ого бы не было. Если вы о том, что книга помогает приобрести конкретные навыки – ничто не сравнится с YouTube. То есть основания, которые мы привыкли подводить под необходимость чтения, не работают. Я готова поверить, что чтение развивает эмоциональный интеллект. Но эту штуку невозможно измерить. Ты ее должен принять на веру. Тогда почему мы тратим время нашей жизни на чтение? Я считаю, что только для удовольствия. Другое дело, это удовольствие не обязано быть примитивным. Один из моих любимых собеседников, философ Александр Марков, для удовольствия читает французских философов-постструктуралистов, потому что так он себе представляет читательскую радость. А кто-то для удовольствия читает стихи, потому что это дарит ему какое-то особое переживание, которое он не получает в реальной жизни. Мы все росли в твердой убежденности, что есть список книг, которые должен прочитать каждый культурный человек. Нет такого списка! Все отменили.
Как не потеряться в информационном потоке и не пропускать книжные новинки.
Нужно наладить систему собственных книжных оповещений, то есть «развесить колокольчики» в правильных местах. Могу рассказать, как это делаю я. Во-первых, читаю The New York Times и Guardian, для меня их книжные рубрики – очень хороший ориентир в мире англоязычной литературы. Слежу за лонг- и шорт-листами премий Коста, Букеровской премии и Пулитцеровской премии, подписана на рассылки всех российских издательств и на кучу телеграм-каналов про книжки, читаю большинство моих коллег, пишущих по-русски. Понятно, что всю информацию прокачать через себя невозможно, но если научиться это все читать и интерпретировать, то можно самому себе составлять списки, ориентируясь на какие-то вещи. Например, с Леонидом Мотылевым, очень хорошим переводчиком, у нас идеально совпадают вкусы.
Он переводит те книги, которые я люблю. Если вдруг я вижу, что он работает над какой-то книгой или уже ее перевел, для меня это оранжевый сигнал тревоги – бери, хватай, читай, это «твое». Нужно просто широко раскидывать сеть, а дальше расставлять приоритезацию в зависимости от того, что вам самому нравится и важно. Когда была еще довольно молодая, лет 15 назад, и только начинала карьеру книжного критика, ко мне на московской международной книжной ярмарке подошла женщина и спросила: «Вы Галина Юзефович?» Я так расправила плечи, зарделась, а женщина и говорит: «Я вас всегда читаю. И если вы что-то хвалите, значит, это точно фигня». И я сдулась, как воздушный шарик. А сегодня понимаю, что это очень хороший, на самом деле, референс. Это значит, я полезная, я размечаю собой ландшафт. Еще одно очень важное правило: надо обязательно бросать книги, которые не нравятся.
Что делать, если книжную новинку хочется прочесть, но на бумаге ее еще нет.
Ну, смотрите. Есть подписные сервисы, типа Bookmate, MyBook, Storytel, иногда они бывают чуть оперативнее. Правда, я в этом смысле, как и во многих других смыслах, являюсь носителем двойных стандартов. Я считаю, что пиратов кормить нехорошо. Если есть возможность купить легальную копию за деньги, это надо делать всегда. Но я также считаю, что издатели, которые искусственно увеличивают зазор между выходом книги в электронном виде и в бумаге, достойны порицания. Если издатель сильно затягивает этот процесс (Пелевина вот, например, раньше держали почти три месяца), то я считаю, что это бессовестно, особенно для российских регионов. У нас очень большая страна, а с книготорговлей не очень хорошо. Поэтому какой-нибудь пылкий поклонник Пелевина, живущий в не очень большом городе, например в Ангарске, будет полгода ждать, пока ему бумажную книгу привезут. То есть я исхожу из того, что, если издатель не позаботился дать нам возможность прочитать электронную версию легально, можно обращаться к пиратам. Но если этого можно избежать, то я за копирайт.
О любимых книгах.
Одно из главных моих профессиональных свойств я вижу в том, что способна регулярно инфицироваться новыми книгами, могу так в них влюбляться, как будто бы ничего до этого не было. Очень дорожу этим своим навыком. Критик не может все в жизни сравнивать с «Войной и миром», не потому что она на четыре головы выше, а потому что это непродуктивно. Нужно думать как-то, я думаю, короткими промежутками, так что нет, таких книг я не назову.
Тенденции развития русской литературы.
Совершенно точно прослеживается тенденция к развитию русской постколониальной литературы. Мы забываем, что русский язык – это не язык одной страны, а большого русскоязычного пространства. Я была в Казахстане, где проводила тренинги для русскоязычных писателей. В Казахстане много людей, пишущих по-русски. Среди них есть русские, казахи, для них русский язык до сих пор является как минимум одним из языков высокой культуры. Советская империя развалилась, а русскоязычное население осталось. Точно так же, как после развала Британской империи остался огромный постколониальный мир британского содружества, который весь говорит на английском, получает Букеровскую премию. Вот и у нас наметилась легкая тенденция к появлению голосов из-за пределов России. Например, роман Владимира Медведева «Заххок» внезапно рассказал русскому читателю о страшной войне в Таджикистане в 1990-е годы. Есть, например, такой замечательный писатель из Узбекистана Сухбат Афлатуни. Его роман «Поклонение волхвов» – драма в трех актах о 150 годах взаимодействия между Россией и Центральной Азией. Литература окраин бывшей империи обогащает современную русскую литературу. Мне кажется, что до нас рано или поздно дойдет великая всемирная тенденция писать, читать и обсуждать книги о «травме». Весь мир средствами литературы безостановочно перерабатывает персональную травму, русская литература же безостановочно перерабатывает советскую травму, травму русского XX века. Но мне кажется, что она ее уже переработала и стерла в порошок, а все не останавливается. И я думаю, что будет больше книг о переживании и проживании личного, а не коллективного опыта.
Про ситуацию с книгами в регионах.
Я не так давно была в прекрасном городе Хабаровске, большом, культурном, интеллектуальном. В городе работают два больших книжных магазина, оба «Читай-город», в которых ассортимент как под копирку. Не то чтобы он плохой, но он полностью исключает какую-то экзотику. Необычные книги ты должен заказать на Озоне, тебе их привезут через неделю, стоимость доставки будет примерно сопоставима со стоимостью книжки. Хабаровску повезло – у них есть маленький независимый книжный «Ремарк’а», который отчасти исправляет положение, но он на целый город один. И такая ситуация наблюдается практически повсеместно, с редкими оазисами типа Новосибирска или Екатеринбурга.
В начале 1990-х годов рухнула система книготорговли и распространения. Я тут недавно у себя на полке нашла книгу «Алмазный мой венец» Валентина Катаева 1991 года издания, ее тираж, кажется, превысил миллион экземпляров. Это для советского и раннего постсоветского времени было нормально. Ее выпустили на ярко-желтой бумаге, с чернилами цвета сепии, книгу эту ни разу не прочитал корректор, я не могла поверить в то, что в книге вообще может быть такое количество опечаток. И вот под влиянием этой постсоветской мутной книжной волны у нас сформировалось поколение читателей, которые привыкли к очень плохим книгам. Плохим во всех смыслах – от качества полиграфии до качества редактуры. В начале 1990-х годов книга у нас чудовищно просела в списке социальных приоритетов, чтение перестало быть признаком социального престижа, и вот сейчас мы его как-то интенсивно восстанавливаем.
О мечтах.
У нас недавно президента Путина спросили, почему он никогда не рассказывает о любимых книгах и почему его никогда не видят с книгой в руках. На что глава государства ответил: «Некоторые хотят, чтобы я еще молоко рекламировал». Я хочу дожить до того дня, когда российскому президенту будет неловко так говорить, потому что даже президент Америки Джордж Буш-младший, который был тот еще интеллектуал, и тот считал обязательным фотографироваться с книжкой, чтобы все видели: он читает. У него даже был любимый писатель, Марк Курлански, автор хорошего американского нон-фикшна. Я хочу, чтобы президент России при ответе на подобного рода вопрос вспоминал хотя бы Чехова.
Андрей Мовчан. О кредитной ставке ЦБ, нацпроектах и о том, как предательство стало главным грехом в российской политике
Экономист, финансист, основатель группы компаний по управлению инвестициями Movchan’s Group, автор бестселлера «Россия в эпоху постправды. Здравый смысл против информационного шума»
В книге вы пишете о памятниках позору. Что это такое и почему в России в ближайшее время их не стоит ожидать?
Эта глава родилась после того, как я в Бостоне увидел памятник ирландской эмиграции. Памятник имеет два смысла. Прямой смысл – позорный: на переднем плане – умирающие голодные ирландцы (отец, мать и ребенок), на заднем – сытые и довольные местные жители, «семья американской мечты», которая с равнодушным презрением проходит мимо оборванцев. Когда на этот памятник смотришь, ты видишь монумент безразличию благополучия. Вы наверняка знаете историю, что ирландская эмиграция проходила очень тяжело. В Америку убегали от тяжелого голода и английских репрессий; против ирландцев выступало тогдашнее американское общество, видящее в мигрантах угрозу и конкуренцию (ничего не изменилось и сейчас, не так ли?) с массовыми публичными призывами – не брать ирландцев на работу, пусть умирают от голода. Ирландских женщин называли шлюхами, мужчин – пьяницами и бандитами (частично, разумеется, так и было – а какие у них были варианты?). Это очень тяжелая страница в истории Америки, у нее вообще немало тяжелых страниц в истории.
Но США хороши тем, что умеют их как-то переживать и переваривать. Можно ведь смотреть на этот памятник как на памятник способности к переменам: кто-то увидит в благополучной семье потомков тех нищих ирландцев, которые обосновались в Америке как дома: сто лет назад ирландцы приехали нищие и несчастные, спустя 100 лет президентом США стал ирландец.