Чтобы не маячить возле дома, встали в самом начале улицы, и когда появилась его машина — такая же девятка, просто перегородили дорогу. Шухер вышел, улыбаясь как продавец в ларьке:
— Здравствуйте, Степан Викторович! Надо поговорить насчёт вашего друга-хирурга…
Упаковали доктора быстро. Он, обмотанный скотчем, поупирался пятками в запаску, но Шухер ткнул ему коленом в солнечное сплетение.
— Куда повезём? — спросил он, закуривая. Пепел упал на сиденье, прожёг дыру в дерматине.
— Туда же. Очную ставку устроим.
Каких-то особенных откровений я не ждал, поэтому задачу решил упростить. Будучи почти уверенным что кроме этих четверых никого в их компашке нет, я всё же хотел проверить. Подержать их денёк другой в «плену», и поспрашивать как следует.
Затащив второго доктора в подвал через тот же люк, я остался, а Шухер подобрал обрезок трубы, и пошел посмотреть как там наш пленник.
— На месте. — вернувшись, коротко объявил он.
— Отлично, давай, бери этого, он что-то совсем обмяк. — кивнул я на растянувшегося в грязи Степана.
Вместе мы втащили его в угол, сноровисто примотав скотчем к трубе напротив первого доктора. Тот, полуживой, застонал, но звук растворился в кляпе на его рту.
Воняло мочой.
— Сразу всё расскажешь, или подождём? — рванув скотч со рта второго, спросил я, нависая над ним.
— Вы за это ответите! — взревел, выгибаясь, эскулап. Его глаза, дикие и налитые кровью, блестели в темноте. — Вы не знаете, с кем связались!
— Знаем, — перебил я — С уродом. Расскажешь — сдадим ментам. Не захочешь… Здесь и сгниешь. Выбор прост.
— Кто вы такие⁈ — хрипел он, слюна брызгала на пол. — Чего вам надо⁈
Он метнул взгляд на своего подельника, и я поймал момент — страх, промелькнувший в его зрачках. Но уговаривать или тратить время на пытки не хотелось. Шухер шагнул вперед, вертя в пальцах нож с зазубренным лезвием.
— То есть, будем молчать? — спросил он, присаживаясь на корточки перед доктором.
Но вместо ответа, тот взвыл, как загнанный зверь. Его крик, пронзительный и безумный, ударил в стены. Пришлось заклеить ему рот скотчем.
— Ясно, — прошипел я, вытирая руки о куртку. — Посидишь тут. Может, через пару дней язык развяжется…
Перед уходом Шухер снял скотч со рта первого доктора, плеснул ему в лицо водой, потом дал напиться. Тот захлебнулся, закашлялся, и поток слов хлынул из него, как из прорванной плотины. Его признания уже не удивляли — он повторялся. Но слушали до конца, надеясь услышать что-нибудь новенькое.
— Дальше что с афганцами думаешь делать? — спросил Шухер, когда мы вышли из вонючего подвала и усевшись в машину, ждали когда прогреется мотор и потеплеет в салоне.
Я закрыл глаза, стараясь сосредоточиться. Мысли метались в голове: угроза от докторов исчезла, Патрин обиды не держит… И вроде всё нормально, но что-то тянет, царапает по нервам — слишком гладко. Слишком.
— А ведь действительно… — прошептал я, сжимая виски. — Что с ними делать?
Ответ пришёл неожиданно, и как всегда не вовремя. Добросив Шухера до дома, я поехал в мастерскую забрать отца. Думал пока ехать будем, поговорить с ним на счёт большого капитана, ну и вообще, просто пообщаться.
— Наехали на нас, дань требуют. — коротко обрисовал ситуацию он.
— Кто? — спросил я, замечая, как его пальцы нервно дёргают замшевую тряпку.
— Не знаю, не представились. Сказали завтра за ответом придут.
— И сколько хотят?
— Тридцать тысяч в месяц.
В общем, нормально, так и должно было быть, рано или поздно это бы всё равно произошло. Но тридцать тысяч, деньги немалые, и чтобы просить столько за крышу, надо точно знать как обстоят дела на предприятии. Образно говоря — вынюхать каждую трещину в этом бизнесе. Я представил их — невидимок, ползающих по отчётам, как тараканы по крошкам. Да, если сохранить набранный темп, можно и столько платить, не разоришься, но для начала неплохо бы узнать кто стоит за наездом.
Договорившись с отцом чтобы он назначил объявившейся крыше «стрелу», я с самого утра поехал к афганцам в клуб, чтобы поменять условия контракта.
Доехал, спустился вниз, осмотрелся. Лехи нигде не было, спросил у одного из «качков».
— Там, в кондейке. — мотнул он головой в сторону уходящего в темноту коридора.
Я прошел дальше, где и застал его за чисткой ствола. Он сидел перед столом на деревянной лавке, отбрасывая тень на оклеенную календарями стену.
Поздоровался, объяснил суть.
— Просто постоять? — переспросил Леха, не отрываясь от своего занятия.
— Может, и не просто. — Вспомнил цифру и дрожащие руки отца. — Но стрелять только если…
— Если что? — Леха поднял голову. Его глаза, серые как дым, сузились.
— Если они окажутся не из тех, кто понимает слова.
Он кивнул, щёлкнув затвором. Звук эхом отозвался в гулком помещении.
— Стрела на пять?
— На пять.
— Тогда встречаемся там же у проходной. — Он встал, и тень накрыла меня целиком. — Деньги?
— Аванс нормально? — предложил я средством платежа выданную ранее сумму.
— Годится. — снова кивнул тот, и отвернувшись, полностью потерял ко мне интерес.
Покинув качалку и промотавшись по делам почти до четырех — катался в институт договариваться по «долгам», я заехал за Шухером, и в назначенное время парковался перед проходной.
Ждать Леху с его афганцами пришлось недолго, минут за пять до назначенного времени они подъехали на двух машинах: шестёрке и Волге.
Я посигналил, махнул рукой, и развернувшись, направился к месту проведения «стрелки».
Там нас уже ждали, и судя по количеству машин — аж целых четыре, отнеслись серьёзно.
Остановившись метров за сорок, я моргнул фарами. Из передней «копейки» машины вышел тип в болоньевой куртке и джинсах. Не блатной, но и не фраер — морда в царапинах, взгляд ёлочкой.
— Знаешь его? — спросил я у Шухера.
Тот прищурился, выплюнул семечковую шелуху в приоткрытое окно:
— Не встречал. Похож на гопника, что жвачки с лотков таскают…
— Щас проверим… Только чур, если начнётся — меня не зацепи.
Мужик подошёл, расставив ноги как инструктор на плацу. От него пахло табаком и перегаром.
— Ты чё за птица? — сипло начал он, засовывая руки в карманы.
— Тот на кого ты наехал. Хозяин столярки.
— Поздравляю. Условия тебе передали?
— Поэтому я здесь и стою. Не нравятся мне такие условия, а ещё больше не нравится что не знаю с кем дело имею. Ты бы представился?
— А смысл? Зачем тебе это знать? — нагло заявил переговорщик, и чуть повернувшись, кивнул своим людям.
За его спиной из машин вылезли семеро, в машинах остались только водители. Не урки — сразу видно: мальчишки накачанные, явно перековавшиеся спортсмены, несмотря на мороз, в одних «олимпийках», без шапок, но с палками, велосипедными цепями и кастетами. Воевать приготовились.
— Эй, Пионер! — Леха вышел из Волги, держа на плече калаш. — Чего с быдлом церемонишься? Видишь же — школьники обоссаные!
Переговорщик дёрнулся, когда затвор калаша лязгнул громче, чем гудок паровоза. Его «войско» попятилось к машинам, один даже цепь уронил от неожиданности.
— Слышь, — ткнул я пистолетом в пузо своему визави, — беги отсюда, и уродам своим скажи — тут вам ничего не обломится! А захочешь войны — приходи с настоящими бойцами. А не с этим посмешищем…
Глава 20
Закончив со «школьниками», вся наша компашка отправилась отмечать победу.
— Я угощаю! — заявил Лёха, и потащил нас в недавно открывшийся ресторанчик.
Идти не хотелось, но отказываться нельзя. И по-человечески, и для дела.
Ресторан «Журавль» оказался тесной забегаловкой с засаленными шторами и липкими столами. Лёха, размахивая пачкой рублей с понтом нового русского, заказал всё меню: коньяк «Арарат», селёдку под шубой, пельмени, какое-то жаркое и даже баночку красной икры — дефицит, который официантка принесла, озираясь, будто наркоту. Пили много, и в основном не чокаясь, как на поминках. Каждый тост — глоток, каждый глоток — взгляд в пустоту. Леха поднял стопку:
— За тех, кто остался в горах…
Я бы тоже вспомнил, но нельзя, не поймут, да и войны нет, и все мои ещё живы. Тот же Шухер например, или Бес. С ним, кстати, вообще непонятно. Я как только справки не наводил, как ни пытался, никто ничего не знал. Ни соседи, ни братва. Вообще по нолям. Исчез, словно и не было.
А гуляли долго. Закончив поминать, афганцы перешли на бравурные тосты, врубили громкую музыку, плясали, лапали официанток, и вообще вели себя некультурно. Я пил немного, так, в основном пригублял, но всё равно основательно набрался, и уже заполночь зачем-то решил навестить наших узников.
Наверное будь я не так пьян, не поехал бы, ну а подшафе, оно и море по колено.
Поехали на такси, я вперед сел, рядом с водителем, Шухер сзади. Настроение было отличное, и единственное что напрягало, выбивая из нас матерные слова, подпрыгивающая на колдобинах Волга.
Я ещё держался, сквернословить не люблю, а Шухер, развалившись на заднем сиденье, громко матерился на кочки, в промежутках ещё и разбавляя похабными частушками.
Он и потом пел, когда мы расплатились с таксистом, и пешочком поплелись к общаге. Пел, плясал, и закончил с этим делом лишь когда мы спустились в подвал.
— Бля… — споткнувшись о порог, следом он налетел на трубу. — Тут крысы дохлые, что ли?
В подвале действительно воняло. Не тухлятиной, нет, но чем-то не менее противным, и очень, очень знакомым.
Я прижал рукав к носу, но запах пробивался сквозь ткань — сладковатый, как испорченное мясо, с примесью экскрементов. Фонарь выхватил из темноты крючья, вбитые в потолок. Два тела болтались на цепях, как свиные туши. Кожа была иссечена до мышц, пальцы на руках переломаны веером. На стене застыла стрела из запёкшейся крови — корявая, но вполне узнаваемая.
— Стой! — я схватил Шухера за плечо, чувствуя, как его тело дрожит.
Он вырвался, упал на колени и выдал водку с икрой прямо на ржавые трубы.