На всякий случай вытянув руки, Инга повернулась разок вокруг себя, но и впереди, и сзади, и по сторонам все было абсолютно одинаковым, точнее просто никаким.
И что ей теперь делать? Куда идти? Или так и торчать на месте?
Внезапно вынырнувшая из ниоткуда морда – Инга даже не поняла, что это был за зверь, да и зверь ли вообще – заставила испуганно отпрыгнуть. И похоже, за спиной оказалась яма или даже колодец, но без выступающего над землей сруба.
Угодив одной ногой в никуда, Инга покачнулась, не удержала равновесия и полетела вниз.
«Это сон. Это всего лишь сон. Я не разобьюсь и не умру», – спасительным заклятием крутилось в голове, пока она падала и падала, с каждой секундой теряя надежду. И вдруг падение прекратилось, но Инга не рухнула ничком, как предполагала, а просто оказалась посреди своего же лагеря, на дорожке, ведущей к душевой.
Причем не одна. В паре шагов напротив стояла девушка – не совсем уж незнакомая, а как будто вожатая какого-то из отрядов помладше, и звали ее… вроде бы Таня. Волосы у Тани были мокрые, словно она недавно помыла голову, зато на лице и на руках виднелись темные пятна то ли грязи, то ли копоти, а одежда отчего-то оказалась вывернута наизнанку.
– Мальчики, а вы что тут делаете? – строго посмотрев на Ингу, поинтересовалась она. – Почему не в корпусе?
Инга опешила. Какие мальчики? Неужели можно настолько перепутать? У нее же и волосы длинные, сейчас заплетенные в две косы, и одета она в кофту и юбку. Но ответить не успела.
– А почему на улице в такое время и в такую погоду? – продолжила Таня.
И Инга наконец догадалась, что вожатая разговаривала вовсе не с ней и действительно видела не ее, а кого-то совершенно другого. А ей просто выпала роль призрачного свидетеля. Случайного. Или как раз не случайного, которому пытались рассказать о чем-то важном, как умели.
– Вы трое, ну-ка марш назад в корпус! – между тем решительно распорядилась Таня. – А Гену я сама отведу. – Потом протянула руку, словно хотела кого-то ухватить. – Ну что, идем? И давай быстрее, а то вдруг сейчас ливанет. – Воскликнула нетерпеливо: – Да шевелись же! – И неожиданно уставилась Инге прямо в глаза.
Та прекрасно почувствовала этот взгляд и твердо знала – сейчас Таня и правда видела именно ее. И говорила тоже ей, одновременно будто и жалуясь, и оправдываясь:
– Они хотели в него, а попали в меня. Так что теперь на тебя вся надежда.
А потом запрокинула голову, устремила взор в полыхавшее всеми существующими красками небо, и вдруг… вспыхнула ярко, ослепив на мгновение, огненной птицей взлетела над землей, вознеслась ввысь и загорелась там далекой мерцающей звездочкой.
Глава 18
Генка Белянкин стал совершенно другим – это заметили все, даже самые невнимательные. Причем слишком неожиданно и резко, словно его подменили. Вчера был один человек, а сегодня уже не узнать. Внешне вроде бы очень похож, а вот во всем остальном – ни капли.
И мало того что он решился пригласить на дискотеке красавицу Корзун, а когда та отказала, посмеялся над ней, так еще и превратился во второго Мотю. Или даже в первого. Потому что теперь уже Моте стало до него, как деревянному забору до Великой Китайской стены.
Генка и вел себя по-другому, и двигался, и держался уверенно, даже дерзко. А еще сильно удивил физрука Владимира Константиновича, никак не ожидавшего, что такой задохлик шутя подтянется на турнике двадцать раз и не запыхается, перещеголяв не только остальных, но и вечно первого во всем Пашу.
– Молодец, Геннадий! – произнес физрук уважительно и дружески похлопал Белянкина по плечу.
А тот не смутился, не потупился и не принялся хвастать, как добился такого сногсшибательного результата. Кривовато ухмыльнулся, хмыкнул и глянул на физрука так, что тот даже слегка оторопел, а потом какое-то время растерянно потирал затылок.
Мотя, которому поперек горла оказалась неожиданная Генкина слава, не удержался, прошипел зло:
– Да ты не выпендривайся, Поганкин. Лучше подтяни штанишки, а то еще потеряешь. – И, развернувшись к физруку, сказал: – Владимир Константиныч, мне и тридцать не слабо, – заявил самонадеянно, не заметив мрачного взгляда Паши.
А Генка опять ухмыльнулся и презрительно бросил:
– Сам не потеряй.
Мотя на его слова даже не обратил внимания, подошел к турнику, подпрыгнул, вцепился в перекладину, с улыбкой подтянулся один раз, второй, третий. Затем, уже перестав улыбаться, надул от напряжения живот, и… тут его треники стремительно поползли вниз, открыв семейные трусы, явно не покупные, а самошитые из каких-то тряпичных остатков – малиновые в мелкий цветочек.
Мальчишки откровенно заржали, девчонки смущенно захихикали, отворачиваясь, а Мотя перезревшим яблоком шлепнулся на землю. Тут же подскочил, ни на кого не глядя и ничего не говоря, торопливо подхватил и натянул штаны, придерживая их, рванул к корпусу. Но даже со спины было прекрасно видно, как горели от унижения и стыда его моментально зардевшиеся уши.
Белянкин засвистел ему вслед, но физрук подобное уже не одобрил.
– Геннадий, ты, конечно, сегодня герой. По части подтягиваний. Но так тоже не надо. С товарищами.
Генка чуть приподнял голову, уставился на него, переспросил:
– С товарищами? – И показательно рассмеялся. – Вы думаете, я буду с ним дружить? Да на фига он мне нужен? Жиртрест в розовых труселях.
Владимир Константинович нахмурился.
– Слушай, – начал он, но Генка нахально перебил его:
– Да очень надо мне вас слушать. Вы не воспитатель, а физрук. Вот и занимайтесь чем вам положено: зарядку проводите да результаты записывайте. – И, развернувшись, тоже зашагал прочь со стадиона, засунув руки в карманы треников, а все остальные, включая Владимира Константиновича, ошарашенно наблюдали за ним.
Подобного даже Мотя себе не позволял – задирал только ребят, а со взрослыми держался в границах. И что вдруг такое с Генкой случилось? Разве мог человек настолько кардинально измениться в одночасье?
Паша, до того никак себя не проявивший, видимо, вспомнил, что он председатель совета отряда, сдвинулся с места.
– Белянкин, стой!
Как ни странно, Генка остановился, обернулся, подождал, когда Паша к нему подойдет.
– Ты как себя ведешь?
– А что? – бесстрашно вскинулся Генка, с вызовом вперился ему прямо в глаза.
Паше даже стало немного не по себе от этого взгляда: пустого, застывшего, словно стеклянного.
– Разве ты по-другому думаешь? – уверенно продолжил Генка. – Или правда этого жирного своим другом считаешь? Да ладно, не поверю. Он же для тебя просто «шестерка». Тупой и сильный.
– Я не про него, – негромко произнес Паша.
– А про кого?
– Про физрука. Со взрослыми так нельзя.
– Почему это? – возразил Генка, насмешливо скривил уголок рта. – Чем они отличаются? – И произнес с напором, абсолютно убежденный в том, что говорил: – Паш, да ты гораздо умнее этого Вовика. А у него только мускулы. И что, его из-за этого уважать надо? Ты в его возрасте, может, еще и сильнее будешь. Да точно будешь. Тут вообще мало кто тебя стоит. – Он усмехнулся, вывел презрительно: – Не люди, а мусор.
Паша молчал, только слушал, сосредоточенно хмурил брови и пристально вглядывался в Генкино лицо, будто пытался отыскать в нем что-то особенное, чего не замечал раньше.
Едва они вернулись со стадиона в отряд, Людмила Леонидовна объявила:
– А сейчас приводим себя в порядок, надеваем парадную форму и идем фотографироваться! Как раз к родительскому дню снимки будут готовы.
Мальчишки к ее сообщению отнеслись без особого энтузиазма – ну надо так надо, раз полагалось. Зато девчонки в большинстве обрадовались, даже предложили придумать что-нибудь особенное, чтобы выделиться на фоне остальных и чтобы не слишком банально.
– А почему обязательно в парадной форме? Давайте нарядимся как-нибудь.
– Как? Как на Новый год в садике, что ли? Девочки в снежинки, мальчики в зайчиков?
– При чем тут Новый год? Больше ни на что ума не хватает?
– Лучше на дерево залезем! Или рожи скорчим на раз-два-три!
– Вот сам и корчи. Хотя в твоем случае все равно никто не поймет, лицо это или рожа.
– Зато ты такая красотка, просто офигеть.
– Ну хватит, ребята! – осадила чересчур увлекшихся спорщиков Людмила Леонидовна. – Вот только рассориться сейчас из-за такой ерунды не хватало.
– А давайте, все девочки сделают себе по два хвостика, – воспользовавшись образовавшейся паузой, предложила Галя Яковлева. – А мальчики… – Она задумалась на несколько секунд. – Ну, мальчикам можно треуголки из газет.
– Угу, щас. Треуголки из газет, – пренебрежительно повторил Серега Горельников, выразив общее на всех парней мнение. – Вы, значит, красивыми будете, а мы как маляры или клоуны?
Зато девочкам идея Гали очень даже понравилась.
– Ну и как хотите! – фыркнула Римма Быстрова, окинув взглядом мальчишек. – Никто вас не заставляет. Будьте как все.
Закрывшись в палате, девчонки вытащили на свет все свои припасы заколок, бантиков и прочих богатств. Корзун не упустила возможность продемонстрировать всем редкие, тоже откуда-то привезенные резиночки с пластмассовыми ромашками, почти не отличимыми от настоящих. Таких ни у кого больше не было.
Даже Ире Никитиной завязали банты, ленточки для которых щедро выделила Неля. С одной стороны, получилось забавно – хвостики топорщились, как ушки Микки-Мауса. С другой – очень даже мило.
– У тебя, Ирка, между прочим, волосы хорошие, густые, – многозначительно заявила Галя. – Почему не отращиваешь? Или стрижку сделай какую-нибудь другую. Модную. А эта к твоей форме лица не слишком идет.
Но Никитина в ответ лишь смущалась да пожимала плечами, и Галя переключилась на воспитательницу.
– Людмила Леонидовна, а вы?
– Я? – удивилась та.
– Ну да, – присоединились остальные. – Вы ведь тоже с нами. И хвостики вам пойдут.
– Ну-у, хорошо, – сдалась Людмила Леонидовна. – Но где я заколки возьму? У меня дочки нет. Только Юрасик, сын, в десятом отряде.