Конечно, очень важно говорить с тем же Горбачевым и с участниками событий. Прошло уже много лет, он хитрит, а что-то попросту забыл. Любой человек, который принимал решения, всегда забывает то, что ему выгодно. Но все равно, сериал заставил людей разговаривать на эту тему.
Вы упомянули, что виделись с Лилей Брик. Можете об этом рассказать?
Там не было ничего личного! Она была такая высохшая старушка, с прямой спиной. Это была фантастика. Поскольку я учился во французской школе, то ходил в кружок французского театра, и она туда приходила. Нас познакомили, а я пацаном был. Нет, я знал, кто такая Лиля Брик, но не знал того, что сейчас про нее пишут. И вот она запомнилась мне как сухонькая старушка с абсолютно прямой спиной, абсолютно вытянутой шеей, «внутренне оттопыренным мизинцем», которая интересовалась современной жизнью. У нее было все такое «птичье». Когда я про нее начал читать подробности – боже мой, это она?! Но никаких «селфи» не осталось – мобильников же еще не было. Мы тогда все же ценили девушек моложе восьмидесяти… К сожалению, люди уходят, а ты понимаешь, что мог бы с ними общаться. Поэтому, скажу честно, я так общаюсь с Михаилом Сергеевичем. Когда он звонит и говорит: «Леша, надо бухнуть!», я все бросаю, даже если я в другом городе и в другой стране. Стараюсь быстро приехать, потому что понимаю – человеку под девяносто…
Вы рассказывали, как Горбачеву давали сводки о событиях в Чернобыле и как он получал информацию. А как сегодня Путин и другие чиновники получают разные сводки? До него доходит, условно говоря, пост Дудя о сестрах Хачатурян?
Нет.
А как можно сделать так, чтобы такие посты доходили?
Признаюсь: когда информационный поток сумасшедший настолько, даже профессионалы могут случайно пропустить важную вещь. Мы так Шиес[20] пропустили. Включились только на четвертый день. Я уверен, что они таким же образом пропускают. Я видел дайджесты Путина – это огромная книга формата А4. Даже я, который с детства читает «по диагонали», не смог бы столько «потребить». Кто думал, что какой-то сквер в далеком Е-бурге станет центром федеральной повестки дня? Мало того что сам город далеко, но сквер! Какой-то храм! Никогда не знаешь, что «вырвется» и куда пойдет. Если я правильно понимаю, до президента информацию бесконечно фильтруют… Интернету он не верит. У меня был с ним разговор на эту тему, он считает всемирную паутину «зоной манипуляции и дезинформации». Когда он мне сказал: «В твоем Интернете… – моем! – …половина анонимного. Я должен принимать решения о войне и мире, которые касаются жизни миллионов людей, как я могу опираться на неверифицированную информацию? Вот в папках информация подписана, если меня обманут, я могу сорвать погоны или «вывести на площадь и расстрелять». То есть подход к информации такой: она нужна для принятия решений. Поэтому те люди, которые составляют папки, понимают, чего он приблизительно хочет. И даже если не врут, то «координируют» информацию так, так выстраивают абзацы, чтобы попасть в настроение главы государства. Это, конечно, искажает действительность. По ТВ он смотрит только новости по двум центральным каналам, еще итоговые программы. Интернет он не читает. Про Дудя: «А кто это?» А когда до него нужно «добежать», как в случае с Голуновым было, люди звонили мне накануне доклада ему и говорили: «Расскажи про свои сомнения». Не про то, что они где-то прочитали, не про митинги или встречу с Колокольцевым. Нет. «Расскажи про свои сомнения». И я свои «сомнения» озвучил. А потом в докладе Москальковой услышал пару своих фраз. Вот так доносят информацию. «Солидные медиа», включая мое «Эхо Москвы», «Дилетант», который он читает, и это очень важно. Я его как-то назвал «соавтором» нашего журнала – в первом вышедшем номере была его огромная фотография. Назывался номер «Опричина: от Ивана Грозного до Владимира Путина». Это специально было сделано. Конечно, выпуск тут же положили ему на стол. Мы один раз номер не выпустили, мне позвонил Песков и спросил: «А где ‘‘Дилетант’’?» Шеф спрашивает». Правда. Так что он действительно соавтор. У нас был готов номер, по-моему, про Робеспьера. И вдруг мы видим Путина в Крыму – открывает памятник Александру III. Говорит такое, что мои оставшиеся волосы просто дыбом становятся и меня наверх тянут. Не знаю, кто ему это писал, – все мимо! Я своих собрал и говорю: «Давайте сделаем президенту подарок. Снимаем Робеспьера и за оставшиеся две недели делаем Александра III». И мы сделали номер. Я передал. Дальше мне звонит Песков: «Слушай, он так листанул, сказал небрежно: «А что, он раньше не мог сделать?» Вот так мы просвещаем. Как можем. Тоже «хорошо зашел» номер с Че Геварой. На самом деле информацию можно доносить разными способами. Надо понимать, что они ее очень мало и странно потребляют.
По результатам «дела Голунова» сняли двух генералов. Там что-то заметили, кто-то забоялся? Два генерала – это много?
Их сняли не потому, что они виноваты, а потому, что они ответственны за свои подразделения. Это обычная история у Колокольцева – если в твоем непосредственном подразделении происходит публичный скандал, иди вон. Они не уволены, а находятся в резерве МВД, наказаны за это. История с «делом Голунова» очень важна: все-таки современный мир информационно двигает чиновников, потому что, если бы не было массовых выступлений, нам не удалось бы ничего сделать. Они сначала «увидели» улицу, а потом только «услышали» меня – там-то, Марго Симоньян – там-то. Но сначала: «Что за черт, какой такой Голунов?! Почему там 400 человек перекрыли Петровку – кто это может объяснить?!» И вот «это» мы и объясняли. Это то, что сделали люди, которые были на улице.
Почти все медиа находятся в состоянии «прекрасного разложения»?
Медиа находятся в состоянии разложения не потому, что там работают «плохие люди», а потому, что Интернет и соцсети их разложили. Посмотрите на историю с Трампом: все традиционные медиа на выборах выступали «против» него. Он, пользуясь соцсетями, выиграл президентскую кампанию. Потому что там другие принципы работы: можно не проверять информацию, говорить про людей «сволочи» и аудитории «зайдет». Там можно распространять небылицы. Это не хорошо, не плохо, это – факт. Поэтому я не борюсь с соцсетями, я их создаю рядом с собой.
Почему у Вас нет собственного канала на YouTube?
И в «Фейсбуке» меня нет, потому что я не знаю, как с их помощью вами манипулировать. Еще не знаю. Но у меня и «Телеграм» возник довольно случайно. Я говорил: «Зачем он мне, если у меня в ‘‘Твиттере’’ больше половины миллиона ‘‘фолловеров’’?» И мне мои помощницы объяснили: «Нет, Алексей Алексеевич, вы не понимаете, ‘‘Телеграм’’ – другая история». Я провел эксперимент. Одну и ту же информацию одновременно запостил в свой телеграм-канал, где у меня было 20 тысяч пользователей; поставил на сайт, где у меня миллион посетителей в день, и отписал в «Твиттере». 16 ссылок других медиа на эту информацию – и все на телеграм-канал. И я стал его вести.
Вы упомянули о том, что «поставляете информацию» кругу лиц, которые принимают решения, важные для страны. Чувствуете ли Вы ответственность, формируя «информационное поле» вокруг них?
Нет, я считаю, что журналист – существо безответственное, «о чем вижу, о том и пою». Мое дело – поставка. Предположим, я продаю булочки. Чувствую ли я ответственность за то, что в эти булочки потом положат яд и отравят политического конкурента? Нет. Я продаю «первичный продукт». Чувствую ли я ответственность, что моя информация вызывает какие-то решения? Нет, потому что я не знаю, какие решения вызовет моя информация. Нам говорят, что не надо бы объявлять о несогласованном митинге – туда пойдут люди. Мы отвечаем: это – дело людей, пойти или нет. Говорим, что митинг будет, но он не согласован. И дальше каждый принимает решение. Мы не можем скрывать эту информацию. Я категорически не согласен с тем, что нас «назначают» ответственными за то, что люди пришли на несогласованный митинг. Я не знаю, какие решение примет Лавров, прочитав книгу про Чемберлена. Несу я за это ответственность? Нисколько. Книга есть, я просто о ней рассказал.
В последнее время Владимир Познер берет совсем «беззубые» интервью. Вы следите за его программой?
Я это все говорил самому Познеру. Рассказывал, что так, как он берет интервью, мне не интересно. Есть очень хороший показатель хорошего интервью – последующая его цитируемость в СМИ. Вспомните интервью Познера, которое цитировал даже Первый канал в «Новостях»? Только Хиллари Клинтон пару лет назад. Интервью имеет разные цели. Я не могу брать интервью, как он, а Познер считает, что это я неправильно их делаю. Он думает, что человеку надо дать выговориться, а я – напротив, что надо все время задавать уточняющие вопросы, перебивать. Познер никогда не скажет: «Я не понял», а я могу! Я действительно не понимаю, когда мне вешают лапшу на уши. Значит, что-то не то, и переспрашиваю от имени слушателей. Есть много людей, которые любят смотреть Познера. Знаете, Познер – это такая гладкая река, и люди садятся на берегу и смотрят на медленное течение воды. У него масса поклонников – и слава богу. Очень жалею, что несколько лет назад из интервью ушла Тина Канделаки, решила заниматься бизнесом и поняла, что это не совмещается. Она фантастически вцеплялась в собеседника, и у нее было то, что сейчас есть у Дудя – интерес к собеседнику. Когда ко мне в 147 раз приходит Геннадий Андреевич Зюганов, я должен играть роль. Ну правда, неинтересно! Был такой министр энергетики Великобритании Эд Милибэнд. А брат у него – министр иностранных дел. Мне звонит посол и говорит: «Слушай, приехал министр энергетики, возьми у него интервью, пожалуйста». Я говорю: «А мне это зачем? О чем мне с ним говорить для моей аудитории?» Посол: «А я тебе за это ‘‘дам’’ министра иностранных дел». Торговля! Я: «Договорились». Приходит парень, молодой, лет 35, садится. Я с