Обычно в любом отряде имелся ребенок, а то и несколько, которые до ужаса боялись грозы. А паника – вещь заразная. Стоило поддаться одному, и она тут же легко захватывала других, даже вроде бы к ней не склонных.
Если честно, Тане и самой было жутковато. В голове упрямо бродили мысли: а может, не ходить никуда, переждать грозу здесь, в душевой? Тут вполне безопасно, пусть и не слишком уютно в полном одиночестве. Но Таня решительно отогнала их прочь.
Ну не могла она бросить детей и Альбину Рудольфовну в столь напряженный момент. Поэтому стянула с головы полотенце, поспешно надела то, что еще осталось неодетым, собрала банные принадлежности в пакет, а затем, глубоко вздохнув и досчитав до трех, распахнула дверь, выскочила на улицу, чуть пригнувшись, рванула по дорожке в сторону отрядного корпуса.
За спиной ярко сверкнуло, а через секунду громыхнуло, казалось, прямо над головой. Таня сжала губы, еще сильнее втянула голову в плечи. Нестерпимо захотелось заплакать. Но как это будет выглядеть?
Вот придет она в отряд вся зареванная, и что? Только сильнее всех напугает.
Внезапно на дорожку из-за кустов вывернули несколько фигур, бросились наперерез. Таня резко остановилась, испуганно отпрянула, но фигуры, тоже явно не ожидавшие на кого-то наткнуться, так же растерянно застыли. Тогда Таня и разглядела их как следует.
Это были мальчишки. Сразу четыре человека. Незнакомые, не из Таниного седьмого отряда, а из самых старших. Но это ведь ничего не значило. В любом случае – непорядок. И страх как-то сразу отступил.
Таня выпрямилась, приосанилась, спрятала за спину пакет с вещами, поинтересовалась строго:
– А вы что тут делаете? Почему не в корпусе? И вообще, почему не спите? Вы из какого отряда?
– Из третьего, – невозмутимо откликнулся один, высокий, темноволосый и смутно знакомый.
Наверняка соврал, хотя даже глазом не моргнул. В другое время Таня обязательно добилась бы правды, но небо прорезал очередной зигзаг молнии, громыхнул гром, заставив встревоженно поежиться всех присутствующих.
– А почему на улице в такое время? Да еще в такую погоду?
На этот раз ответил самый крупный:
– Да вон Геночка в тубзик захотел, – пробасил он, кивнув в сторону самого мелкого и субтильного, – а одному страшно. Вот и попросил его проводить.
– И что, сразу троих попросил?
– Так вон как громыхает, – многозначительно напомнил здоровяк, ткнув указательным пальцем в небо.
– Вот именно! – с напором выдохнула Таня, изо всех сил стараясь не показать, что сама обмирает от страха, холодившего изнутри, что саму так и тянет броситься бегом по дорожке и поскорее спрятаться под надежной крышей. – Поэтому, вы трое, ну-ка марш назад в корпус! А Гену я сама отведу. – И сердито прикрикнула напоследок, увидев, как мальчишки топчутся в нерешительности. – И быстро! Кому сказала?
Те наконец-то сдвинулись с места, торопливо затопали в нужном направлении. В голове мелькнула мысль, что появились они вовсе не со стороны жилых домиков, а немного с другой. Но Таня опять не стала заострять на этом внимание, проводив троицу взглядом, повернулась к одиноко торчавшему поблизости Генке.
– Ну что, идем?
Она первой шагнула прочь, но мальчишка даже не шелохнулся. Стоял, смотрел на нее исподлобья и почему-то улыбался уголками рта.
Странный какой-то.
– И давай побыстрее, – скомандовала Таня. – А то вдруг сейчас ливанет.
То, что дождя до сих пор нет, тоже выглядело очень странным.
Очередная молния вспыхнула совсем рядом – гроза уже точно бушевала прямо над лагерем – загрохотало так, что уши заложило. Таня, не удержавшись, испуганно ойкнула.
– Да шевелись же! – не столько распорядилась, сколько отчаянно взмолилась она, попыталась поймать Генку за руку, но сумела только прикоснуться, потому что в последний момент мальчишка стремительно отскочил в сторону.
И сразу опять вспыхнуло. Настолько ярко, что ослепило, и, казалось, выжгло глаза. Таню будто прошило насквозь огромной огненной стрелой, опалило до самых костей. Она хотела завизжать от боли и жути, но не смогла ни вздохнуть, ни рта раскрыть. А последнее, что она запомнила в своей жизни – тошнотворный запах подгорелого мяса.
Обуглившееся тело вожатой осело на дорожку недалеко от Генкиных ног. Он пару мгновений смотрел на него, брезгливо скривив губы, потом поднял взгляд к небу, презрительно ухмыльнулся и тут же бегом бросился к корпусу, всего на несколько секунд опередив еще один огненный зигзаг, вонзившийся в землю буквально в том самом месте, где он только что стоял.
Глава 14
Целый день на небе не было ни облачка. Оно сияло насыщенной синевой, постепенно потемневшей – с приходом вечера, а потом и ночи – до темно-темно-фиолетового, но все такого же чистого и безоблачного. Звезды ярко мерцали в вышине. Дождя вообще ничего не предвещало.
Правда, он так и не начинался. Зато сухая гроза бушевала вовсю, сначала где-то вдали, заявляя о себе глухими раскатами грома и оранжевыми всполохами зарниц. Но через какое-то время, разрушив последние надежды, что непогода пройдет стороной, накрыла лагерь. Вообще, впечатление создавалось такое, что стихия бесновалась прямо над ним, перебудив практически всех, и детей, и взрослых.
Проснувшись, Альбина Рудольфовна сразу заметила, что соседняя кровать пуста. Видимо, вожатая Таня уже поднялась и сразу ринулась проверять, что творится в палатах, как всегда решив, что справится сама. А может, еще и желая намекнуть «Вот я-то всегда начеку, а вы, Альбина Рудольфовна, до сих пор спокойно дрыхнете и ничего не слышите», но не из вредности и стремления задеть. Просто такой особый склад характера. Это у Тани как-то само собой получалось: на ее фоне почти каждому человеку казалось, что он был недостаточно ответственным и серьезным, вечно что-то не доделывал, работал не с полной отдачей. И так далее. Но зато на нее всегда можно положиться, а иногда даже незаметно свалить кое-какие обязанности.
Правда, на этот раз Альбина Рудольфовна не обнаружила вожатую ни в палате девочек, ни в палате мальчиков, ни вообще в корпусе, и пришлось ей одной, едва не разрываясь на части, бегать из комнаты в комнату, успокаивать растревоженных грозой ребят.
Хорошо еще, у них в отряде собрались не самые мелкие, а в основном десятилетки – народ уже вполне сознательный. Никто не впал в истерику и не пытался от страха забиться под кровать.
И все-таки – куда же делась Таня? Загуляла с молодым человеком, где-то уединилась с ним, и они настолько увлеклись, что вообще ничего вокруг не замечали?
Касательно почти любой другой девушки-вожатой такое объяснение прозвучало бы вполне правдоподобно, но только не в случае Танюши. Уж слишком она правильная, иногда просто до занудства. Да и после планерки Таня отправилась не на свидание, а помыться, специально забежав в отряд за полотенцем, чистым бельем и банными принадлежностями. Хотя, конечно, одно с другим можно совместить. Но это, опять же, точно не про нее.
Или она настолько боялась грома и молний, что так и не решилась высунуть носа из душевой? Вот и сидела там до сих пор, тряслась. Но гроза уже закончилась минут двадцать назад, и даже ребята почти все заново заснули, а Таня так и не объявилась.
Неужели что-то случилось? Вдруг она поскользнулась на мокром полу, упала, ударилась головой? Или что?
Дальше ждать Альбина Рудольфовна не стала – проверив, все ли в порядке в палатах, на всякий случай накинув штормовку и прихватив фонарик, вышла из корпуса и двинулась в сторону душевой.
Лежащее на дорожке тело воспитательница заметила не сразу, но не только из-за темноты. Просто она и не смотрела особо вниз, шарила взглядом по сторонам. А увидев, всплеснула руками, не представляя, что и подумать, пробормотала недоуменно:
– Господи. – Ну не инфаркт же у девушки. Прибавила шагу, почти перейдя на бег и восклицая на ходу: – Танечка! Таня! Что с тобой? – Но, приблизившись, так и застыла на месте с искаженным от ужаса лицом, выронила фонарик, накрыла ладонями рот.
Альбина Рудольфовна не закричала, наверное, только потому, что сработала давняя, прочно закрепившаяся в сознании привычка: если дети спят, разговаривать только шепотом, никаких громких звуков, что бы ни случилось. Правда, подойти еще ближе к лежащей на земле вожатой, а уж тем более наклониться, дотронуться, как следует рассмотреть, она так и не решилась. Уж слишком жуткая картина. Еще и запах. И даже сомнений никаких, что Таня не жива.
Нет, она не бросила одних ни воспитательницу, ни ребят, не наплевала на обязанности, не побоялась грозы. Но именно за это и поплатилась. Как же несправедливо и страшно!
Альбина Рудольфовна попятилась, затем, кое-как взяв себя в руки и подавив приступ тошноты, бросилась к домику, в котором жили сотрудники лагерной администрации.
– Авия Аркадьевна! Авия Аркадьевна! – твердила она, барабаня в дверь начальницы лагеря. – Пожалуйста, откройте! Это Альбина из седьмого отряда. У нас несчастный случай! Авия Аркадьевна!
Упоминание несчастного случая, похоже, подействовало лучше всего. Дверь приоткрылась, из-за нее выглянула взъерошенная начальница в халате, надетом поверх ночной сорочки, недовольно поморщилась, уточнила скептически:
– И что ж такое у вас случилось?
Но услышав, что, тут же перестала морщиться.
– Так! Я сейчас оденусь, а вы пока бегите в медпункт, разбудите Надежду Михайловну, – решительно скомандовала она. – И пусть прихватит с собой чемоданчик для первой помощи и простыни. Две или даже три. И больше никому ни слова. Ясно?
Но чемоданчик Надежде Михайловне не пригодился. Та еще на подходе сжала губы в тонкую линию и печально покачала головой. Альбина Рудольфовна ничего не напутала и не преувеличила. И это оказался не глупый розыгрыш вожатых.
Авия Аркадьевна, поручив врачу и воспитательнице караулить тщательно укрытое простынями обгоревшее тело, кинулась звонить в милицию и скорую помощь. И потребовала от них прибыть как можно быстрее, чтобы решить все до подъема.