Человек принимает на себя ответственность за какой-то опыт? Например, амфетамины употребляли домохозяйки, чтобы быть бодрее…
Это было широко распространенным методом, который пропагандировался во многом как средство для лечения усталости, связанной с ведением домашнего хозяйства, с воспитанием детей – амфетамины широко рекламировали. И это прекратилось в конце 1950-х годов XX века.
Говорят, тогда детей успокаивали опиатами?
Опиатами и алкоголем. Опиатами сейчас детей, как правило, не успокаивают, потому что они труднодоступны, а алкоголь распространен чрезвычайно широко. Причем не только у каких-то «асоциальных» мам – многие женщины поят детей небольшими дозами спиртного, чтобы те лучше спали. Аналогичным образом на детей действует и алкоголь, принятый матерью, если ребенок находится на грудном вскармливании. Алкоголь хорошо проникает в грудное молоко, и дети от него хорошо спят. Это считалось официальным способом, как и опиаты. Героин же синтезировали для того, чтобы лечить зависимость от морфина. Хотя впоследствии выяснилось, что героин имеет в сто раз более сильный эффект к опиоидным рецепторам мозга и вообще сильнее морфина. Но это был официальный метод.
Одна немецкая компания, которая запустила производство аспирина, запускала и производство героина, но просто так получилось, что ставку сделали не на него. А потом это производство закрыли?
Да, «Байер» стоял перед таким выбором. Я не так близко знаком с современным фарм-рынком, поскольку я все-таки хирург, и основная моя работа – оперировать, но я могу привести многочисленные примеры из индустрии, связанной со спинальной хирургией. Например, «каннибализация» – это если два препарата одной фармкомпании начинают конкурировать друг с другом и друг друга пожирать, нанося тем самым вред производителю. Я знаю примеры из рынка медицинских имплантов, когда компания осознанно отзывает именно тот продукт, который был лучше для хирургии, и продвигает тот продукт, который стал популярнее только для того, чтобы избежать каннибализации, чем косвенно наносится вред пациенту. Это происходит до сих пор.
В книжке приводится ряд примеров об изготовлении лекарств из животных, от пиявок до кого угодно. Хочется понять: когда отношение общества повернулось к тому, что из животных делать лекарства не очень корректно?
Давайте не будем забывать о традициях восточной медицины, которую в абсолютных цифрах практикуют больше, чем западную. Там до сих пор огромное количество препаратов для лечения разных болезней делают из животных. Когда это все переломилось? Я бы не сказал, что это связано с этикой, и дело тут не в гуманизме – никому не жаль бедных зверюшек. Просто стало нужно так много этих препаратов, что потребовалось производить больше. Это удалось сделать усилиями генной инженерии, которая до сих пор производит большинство биологических препаратов. Я думаю, что, если завтра выяснится, что в роге носорога или шкуре жирафа содержится какое-то вещество, позволяющее с чем-то бороться, этих животных вмиг не останется. Нужно не забывать о том, что медицина, фармацевтика, медицинская имплантология – помимо того, что это наука, прогресс общества, помощь людям и так далее – это гигантский рынок сбыта, и все правила, которые действуют на рынке автомобилей, нефти, книг и чего угодно, они же действуют и там. И правила эти довольно жестоки.
Насколько была популярна в XX веке практика разоблачения? Или это какие-то отдельные маленькие случаи?
Безусловно, практика разоблачения была популярна. И только благодаря этой практике мы научились как-то что-то «фильтровать», потому что все-таки в начале XX века в западных странах начали появляться социальные институты, государственные институты, которые отвечали за то, чтобы отделять зерна от плевел. Первым из них был FDA – Food and Drug Administration, до сих пор самое авторитетное государственное учреждение, американская служба по контролю за пищевыми продуктами и лекарственными препаратами, которая и занималась тем, что впервые подвергала многочисленные методы лечения разным проверкам, чтобы понять, что работает, а что не работает. Многие критикуют FDA, и, конечно же, это огромный объект нападок конспирологов, как и другие крупные организации. Нет ничего проще, чем сказать, что есть какие-то «глобальные организации, созданные евреями/массонами/капиталистами» (нужное подчеркнуть), которые стремятся убивать русских/британцев/французов (нужное подчеркнуть). А на самом деле и рака нет, и СПИДа нет… Очень удовлетворительное объяснение для большого числа людей, что какие-то «тайные силы» борются с естественным и зарабатывают на этом какие-то фантастические деньги. Но на самом деле практика разоблачения до сих пор очень популярна, я сам вращаюсь в медицинском кругу – эта тема многих людей, которые пишут блоги, будучи врачами, когда разоблачают какой-то неэффективный метод или лекарство-«пустышку». Но просто нужно понимать, что такое разоблачение – всегда забавное и интересное – на самом деле плохо работает. Очень узкий сегмент людей прислушивается к этим разоблачениям. Поэтому, безусловно, ограждение людей от заведомо опасных, заведомо бессмысленных шарлатанских методов, – это в первую очередь прерогатива государственной машины, это то, где должны быть включены все эти «шестеренки» пропаганды, ограничения, цензурирования. Я, например, считаю, что популярная медицинская литература должна подвергаться обязательному цензурированию. Учитывая то, как государство в России все делает, я представляю себе, как оно будет устраивать цензуру в медицине… Если так, то уж лучше пусть все останется как есть, но если бы это было правильно, это было бы совершенно необходимо. Как мы знаем, в России довольно трудно купить, например, «Mein Kampf»[30] или руководство по изготовлению взрывчатки – это нельзя издать. А теперь зайдите в любой большой магазин, подойдите к полке с околонаучной литературой, откройте любую книжку – и вы увидите лечение мочой, лечение керосином. Причем, юридически это все безопасно, потому что на первой странице мелким шрифтом написано, что «данное издание не является пособием по медицине, рекомендуем проконсультироваться с врачом». Все. А дальше – пиши что хочешь. И бабушки с дедушками с охотой за тобой пойдут. Даже в крупном городе, я уже не говорю про большой, где зачастую какой-нибудь «Вестник ЗОЖ» является единственным «релевантным» источником информации о своем здоровье для десятков тысяч пожилых, малоинформированных людей. Поэтому разоблачения разоблачениями, но именно за охрану людей от этого всего должны отвечать государственные органы. Нельзя запретить быть глупым, нельзя запретить верить в «9 еврейских семей, которые управляют Америкой» или в фармкомпании, которые «выдумали рак, чтобы продавать препараты для химиотерапии». Но нужно, чтобы откровенно опасные «верования» не попадали на рынок. Во всяком случае то, что с первого взгляда является откровенно опасным, шарлатанским, неправильным. Это не «чисто российская проблема», в Европе тоже есть недоверие к врачам, есть уверенность в том, что все сделано ради большого бизнеса, однако существуют институты, которые оберегают от откровенно опасного.
В России очень много лекарств недоступно. Это бизнес-решение нашего государства или просто абсурд?
Это тема для отдельного и очень большого разговора. Мне СМИ часто этот вопрос задают. Первое время я не мог на него компетентно ответить, но потом я, находясь все время в компании всяких людей, которые принимают решения, – чиновников от медицины, каких-то сенаторов, которые принимают законы о медицине, – немного в этой теме поднаторел. Отвечать на вопрос о недоступности некоторых препаратов бесполезно. В большинстве случае какие-то препараты в России недоступны потому, что компания не выводит их на российский рынок из-за сложных коррупционных механизмов при их регистрации. Все, это единственный ответ. Чаще всего именно так. Бывают и другие ситуации – например, какой-то препарат может быть легален, но труднодоступен из-за правил его выписки, это касается, например, многих обезболивающих. Сейчас, например, в России идет кампания против препарата «Прегабалин», он же «Лирика». Это антиконвульсант, который является «последней линией обороны» перед некоторыми деструктивными или нейромодуляционными вмешательствами на нервной системе, для лечения тяжелой боли. Нейропатической в первую очередь, не онкологической. С распространением этого вещества боролись государственные структуры, преимущественно расположенные на Кавказе, есть целое движение «Кавказ против ‘‘Лирики’’», они даже проводили митинги, выражая свой протест против «аптечной наркомании». «Лирику» и правда в огромных дозах используют наркоманы для снятия «ломки». Но это не запрещает ее применения в медицине, потому что кухонные ножи не перестают продавать из-за того, что ими ежегодно убивают огромное количество людей. Такие препараты все сложнее с каждым годом назначить, все выше ответственность и так далее. Из-за длительного оформления разных документов какой-нибудь химиопрепарат у нас в России окажется уже малоэффективным, потому что за это время в Европе появится средство нового поколения.
Как доверять структуре, которая сначала должна тебя защищать, а потом выясняется, что у нее «двойные стандарты»?
Насчет «доверия государственным структурам» – я не доверяю ни одной из них.
А вы работаете не в государственной структуре?
Я работаю и в государственной, и в негосударственной. Но имею в виду систему. Мне кажется, что все они работают в той или иной степени неудовлетворительно. Но, безусловно, они работают, они поддерживают что-то.
В любой сфере есть запрос на личные истории экспертов, а не на государственную статистику. В медицине так же?
Я довольно пристально слежу за разными гуманитарными науками, например, стараюсь следить за современной социологией. Насколько я знаю, социологи сейчас фиксируют среди людей, особенно в возрастной страте 23–25 лет и старше, очень большой запрос на правду. Им очень интересно – «как оно устроено на самом деле». И поэтому я уверен, что и запрос на личные истории – кого угодно, врачей, политиков, ученых – будет расти. Причем, «личные истории» не в плане самолюбования. Я недавно перечитал книгу советского хирурга Федора Углова «Сердце хирурга», мне ее подарили. Это книга преисполнена невероятного самолюбования, я такого даже не видел никогда. Просто человек написал свое «житие» – он не пьет, не курит, работает бесплатно, всех спас, он самый умный. Я читал эту книгу, может быть, где-то через силу, и смотрел на то, что это уже не интересно. Этот «вид правды» уже не интересен. Мне кажется, что современный читатель хочет увидеть врача – если книга про врача – во всех его несовершенствах. Например, именно этим обусловлен успех книги знаменитого хирурга Генри Марша «Не навреди», она была очень высоко оценена российской публикой, потому что состоит из «человеческих историй», когда «что-то пошло не так». И то же самое касается и популяризации науки, потому что, мне кажется, сейчас у людей есть запрос на то, чтобы узнать, «как все устроено». И этот запрос очень велик. Может быть, в России это связано с тем, что очень много врут с разных сторон, и тебе хочется истины. Мне кажется, что слова «Я не люблю, когда мне врут, но от правды я тоже устал» теперь малоактуальны – отныне мы хотим больше правды, у нас ушла усталость от нее.