Ничей взгляд не метнулся за ней следом, и никто не поинтересовался, куда она. Но это тоже к лучшему. Зато никто лишний раз и не заметил ее неуклюжести, когда она, пятясь, оступилась.
Сглотнув испуганное «ой», Ира инстинктивно развернулась, но вместо озерной глади, увидела впереди тонкие стройные березки, которые приветливо шелестели листочками, словно звали. Ее неудержимо потянуло подойти к ним, погладить и обнять стволы, вдохнуть тонкий древесный запах. Ощутить себя не просто рядом, а с кем-то.
Ничего ведь такого? До деревьев – рукой подать. А окружавшая их легкая дымка совсем прозрачная, и ребят по-прежнему будет видно и слышно. И если вдруг кто из них обернется, Ира просто махнет рукой или подаст другой знак, что вот она, тут, никуда не делась, не беспокойтесь.
Правда, вряд ли ее отсутствие заметят и позже. Ну и ладно, ей же спокойней.
Она осторожно двинулась в сторону березок, стараясь шагать как можно бесшумней. И вроде бы прошла-то всего ничего и по расстоянию, и по времени, но вдруг как-то чересчур резко потемнело, будто уже наступила глубокая ночь.
Вместо мягких полупрозрачных сумерек – бархатная густая темнота, плотно накрывшая окружающий мир. Только березки впереди пока еще хорошо виднелись – призрачно сияли белыми стволами.
Или это были вовсе не березки? А девушки в длинных светлых нарядах, с распущенными волосами и венками из листьев на головах. Они кружились в хороводе, переглядывались друг с другом. А Ира, как всегда, находилась рядом, допущенная просто наблюдать.
Но нет. Одна из девушек – или все-таки березок? – заметила ее, поманила, махнув рукой. И Ира, словно зачарованная, не оглядываясь, припустила вперед, даже не заметив, что давно уже не слышит ни ребячьих голосов, ни песни, ни потрескивания костра.
Оказавшись возле крайней березки – или все-таки девушки? – она припала к теплому стволу, доверчиво прижалась всем телом, провела пальцами по гладкой и бархатистой, словно человеческая кожа, коре. И стало так хорошо, так хорошо, что даже засмеяться захотелось.
Ира и засмеялась. Правда, негромко, чтобы ребята не решили, будто она того – совсем ку-ку. Даже оглянулась проверить, не смотрит ли кто удивленно или укоризненно, не вертит ли пальцем у виска. Но позади тоже было темно, ни единого отблеска огня, и абсолютно тихо – ни звука.
Как это? Неужели костер уже потушили и ушли в лагерь? А о ней… о ней даже не вспомнили?
Сердце застучало часто-часто, мысли разбежались, в груди перепуганным зверьком задрожала и заскреблась паника, а ноги разом ослабли. И пришлось Ире опять ухватиться за березку, которую только что доверчиво обнимала.
Может, крикнуть? Напомнить о себе, пока ребята не ушли слишком далеко. Но воображение мигом нарисовало картинку, как над ней станут смеяться, узнав, что Ира сумела потеряться в десятке метров от отряда.
Наверное, лучше попробовать вернуться по своим же следам, ведь она помнила, откуда пришла. Но, сделав только пару шагов, внезапно засомневалась – а точно ли идет куда надо?
На пути лежала большая ветка, которую Ира вроде не видела раньше и не помнила, как ее перешагивала. Но и в другой стороне оказалось что-то незнакомое – неглубокий овражек. Разве могла она его не заметить?
Иру затрясло так, что зуб на зуб не попадал, в мыслях царил полный хаос. И даже заорать во все горло, выставив себя полной дурой, уже не казалось чересчур страшной вещью. Оно само вырвалось:
– Помогите!
Но голос моментально сорвался, и получилось тоньше мышиного писка, не перекрыло даже шелеста деревьев, которые, наклоняясь друг к другу, будто перешептывались и смеялись.
Ира запрокинула голову, обратилась к березе.
– Отпусти меня! Пожалуйста.
Она бы что угодно пообещала взамен, но ничего у нее не было. И не только сейчас, а вообще – ни друзей, ни рублей. Абсолютно ничего ценного. Даже голос не предложить, как Русалочке из сказки Андерсена. Потому что и его, можно считать, не было. Ира и раньше в жизни все больше молчала, значит, и потом он ей тоже не особо понадобится. Да и кому нужен такой никакой?
– Пожалуйста, – в отчаянии повторила Ира.
Под корой что-то дернулось, затрепетало, будто внутри ствола побежала живая кровь. В ветвях зашумел ветер, окреп. В какой-то момент Ире даже показалось, что он ее подталкивал.
Она неуверенно двинулась в указанном направлении и через несколько шагов поймала себя на мысли, что, может, и внушила себе, но, кажется, и правда здесь проходила. А вот и отблески костра впереди, и четко обведенные им людские силуэты.
Уши снова уловили голоса. Никуда ребята без нее не ушли! Хотя действительно уже собирались – забрасывали костер землей, складывали ложки в опустевшую кастрюлю, сворачивали одеяла.
Людмила Леонидовна, как обычно, пересчитала всех, потом нахмурилась, распорядилась раздраженно:
– А ну-ка хватит туда-сюда бегать. Застыли на местах.
Мотя хрюкнул, скорчил рожу, но все-таки послушался, как и остальные. Воспитательница пересчитала присутствующих еще раз и обеспокоенно вывела:
– Кого-то одного не хватает.
Вожатый Коля окинул отряд взглядом, заключил озадаченно:
– Да вроде все на месте.
– И все-таки одного не хватает, – убежденно повторила Людмила Леонидовна.
Коля предложил:
– Тогда давайте так – каждый находит соседа по тумбочке, убеждается, что тот в наличии. А кто не нашел, сразу докладывает.
– Я здесь! – подбежав, выдохнула Ира, словно на уроке вскинула вверх руку, но, похоже, ее никто не услышал и не увидел.
Все по-прежнему вертели головами и озирались по сторонам. Хотя она остановилась всего в нескольких шагах, но так и осталась невидимой безгласной тенью.
Ира попыталась продвинуться вперед, но не смогла – что-то мешало. Будто между ней и ребятами внезапно выросла стена, прозрачная, незаметная для глаз, но такая крепкая – не пробить, не сдвинуть. Ира упиралась в нее и тихо твердила:
– Я здесь. Правда здесь. С вами. Это меня не хватает. Иры. Никитиной. Слышите? И-ры!
Инга Малеева, которая в отличие от остальных не вертела головой, а стояла неподвижно, словно глубоко задумавшись, внезапно растерянно пробормотала, хотя и не делила с Ирой тумбочку, да и спала совсем в другом конце палаты:
– Иры нет. – Затем вскинулась, повторила громче и уверенней: – Иры нет!
– Какой? – недоуменно наморщив лоб, уточнила Людмила Леонидовна, но тут же вспомнила сама: – Ах да, Никитиной.
И невидимая стена моментально лопнула, осыпалась вниз со звуком, напоминающим вздох.
– Да вот же она! – воскликнул Коля, указал на Иру рукой.
А та в это время с удивлением разглядывала свои промокшие ноги, будто она не по поляне ходила, а забрела в озеро, прямо в обуви.
– Ну и где ты была? – обратилась к ней воспитательница, посмотрела недовольно и строго. – Договорились же никуда не отходить. Особенно когда стемнеет. Ну вы же не маленькие, да? Неужели нельзя быть ответственнее? Место незнакомое, заблудиться ничего не стоит.
– Да где тут заблудишься? – усмехнулся Дима Прытков. – В трех соснах.
– Вообще-то, тут сосен нет, – снисходительно заметила Оля Корзун, – одни кусты и березы.
Людмила Леонидовна одарила их суровыми взглядами, но обратилась ко всем сразу:
– Всё! Идем! – И проворчала себе под нос: – Пока еще кто-нибудь не пропал.
Глава 10
С начала смены пролетело всего несколько дней, а голова уже шла кругом.
Правда, и самый старший отряд – это тебе не мальки, которых дома обычно укладывали спать после «Спокойной ночи, малыши» и которые к десяти уже сладко посапывали даже в казенных кроватках. А вот с их почти взрослыми деточками о подобном и мечтать не стоило.
Да в принципе Коля и не видел в этом ничего страшного. Он еще не забыл, каким сам был в их возрасте. Но если девочки вели себя более пристойно – по крайней мере из их палаты никаких непозволительно громких звуков не доносилось, – то пацаны, как обычно, соблюдать формальности не очень-то старались.
Из их комнаты, даже сквозь плотно закрытую дверь, периодически долетало то громкое ржание, то шум возни. Иногда даже создавалось впечатление, что они взялись передвигать кровати. А через открытые окна, надо думать, все это слышалось еще лучше. И ни угрозы, ни увещевания, ни просьбы толком не помогали.
Мальчишки, конечно, клятвенно заверяли, что, само собой, станут вести себя тише и вообще «вот прям щас» по-настоящему лягут спать, но хватало их ненадолго. Даже председатель совета отряда, невероятно ответственный и серьезный днем Паша Елизаров, сразу после отбоя словно напрочь забывал о своих обязанностях и тоже превращался в самого обычного непоседливого пацана. А в одиннадцать как штык нужно было явиться на вечернюю или, скорее, ночную планерку в лагерный штаб, где ждали начальница Авия Аркадьевна и старшая вожатая Мария Алексеевна.
Коля подошел к вожатской спальне, которую отдал в полное распоряжение Людмилы Леонидовны, постучал по косяку, заглянул, доложил шепотом:
– Я на планерку.
Воспитательница оторвала взгляд от большой тетради-журнала, в которой что-то быстро пи-сала, вскинула голову, кивнула и снова продолжила писать.
– Мои еще не спят и в ближайшее время, похоже, не планируют, – честно выложил Коля, добавив в интонации ощутимую порцию раскаяния.
– Ничего страшного, – откликнулась Людмила Леонидовна тоже шепотом. – Скоро угомонятся. – И философски вывела с высоты своего большого педагогического опыта: – Обычное дело.
Коля и не сомневался. Как и в том, что старшая «соратница» по отряду и без него прекрасно справится. Отступил, пересек холл, вышел на крыльцо.
Ночью лагерь замирал, наполнялся тишиной и мягким чернильным мраком. Главные дорожки более-менее освещали тусклые фонари, но вдали от них, особенно там, где густо росли кусты, мрак сгущался, четкие очертания терялись, и при богатом воображении привидеться могло что угодно. А Коля еще в первый вечер понял, что Ленка из тринадцатого отряда, хотя по жизни и не была трусишкой, темноты немного побаивалась, поэтому ходил на планерки не по прямой, а нарочно делая приличный крюк, чтобы оказаться возле ее корпуса.