В СССР было довольно много таких «групп»?
Да. Но «марксистское учение» категорически заявляло, что – «нет». Крестьянский класс, самый отсталый, и там еще может быть фольклор. Фольклор – это архаично, это старо, даже в некоторой степени неприлично. У рабочего класса, «гегемона», никакого фольклора быть не может. Образованные жители города, интеллигенция – о чем вы? И наступление на советский фольклор началось примерно в конце 1920-х годов. В 1928 году в Донбассе были собраны и публично сожжены «альбомы работниц ткацкой фабрики» с песенниками. Потому что современный рабочий не может иметь какие-то «мещанские, устаревшие вещи». В огонь их! Еще в 1926 году началось наступление на анекдот и городские баллады, которые тогда пели везде – шансонье, кафешантаны… Было замечательное постановление Главлита (это Управление цензуры), в котором говорилось: «Прекратить исполнение в городах «Бульварщины» и «Цыганского самогона». Прекрасная формулировка, чеканная! «Бульварщина» и «Цыганский самогон» – это песни, их не должно быть. Один известный музыкальный критик наблюдал из окон своей квартиры на Тверской, как шли парадом на 1 Мая трудовые коллективы разных московских фабрик. И он с омерзением писал, подо что они маршируют: одни под «Маруся отравилась», другие под «Кирпичики», третьи еще под какую-то городскую песню. «У нового рабочего в новом мире должен быть свой, «правильный» советский фольклор!» Короче, была объявлена война всему – «Марусе», анекдотам, городским слухам. Все это собирали и изучали сотрудники Следственных органов. ВЧК, ГПУ, КГБ.
Они хорошо собирали?
Более чем. При товарище Сталине сбор этого материала шел очень ответственно. В шестидесятые к этому уже относились кое-как. Если человек собирал какие-то слухи и анекдоты про Хрущева «разово», ему могло это сойти с рук, а вот если он все записывал в тетрадочку, то последствия могли быть куда серьезнее. Надо понимать, что городские легенды и слухи интересовали КГБ в другом аспекте, не в том, в каком они интересуют нас, но, может быть, в котором сейчас интересуют ФСБ. У сотрудников карательных органов был очень четкий подход к такому материалу, потому что это есть прямое отражение настроения народных масс. Поэтому надо собрать и проанализировать, о чем люди думают. Люди безграмотные, которые не могут выразить свою мысль напрямую, выражают ее в частушках, анекдотах. Вот почему все это собиралось, негласно анализировалось, а на фольклористическое антропологическое исследование был наложен тотальный запрет. Одновременно в США, Франции, Великобритании это изучали крайне активно.
Да, вы в начале книги пишете о нескольких американских методах изучения. Но хочется понять: вот мы часто говорим «городская легенда» и «слух». А в чем разница?
Да ни в чем, по сути. Как правило, слух покороче, «городская легенда» имеет устойчивую структуру. Слух может быть городской легендой. История про опасных животных в канализации – это явно устойчивый сюжет. Он передается в разных культурах, ему более полутора тысяч лет, он имеет хорошую и долгую жизнь. Остальная разница зависит, на самом деле, от «цеха профессионалов». Социологи терпеть не могут понятие «городская легенда», они говорят «слух». Вместе с историками. Психологи в последнее время полюбили слово «мем». Но смысл один и тот же: это отражающая настроение некой группы «безавторская» информация, меняющаяся в процессе передачи.
У вас в начале книжки довольно много посвящено состоянию, в котором находится человек, когда он воспринимает слух и когда уже под воздействием этого слуха у него начинается «проявление» этого состояния, он начинает видеть везде какие-то знаки… Там есть два термина: гиперсемиотизация и апофения.
Смотрите: ситуация 30-х годов – это ситуация очень страшная и очень специфическая. После победы Сталина, когда у нас появляется не просто «социалистическое государство», а «сталинское социалистическое государство», сталинская идеология становится тотальной. Она проникает всюду. Жизнь человека не разграничивается на частную и государственную сферы. Идеология тотальна. При этом у советского человека постоянно присутствует страх за свою жизнь, за то, что со дня на день могут арестовать, что завтра не будет еды, что его могут послать жить и работать в другой конец страны… Советский человек в это время абсолютно не уверен в своей дальнейшей жизни. Известно множество когнитивных экспериментов, которые проводились по-разному, но смысл их следующий: если «занизить» человеку ощущение контроля, то есть вызвать у него ощущение потери контроля над ситуацией, то он начинает гораздо лучше видеть закономерности в предъявленном ему наборе каких-то случайных знаков, цифр, текстов. И повышается его вера в конспирологические теории. Потому что поиском внешних закономерностей он компенсирует себя, это когнитивный механизм, который заставляет его компенсировать ту самую потерю контроля. А ситуация «большого террора» 1930-х годов – это была такая «лаборатория» по тому, как общество теряло ощущение контроля. Чем больше люди теряли ощущение контроля, тем больше они ощущали врага, который их окружает. Плюс государственная идеология это всячески поддерживала и внедряла. В результате люди кругом начинали видеть «тайные знаки, оставляемые врагом». На обложку книги «Опасные советские вещи» коробок спичек вынесен не случайно: дизайн этого коробка был изменен в 1937 году. Невинное изображение с язычками пламени исчезло, и, по слухам, сотрудники фабрики сильно пострадали, а все потому, что в перевернутом виде в этом контуре пламени можно было увидеть… профиль Троцкого. После моей подсказки вы его без труда отыщете, и «развидеть» это будет уже невозможно. Такой же процесс происходит у человека в ситуации, когда он впадает в острый психоз: у него начинает разрушаться нормальное восприятие «знаков», и он начинает приписывать каким-то обычным знакам второе значение. Это начало состояния острого бреда. Если в состоянии психоза это можно вылечить медикаментозно, то в ситуации социальной паники это не так легко. Кроме того, люди в таком состоянии легко могут «заражать» друг друга этим. «Не бери этот коробок, на нем тайные троцкисты оставили свой знак! Храня этот коробок дома, ты расписываешься в том, что ты – соратник Троцкого, и, соответственно, при следующей чистке ты можешь быть арестован, сослан или расстрелян за это». Известны случаи, когда людей арестовывали за то, что у них находили какие-то вещи, в которых «проступали» какие-то опасные «знаки». Да что там говорить. Все ведь знают статую «Рабочий и колхозница» Веры Мухиной? В 1937 году она должна была быть отправлена на выставку в Париж. И вот, когда уже все статую сдали, Госкомиссия приняла, архитекторы, скульпторы, монтажники выдохнули, была устроена грандиозная, выражаясь современным языком, «пьянка», растянувшаяся до трех ночи. В этот момент прибежал перепуганный сторож и сообщил, заикаясь, всем собравшимся: «На завод приехал Сталин. Скульптуру со всех сторон освещают прожекторами. Что делать?» Можете себе представить тот ужас? Госприемка прошла днем. Совершенно ясно, что вождь что-то ищет! Вот сейчас Иосиф Виссарионович что-то найдет – и им всем с утра дорога будет не в Париж, а на Колыму. Потом выяснилось, что был донос о том, что Вера Мухина в складках юбки колхозницы «замаскировала профиль Троцкого». Такой же, как на спичечном коробке, только масштаб больше. И товарищ Сталин, видимо, искал этот профиль. И вот это явление называется «гиперсимеотизацией». И преград у нее не было. Начал это все товарищ Постышев, кандидат в члены Политбюро, тот самый, который «подарил» советским детям елку и Новый год. И который очень любил подписывать приказы о расстрелах «врагов народа». А еще Постышев обнаружил на обычных обложках школьных тетрадей, выпущенных к столетию смерти Пушкина, огромное количество «скрытых знаков»: лозунг «Долой ВКПБ!», свастику, Троцкого в анфас и в профиль… И это в безобидных гравюрах к сказкам! Постышев написал об этом большую докладную записку в Политбюро – и «полетели клочки по закоулочкам». Эти обложки массово срывали и уничтожали, детей специально собирали в актовых залах. Тираж был огромный – 2 миллиона экземпляров. После этого перепуганные пионеры принялись уничтожать – между прочим! – зажим для пионерских галстуков. Наверняка из-за этого мы все в советских школах завязывали узел. Так вот, такого не должно было быть. Был зажим, который цеплялся на галстук. Там было изображено три языка пламени костра – символ «пожара мировой революции», как известно. И после этой истории со школьными тетрадками какой-то бдительный школьник обнаружил, что, если повернуть костер наоборот, то образуется прописная «Т». А «Т» значит «Троцкий». Если положить на бок, то будет «З» – Зиновьев, а если положить обратно, то будет «Ш» – «шайка». И все вместе это знак врагов народа, «троцкистско-зиновьевская шайка». Он рассказал об этой «находке» всем, и все начали массово уничтожать эти самые зажимы. А это уже – священный символ, знак советского государства фактически.
А как во всех этих слухах и легендах выглядел советский народ? Какой образ у него был в этих слухах? Какую роль в этих слухах играл сам человек?
Это довольно забавно: в этих легендах места для субъекта почти нет. В ранних почти нет. Там рассказывается, что «не бери в руки коробок, потому что…» если его наклонить вот так, а голову – вот так, то ты «там увидишь профиль Троцкого!». Здесь нет человека. Чуть позже, уже во времена Хрущева, человек появляется, но он – заложник всего плохого, что с ним происходит: его топят в бочке, он получает батон с дохлой крысой…
А в бочке за что топят?
Ну вот такой прекрасный советский «фольклорный детектив» о том, что в бочке с квасом окончил свои дни сантехник или слесарь Петя, которого туда засунул его соперник. Соперник убил Петю и спрятал так, чтобы никто его не нашел. И дальше из этой бочки все пьют. То есть, тебя в буквальном смысле съедают… Субъект поздних легенд – это советский мальчик, которого мама случайно съела, – тоже очень популярная история.