– Можно тебя? На танец.
Такого Инга не предполагала – вот совсем не предполагала – смутилась, переспросила с сомнением:
– Меня?
– Тебя, – подтвердил он и не стал дожидаться ответа, увидев, что она по-прежнему в замешательстве, взял за руку, произнес уверенно: – Идем.
Если бы Инга точно не хотела, то сразу, как только Паша пригласил, даже не задумываясь, сказала бы «нет». А она и сейчас не возразила, не стала сопротивляться, высвобождать руку из его пальцев, смиренно прошла за Пашей в центр танцплощадки, хотя и замешкалась, прежде чем положить ладони ему на плечи.
Хорошо, что через ткань футболки Паша не мог ощутить, как они вспотели от волнения. Еще и ноги стали будто деревянными, отказывались повиноваться и нормально гнуться в коленках. И мысли в голове перепутались, а под кожей щек разгорался пожар.
Правда, с ногами Инга более-менее разобралась, но лишь потому, что послушно последовала за Пашей, когда он повел. И все-таки не до конца попадала в такт, а потом ее вообще угораздило споткнуться, пусть и не настолько сильно, чтобы упасть.
– Ты что, меня боишься? – поинтересовался Паша.
Инга, рассердившись на себя за скованность и неуклюжесть, выдававшие ее с головой, резко выдохнула:
– Нет. – И сразу сама спросила, чтобы не объясняться: – А ты меня назло Оле пригласил?
– Нет, – будто передразнив, повторил за ней Паша, и тоже больше не добавил ни слова, только улыбнулся.
И как это понимать?
Инга опять едва не смутилась и не покраснела. С трудом сдержалась. И вот что странно: рот у Паши улыбался, лицо вроде тоже улыбалось, а глаза – нет.
Они вообще ничего не выражали помимо интереса. Такого, с каким Инга сама рассматривала бы муравьев, бегающих туда-сюда по поверхности муравейника, или присевшую на цветок неизвестную бабочку, или новую формулу, написанную учителем на доске. А ведь были действительно красивыми, ясно-голубыми, чистыми, как драгоценный камень или прозрачный озерный лед.
У Инги никак не получалось разобраться в своих впечатлениях. Может, она и правда боялась Пашу? Или не совсем его, а своего отношения к нему. Он притягивал, но стоило надолго задуматься или действительно подойти ближе, что-то непременно тревожило и настораживало, словно неведомый внутренний голос пытался предупредить и остановить.
С Лёшкой Инга ничего подобного не ощущала, хотя он тоже парень и тоже ей симпатичен. Но в него она точно не влюблена, а тут…
Тут получалось слишком сложно. И Инга с облегчением вздохнула, когда песня закончилась, торопливо убрала ладони с Пашиных плеч, выскользнула из его рук, стараясь не встретиться взглядом. И больше вообще не стала танцевать, ушла в корпус, достала блокнот, устроилась на кровати да так и просидела в задумчивости до того момента, пока не вернулись остальные девчонки.
Глава 17
Ввалившись в палату, Оля Корзун (честно говоря, Инга даже не обратила внимания, осталась ли та на дискотеке или тоже сразу сбежала после выходки Белянкина) в первую очередь стянула одолженный наряд и, надев первое, что попалось под руку, подошла к Ингиной кровати.
– Вот! Забирай! – заявила, небрежно бросив на нее платье, и не отвалила сразу, молча постояла несколько секунд, поджав губы и сложив на груди руки, потом произнесла: – А ты, Малеева, оказывается, нарасхват, – смерила оценивающим взглядом. – Кто бы мог подумать. А ведь такая скромница на вид. Типа, ни танцы, ни мальчики ее не интересуют. – И, убедившись, что Инга не собиралась ей отвечать, снисходительно фыркнув, добавила: – Не расскажешь, кто там у тебя в планах следующий? Или пока на Паше остановишься? А через пару дней посмотришь и решишь, кому еще можно дорогу перейти.
– Оль, – вмешалась появившаяся чуть раньше и теперь тоже сидевшая на своей кровати Галя, – а ничего, что это Паша сам ее пригласил? – Ввернула многозначительно: – А не она за ним бегала. Как некоторые. – И предложила: – Так, может, лучше с ним пойдешь отношения выяснишь?
А Инга так ни слова и не произнесла, хотя тоже легко могла съязвить, выдать что-нибудь обидное. Но зачем?
Не получишь никакого удовольствия, еще сильнее ранив человека, которому и без того больно. Даже если он сам напрашивался. Так ведь для того и напрашивался, чтобы устроить скандал, выплеснуть злость и обиду. Но Инге совсем не хотелось в подобных разборках участвовать. Нелепо же как-то.
Она присела на корточки, вытащила из-под кровати чемодан, откинула крышку, засунула в него платье, затолкала назад под кровать и вышла из палаты. Потом из корпуса.
– Малеева! Ты куда? – окликнула ее с крыльца Людмила Леонидовна. – Отбой через десять минут.
– Туда.
Инга махнула рукой в сторону туалета и действительно свернула в указанном самой же направлении, чтобы ее снова не окликнули. А затем опять свернула, но теперь уже к стадиону.
Там сейчас точно пусто и можно присесть, не на лавочки-трибуны, торчавшие на самом виду, а с другого края – прямо на зеленый газон рядом с оградой.
Инга подтянула ноги к груди, обхватила их руками, пристроила на коленях подбородок и не сдвинулась с места, даже когда горн три раза подряд заунывно провыл: «Спать-спать по палаткам пионерам-октябряткам».
Уже по-настоящему стемнело, на фиолетовом небе ярко мерцали звезды, а над высоким зданием клуба висел месяц. Инга попробовала определить – растущий или убывающий? Папа же ей объяснял как, и вроде бы она не забыла.
Если провести линию, от верхнего острого кончика до нижнего, а потом продолжить еще немного и получится правильная буква «Р», значит растущий. С каждым днем, точнее, ночью, он будет становиться все полнее, а потом наступит полнолуние.
Краем глаза Инга уловила невдалеке какое-то движение, повернулась и убедилась, что не почудилось – к ней шагал человек, отрядный вожатый Коля. Подошел, остановился в шаге, поинтересовался дружелюбно и негромко:
– Ты тут надолго?
Инга не ответила, только глянула исподлобья и опять опустила глаза. А Коля присел рядом.
– Случилось чего? Или по дому соскучилась?
– Не соскучилась, – возразила она. – Я привыкла. Каждое лето в лагерь езжу. – И все-таки пояснила: – Просто захотелось побыть одной.
– Ясно, – кивнул вожатый с пониманием, хотя почти сразу произнес: – Но я тоже не могу тебя здесь оставить.
– Я и не собираюсь всю ночь сидеть, – проговорила Инга. – Только немного.
Коля опять кивнул и опять добавил:
– Но сигнал-то к отбою уже был, и Людмила Леонидовна волнуется. – Потом спросил: – Еще пяти минут хватит? А я не буду мешать, уйду.
Инга удивленно дернула плечом и заявила:
– Да нет, не надо.
Уперлась ладонями в землю, оттолкнулась, поднялась. Коля тоже распрямился следом, и они вместе зашагали к корпусу.
– Не боишься темноты? – на ходу поинтересовался вожатый.
Она мотнула головой.
– Да я же недалеко ушла. Отсюда все видно. – Потом неожиданно для себя призналась: – И мне нравится, когда вот так – темно, но не слишком, и тихо.
– И мне тоже, – подхватил Коля. – Удивительное время. Правда? Всё как будто раскрывается с другой стороны. И начинаешь замечать то, что при ярком свете не увидел бы. Потому что поневоле приходится всматриваться внимательней и подходить ближе.
Инга хмыкнула. Вполне возможно. То есть – так и есть. Она же совсем недавно о чем-то похожем думала. Что издалека и вблизи некоторые вещи выглядят по-разному. А ведь правда – в темноте и при свете тоже.
– Ой, вы только гляньте, – прозвучало, стоило ей войти в палату. Оля Корзун села в кровати, проворковала с придыханием приторно-сладеньким голоском: – Наша роковая красотка явилась. Никак с очередного свидания. И с кем же? С Пашей или с Лёшей? Или сразу с обоими?
– Не угадала, – проходя мимо, с вызовом бросила Инга, ляпнула, не думая: – С Колей.
У Корзун аж голос изменился.
– Чего? – пробасила она, уточнила растерянно и ошеломленно: – Это еще кто? Это…
– Оль! – приподнявшись, перебила ее Галя. – Да угомонись ты уже. И спи. А то совсем тормозишь, шуток не понимаешь.
Инга была ей благодарна за то, что всегда вмешивалась, отчасти принимая огонь на себя. Хотя, возможно, самым лучшим вариантом все-таки являлось проигнорировать, промолчать. Но тут Инга сама не удержалась, еще и вожатого зачем-то приплела, а ведь некоторым ума хватит посчитать, что это не шутка, а вполне серьезно.
Она разделась, юркнула под одеяло, отвернулась к стене. Ей в этом отношении повезло – досталась кровать последняя в ряду, прямо рядом с дверью, ведущей на веранду. А у большинства, куда ни повернись, обязательно обнаружишь соседку, чуть дальше или чуть ближе.
Девчонки, как всегда, засыпать не торопились, перешептывались между собой. Инга не вслушивалась, хотя и ей не спалось – волнами накатывали мысли и воспоминания. В основном про Пашу. Как они танцевали, как его руки лежали у нее на талии. И какие необычные у него глаза: льдисто-голубые, а взгляд внимательный, острый. И почему, когда наблюдаешь за ним, не покидает ощущение скрытой загадки, которую непременно хочется разгадать.
Сон подступил плавно и незаметно, будто Инга в него не провалилась, как обычно, а неторопливо вошла. Да так и побрела дальше, с настороженным любопытством и волнением осматриваясь по сторонам, и призрачный мир отличался от реального только тем, что был не совсем четким, а словно подернутым легким туманом.
Хотя в реальности тоже бывают туманы. А в лагере они вообще почти постоянно – образуются над озером, вытекают на берег, стелются по земле, подбираясь к самым корпусам. Так что точно и не определишь, все-таки сон это или явь. А возможно, и то и другое сразу.
В серой дымке проступали то остовы домов, но не современных многоэтажных, а напоминающих виденные в книгах землянки, то странные деревянные столбы. Где-то вдалеке завывали и перебрехивались собаки. А туман постепенно сгущался и сгущался, и скоро все погрузилось в вязкую хмарь, настолько непроглядную, что даже не разобрать, что находилось прямо под ногами и куда ступать.