Лес, лес, кругом лес, только справа между стволами деревьев играла бликами водная гладь озера.
– Гена! Гена! Ау! – запрокинув голову и приставив ко рту сложенные рупором ладони, выкрикнула Надежда Михайловна. – Да отзовись же! Ты где? – Ее вдруг охватила непривычная злость, но, видимо, уже от безысходности. – Ну что за глупые шутки? Выходи немедленно. Кому говорю?
И тут что-то очень тяжелое и твердое обрушилось на затылок, отозвалось вспышкой невыносимой боли, прокатившейся по всему телу.
Удар оказался чересчур сильным и внезапным. Но Надежда Михайловна все-таки сумела развернуться, сквозь медленно сгущающую перед глазами тьму успела разглядеть стоящего перед ней Генку с большим камнем в руках. Даже шевельнула губами, выдохнула судорожно:
– Почему…
Но и все. А потом, как подкошенная, рухнула на землю.
Темное, матово поблескивающее кровавое пятно начало растекаться вокруг ее головы. А Генка отбросил камень, широко улыбнулся, произнес шелестящим голосом:
– Ну вот, я же обещал вас накормить. Налетайте.
И сразу трава и кусты вокруг словно ожили – затрепетали, зашелестели. Из зарослей выскользнула тонкая черная змейка, потом другая, выскочили несколько ящерок, затем на камни грузно шлепнулась огромная пупырчатая жаба.
С каждой секундой гадов становилось все больше, они выползали, выбегали, выпрыгивали, устремлялись к лежащему на земле телу, облепляли его все плотнее и плотнее, пока оно не скрылось целиком под этим покрывалом из живых существ.
Генка какое-то время с довольной улыбкой наблюдал за происходящим, затем отряхнул руки, отвернулся и не спеша зашагал по тропинке в сторону лагеря. А живой кокон шевелился еще какое-то время, потом вдруг резко осел и рассыпался.
Гады расползлись, опять попрятались под камнями и в траве, а там, где совсем недавно лежало человеческое тело, осталось только большое влажное пятно, внутри которого копошились жирные беловатые черви.
Глава 24
Глаза у Моти были как у новорожденного. Расфокусированный плавающий взгляд бездумно скользил, не останавливаясь ни на чем. К тому же через двадцать минут езды по тряской проселочной дороге его сильно укачало, до тошноты.
Один из медиков, тот, что постарше, посоветовал перевеситься через край каталки и чуть ли не нацепил Моте на лицо обычный полиэтиленовый мешок. Потом завязал его, отложил в сторону, а взамен протянул вафельное полотенце:
– Утрись.
Младший лишь брезгливо поморщился, произнес, не принимая в расчет, что Мотя все прекрасно слышал:
– И чего возимся с этим психом? Надо было сразу дурку вызывать.
– Порассуждай мне, – строго, но беззлобно осек его старший. – Сначала пусть зашьют. А в дурку отправить всегда успеем.
– Дяденьки, – взмолился Мотя, – не надо меня в дурку. И вообще не надо никуда везти. Лучше я в лагерь вернусь.
– Ага, – насмешливо хмыкнул младший, – вернется он. Ты для начала хотя бы встать попробуй. – Под конец выдал презрительно: – Боец.
Мотя, невзирая на головокружение и новый позыв тошноты, сел на каталке, сердито зыркнул на него, шмыгнул носом. Эти мужики раздражали все сильнее. Тем, что считали психом, тем, что не желали слушать и верить. Еще и порезы нестерпимо саднили, словно тело прижигали каленым железом.
– Дяденьки, пожалуйста! – процедил Мотя просительно сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как внутри рождается и разрастается отчаянная ярость. – Давайте вернемся! Их нужно предупредить.
– Кого?
– Всех. И Пашу. Это все он!
– Паша твой?
– Нет. Поганкин.
– М-да, – протянул саркастично младший, повернулся к старшему. – Слышал, Саныч? Поганкин.
– Да уймись ты, – одернул его Саныч, развернувшись, глянул в окно.
Совсем уже скоро поворот, а за ним мост через речку Шайтанку. Официально та называлась совсем по-другому, но местные жители переименовали ее за скверный нрав на свой лад. Она хоть и не горная, а быстрая и глубокая. Даже купаться опасно, а уж тем более нырять, чтобы не воткнуться головой в прячущиеся под водой огромные валуны.
Сразу за мостом начинался асфальт. Дальше километров пять, и они будут почти на месте.
Саныч устало вздохнул. Побыстрей бы! Не нравился ему этот пионер. Слишком беспокойный. Еще и напарник никак не унимался.
– Они там, похоже, реально детишек грибочками кормят, – продолжил тот. – А потом удивляются, что те у них с ума сходят.
– Я не сумасшедший, – огрызнулся Мотя.
Младший хохотнул:
– Ну да, ну да. Нормальней не найдешь. – И ухмыльнулся, снисходительно рассматривая Мотю. Ну совсем как Поганкин.
Внезапно Мотя и правда увидел его перед собой. Но не того, что ехал в автобусе и таскался за ними бледной тенью, а гаденыша, который издевался, который налил воды ему в кровать, опозорив и выставив перед всеми на посмешище.
– И тут ты! – Мотю сорвало с места. Он вскочил, забыв о своей немощи и боли, кинулся на противника. – Убью! Убью, сволочь!
«Уазик» дернулся, подпрыгнув на очередном ухабе. Мотя с разгона врезался в неизвестно откуда взявшегося в машине Поганкина, попытался вцепиться в лицо ногтями. Чтобы содрать с него маску, чтобы все увидели его жуткое нутро.
Он же не человек. Не человек. Чудовище. Теперь Мотя точно это знал. Злобный дух, который как-то перебрался от Генки в Мотину голову и заставил творить такое, отчего сразу охватывал ужас, а раны горели еще сильнее, и этот невыносимый жар растекался по телу, прожигал мозг, застилал огненной пеленой глаза. Но Мотя точно знал, что должен непременно разоблачить чудовище. И тогда Паша обязательно поймет, кто по-настоящему достоин его дружбы.
– Саныч, держи придурочного! – чужим голосом заорал перепуганный Поганкин. – У него опять приступ!
Мотю обхватили крепкие руки, но он не собирался сдаваться, брыкался и орал.
– Вколи успокоительное!
– Нельзя. Он еще от прежней дозы не отошел. Вдруг не выдержит.
– Да и черт с ним! Он же реально псих!
– Отпусти, тварь! – вопил Мотя. – Я про тебя все расскажу! И это ты сдохнешь! – Ему удалось вывернуться из захвата, и он тут же бросился к дверям, вцепился в ручку. – Выпустите меня! Мне в лагерь надо! В лагерь!
Его опять поймали, он взвыл, попытался укусить.
– Саныч, бери успокоительное! Иначе никак! Он же совсем слетел… Или нас покалечит, или из машины выпрыгнет.
Водитель, сначала пытавшийся не обращать внимание на происходящее сзади – за годы его работы в неотложке всякое случалось, – под конец не выдержал и торопливо оглянулся прямо на ходу. И как раз в этот момент перегородка, отделявшая кабину от салона, вздрогнула от сильного удара, а в ее окошке возникло перекошенное, вымазанное кровью лицо.
От неожиданности и испуга водитель резко крутанул баранку и машинально вдавил педаль тормоза, отчего «уазик» занесло на повороте. Не успев остановиться, он вылетел на мост через Шайтанку, снес невысокое ограждение и рухнул вниз.
Сначала машина врезалась в едва выступавшие над поверхностью камни, так что осколки стекла брызнули во все стороны, потом колесами вверх упала в воду и, увлекаемая стремительным течением, быстро пошла ко дну.
Заснуть Авии Аркадьевне так и не удалось. Опять донимала головная боль, которую усиливали непрошеные тяжелые мысли о предстоящей выволочке от Валентина Григорьевича.
Тот не преминет ткнуть носом в очередное ЧП. Хорошо хоть Матвеев не из тех, за кем следовало присматривать особо. И вообще, мальчишка запросто мог оказаться потомственным шизофреником. Но родители, конечно, промолчали, не поставили в известность, лишь бы на месяц сбагрить неуправляемое чадо. А медкомиссия перед лагерем по большей части формальная.
С утра Авия Аркадьевна в первую очередь рванула в медпункт, узнать последние новости и снять с себя хотя бы эту проблему, но застала там только смутно знакомого щуплого мальчишку, сидевшего на кровати. Взгляд невольно зацепился за его мокрые грязные кеды, и раздражения добавилось еще больше.
Ну никакого порядка! Похоже, все окончательно распоясались и обнаглели. Что за антисанитария в медблоке? Но выговаривать прямо сейчас начальница не стала, поинтересовалась у мальчишки строго:
– А Надежда Михайловна где?
– Так она это… на скорой уехала. Вместе с Матвеевым, – втянув голову в плечи, ответил тот.
– Как уехала? – с досадой и раздражением воскликнула Авия Аркадьевна. – Должна же была остаться.
– Не знаю. – Мальчишка безразлично пожал плечами и тут же спросил сам: – А можно мне в отряд?
Карманова нахмурилась – совсем не хотелось брать на себя чужую ответственность. Ей и собственной более чем хватало.
– А ты почему здесь?
– На солнышке перегрелся, – доложил мальчишка, и она махнула рукой:
– Иди.
Не бросать же его в медпункте одного. Ведь еще неизвестно, когда Надежда Михайловна соизволит вернуться.
Вот как так можно? Оставить лагерь без врача. А судя по раз за разом возникающим непредвиденным и чересчур неоднозначным проблемам, медицинская помощь может потребоваться в любой момент.
Как же Авия Аркадьевна утомилась от этой смены. А ведь от нее пока и половины не прошло, еще и родительского дня не было. Ну все наперекосяк!
Карманова еще раз обошла медпункт, открывая подряд все двери. Заглянула даже в личную комнату Надежды Михайловны, чтобы убедиться – тут точно пусто. Потом направилась к себе, на ходу машинально нащупав в кармане золотую фигурку и сжав ее до боли в пальцах. Она уже стала считать вещицу личным талисманом. Так может, все обойдется?
Оказавшись в кабинете, она потянулась к телефону, подумав, что надо позвонить давней знакомой Женьке Сусловой. У той дочь мединститут оканчивала, как раз на последний курс перешла. Вот пусть и приезжает, практику закрывать. Авия Аркадьевна ей это устроит и сама извлечет выгоду. Все-таки два медика в лагере лучше одного, особенно когда первый невесть где мотается.
Но телефон зазвонил сам. Слишком неожиданно. Даже сердце встревоженно забилось и голова закружилась от моментально возникшего предчувствия, что ничего хорошего этот звонок не несет.