцию в нас и создание какой-то новой синтетической идентичности, исходя из этого слияния. «Пост» работает с мифом о бескрайней неизвестной России, это миф о бессловесном и тем более страшном враге, игра с какими-то нашими ксенофобскими настроениями, боязнь цыган, боязнь татар и так далее.
Вы советуетесь с кем-то, когда пишете?
«Текст» я давал читать наркополицейским, просто полицейским и отсидевшим уголовникам. Потому что там речь идет, соответственно, о парне, который семь лет проводит на зоне, второй главный герой – сын полицейского генерала, который сам строит себе полицейскую карьеру. «Метро 2033» – это изначально был сетевой проект, и начинался он как такой роман, написанный и публикуемый в интернете. К нему сделали форум, где люди собрались и обсуждали, критиковали и советовали. Нельзя сказать, что я обращался за помощью к профессиональным военным, но они сами мне написали: нельзя использовать огнемет «Шмель» в тоннеле. Вот к этому совету я прислушался.
Почему у каждого вашего проекта отдельный сайт?
Потому что мне хотелось бы, чтобы обсуждали не меня, как «персонажа», а мои проекты. Сейчас их число растет, в том числе и в области публицистики, театра и кино, так что, пожалуй, следовало бы уже сделать единый сайт. У меня нет личного тщеславия. Мне не нужно, чтобы говорили обо мне, чтобы узнавали меня, но очень нужно, чтобы обсуждали мою работу, а внимание читателей было сфокусировано каждый раз на новой вещи. Большинство моих книг – за исключением «Текста», просто руки не дошли, – можно читать онлайн, бесплатно.
Почему в ваших постапокалиптических текстах почти отсутствует культура?
Давайте вспомним, что было во время Великой Отечественной войны. Разумеется, остаются какие-то базовые вещи, наиболее эмоциональные, яркие, короткие, простые в употреблении: музыка, песни, истории какие-то, пропаганда, мифы, пестуемые пропагандой. Но именно культура – это то, за что человек начинает отчаянно цепляться, чтобы не скатиться в животное состояние. Культура в кризисные времена очень упрощается. Начиная с того, что носители сложного культурного кода наименее приспособлены для выживания, их быстрее всего «месят», и – это в лучшем случае – они переходят на службу к тиранам или каким-то генералам. Но наиболее приспособлены, конечно, как это описано еще у Джека Лондона в «Алой чуме», люди физического труда. Культура, с моей точки зрения, это не обязательно высокая «планка»: не только постановки Бутусова, Богомолова, Серебренникова и даже моего любимого Максима Диденко, а это еще и то, что показывают по телевизору.
А кого из поэтов вы читаете?
Я могу сказать, что преклоняюсь перед Блоком, потому что вроде бы человек ничего осмысленного не говорит, а твою защиту его слова пробивают, и тебя переворачивает – начинаешь чувствовать вещи, которые ты, казалось бы, не должен сейчас чувствовать. Мне кажется, у Диденко тоже что-то похожее, он такой интуит, который работает с образами, как-то умеет их прочувствовать и передать, воссоздать. И здесь у них синергия случилась с Shortparis[14] потому что песни у этой группы совершенно бессодержательные. Если начать вслушиваться в слова, в лучшем случае возникнут два-три каких-то образа, которые действительно довольно мощные, но они очень сложные. Но совпали два запрещенных митинга и шоу Диденко, в котором полицейских разоблачают и перформеры танцуют ритуальный танец зикр[15].
То есть у вас – архитектура и смыслы, а Диденко работает с образами, поэтому ваша коллаборация интересна для вас самого?
Да-да-да, и потому что это человек с совершенно другим взглядом. А Диденко, наверное, интересно со мной, потому что ему, может быть, немножко не хватало какой-то структурированности. Я был на нескольких спектаклях у него, и наибольшее впечатление на меня произвел «Пастернак. Сестра моя – жизнь» в «Гоголь-центре». Там есть какая-то структура, чисто символическая, но при этом производит на тебя совершенно такое же воздействие, что и поэзия. То есть это, скорее, нагромождение образов, где-то хулиганских, где-то лирических. Один небесной красоты Сталин в исполнении Риналя Мухаметова чего стоит! То есть это такой панковский спектакль, и это здорово! Здесь не то что бы мы друг друга прекрасно дополняли, но я вижу, чему можно поучиться у человека.
У кого бы вы еще поучились из тех, кто пока жив?
Когда я был маленький, то учился у Стругацких.
А увидеться с ними хотелось?
Ты знаешь, я не хотел с ними увидеться. Как-то раз у Бориса Натановича спросили, читал ли он «Метро 2033». Он ответил, что не читает всякую пургу. А вскоре после этого разговора умер. Поэтому мой шанс сказать ему: «Вы знаете, я вырос на ваших книгах, я все перечитал…» – а я проглотил всех Стругацких еще в школе – не сработал. У Джонатана Литтелла я поучился апологии антигероя. Для меня книга «Благоволительницы» – одна из системообразующих вещей, которые в последнее время какое-то впечатление на меня произвели. У Сорокина можно учиться мастерству работы со стилем. Я люблю панков, и он настоящий панк в хорошем смысле этого слова. Владимир Сорокин – это наше все, и, несмотря на свое благообразие, он настоящий такой хулиган. У Пелевина можно было раньше учиться. А сейчас у него поучиться надо бы только периодичности. А я бы ему преподал, может быть, сдержанность какую-то. (смеется) Стоит ли каждый год, Виктор Олегович? Вы же все-таки единственный культовый в России писатель, как так можно? Это не журнал «Мурзилка», надо вынашивать. Но, в принципе, я считаю, что, конечно же, где я и где большие мастера.