Нарочно пропустив несколько трелей, Авия Аркадьевна собралась, подняла трубку и поднесла к уху:
– Лагерь «Спутник». Карманова. Слушаю, – выдала на автомате, буквально обмирая от волнения.
Нет, это оказался не Валентин Григорьевич, как она предполагала. Но новость, выложенная незнакомым мужским голосом, подкосила начальницу. Машина скорой помощи, которая везла Матвеева, упала с моста в реку, и все, кто в ней был, погибли.
Так вот куда пропала Надежда Михайловна! Хотя, услышав, что в неотложке находилась еще и врач из лагеря, собеседник удивился. Затем, немного помолчав, сказал, что проверит информацию, ведь, насколько он знал, никакой женщины внутри «уазика» и поблизости не нашли. Хотя, вполне вероятно, ее могло унести течением. Шайтанку же недаром так прозвали.
Вернув трубку на место, Авия Аркадьевна, наверное, с минуту просто неподвижно сидела, приходя в себя, потом достала из шкафа папку с личными данными сотрудников, нашла домашний телефон Надежды Михайловны. Та, как оказалось, жила одна, но зато в коммуналке. Поэтому оставался шанс, что кто-то все-таки отзовется. Или даже она сама.
Конечно, сомнительно, но мало ли. Иногда хотелось поверить в чудо – а что, если Надежда Михайловна спаслась, каким-то образом добралась до дома и теперь находилась там?
Карманова набрала номер, дожидаясь ответа, опять присела за стол. Гудки ползли и ползли, но, похоже, в никуда. Все-таки сейчас утро, будний день, наверняка все на работе. Но вдруг оборвались, и в трубке зазвучал сонный молодой голосок:
– Алло!
– Здравствуйте. – Авия Аркадьевна не знала толком, что сказать, поэтому просто спросила: – Надежду Михайловну можно услышать?
– Нет, – отозвался голосок. – Она на все лето уехала в лагерь работать. Вроде бы «Спутник» называется. Если что-то срочное, звоните туда.
– Спасибо!
Карманова уже второй раз за несколько минут положила телефонную трубку на место, вынула из кармана золотую фигурку и с досадой, не глядя, бросила ее в выдвинутый ящик стола.
Глава 25
Посетительного дня ждали с нетерпением. И не только потому, что соскучились по близким. Не так уж, кстати, и соскучились – они же не малышня какая-нибудь, а уже взрослые и самостоятельные. Еще и потому, что родители обязательно привозили вкусненькое.
Не только конфеты, печенье, сухари и пряники, взятый с собой запас которых давно бесследно растаял, а вдобавок к ним отборные ягоды и фрукты. Такие в лагере точно не давали, все по ним успевали соскучиться и в письмах просили привезти.
В субботу почти ни один разговор не обходился без многозначительной и многообещающей фразы: «Вот завтра, когда мама с папой приедут…» Только Лёшка ничего подобного не произносил – Инга не сразу, но обратила на это внимание и, конечно, спросила:
– Лёш, а ты что, никого не ждешь?
– Не-а, – откликнулся он, но вроде бы абсолютно невозмутимо. – Моих точно не будет.
– Почему? – озадаченно спросила Инга, и Лёшка пояснил:
– Да они сейчас сами в отъезде. Взяли путевки на заводскую базу отдыха. Мне тоже с ними ехать предлагали. Но турбаза же не море. Чего бы я там делал? С родителями. Как маленький. Здесь интересней. И они обещали приехать, как только с базы вернутся.
– Ясно, – сказала она, кивнула, но тут же опять спросила: – А ты тогда до самого обеда так и будешь в корпусе сидеть? Один?
– Почему один? – возразил Лёшка. – Коля же тоже никуда не денется. Могу и на стадион пойти, мяч попинать.
Идея возникла внезапно и показалась вполне подходящей, потому что не слишком поверила Инга этой показной браваде. На словах-то легко, но даже если умом прекрасно понимаешь, все равно невольно станет неуютно и обидно, когда к остальным приедут, и только к тебе нет.
– А хочешь, – предложила она, – давай со мной. Ну, то есть с нами. Правда, родители близнецов тоже наверняка прихватят, но они нормальные. В смысле, не слишком буйные и утомительные.
– Ого! – выдохнул Лёшка. – Близнецы?
– Ага, – подтвердила Инга, – брат и сестра. Полный набор.
В том, что мама с папой не возразят, она даже не сомневалась. По ее мнению, им уже особо без разницы – ребенком больше, ребенком меньше – отличий даже не заметят. Лишь бы воспитательница с вожатым согласились отпустить подопечного с не родными для него людьми. Ну а Лёшка… Лёшка тоже оказался не против.
В воскресенье утром первые родители начали прибывать еще во время завтрака, да и многие ребята, наспех перекусив, шли не назад в отряд, а неслись прямиком к главным воротам – встречать. Особенно младшие. Радостно повизгивали, увидев своих, бросались навстречу, висли на шее, нетерпеливо лезли в пакеты и сумки, проверяя, что им привезли.
К Паше приехала только мама, но выглядела она совсем не так, как Инга представляла. Ей казалось, та должна быть какой-то особенной – высокой, очень красивой, яркой, – а на самом деле оказалась самой обычной: милой, уютной, домашней. Хотя и красивой тоже.
Они не очень-то были друг на друга похожи, да и вел себя Паша с мамой слишком отстраненно. Хотя, конечно, все люди и все семьи разные. Для одних нормально радостно визжать при встрече и обниматься, для других – не слишком выказывать при посторонних собственные чувства. А Паша всегда был довольно рассудительным и сдержанным. Потому его сразу и выбирали в лидеры.
К Генке мама тоже приехала и, конечно, не одна. Даже если сказать точнее, это дядя Петя привез ее на своей вонючей раздолбанной аварийке, позоря еще сильнее. Поэтому, когда тот протянул свою вечно выглядевшую грязной клешню и попытался панибратски потрепать Генку по волосам, произнося с благодушной улыбкой:
– Да ты, кажись, подрос, малой? – Генка брезгливо увернулся от его руки, но все-таки сдержал рвущиеся наружу бранные слова.
Не стоило выдавать себя раньше времени, лучше терпеливо дождаться подходящего случая. Или организовать его самому. А в том, что он представится, Генка не сомневался.
Теперь он вообще редко сомневался. Он больше не тот неуверенный мелкий хлюпик, неспособный постоять за себя, боящийся действовать решительно. Он точно знал, чего хотел, и не отступал ни перед кем и ни перед чем. Насколько он подрос, дядя Петя даже представить не мог.
Генка наклонил голову, пряча самодовольную двусмысленную улыбку, потом опять вернул лицу обычное постное выражение.
– А мы сосиски привезли, – сообщила мама многозначительно и тут же с умилением глянула на дядю Петю, так что сразу стало понятно, кого она считала главным хозяином и добытчиком и кого Генка должен благодарить за припасенные специально для него «деликатесы». – Ты же любишь сосиски. Пожарим на костерке. И картошку испечем.
Дядя Петя, слушая ее, пытался создать видимость, будто вообще тут ни при чем, старательно придавая лицу строгое невозмутимое выражение, но его физиономия все равно просто сияла от напыщенной гордости.
– Да пойдемте уже, – скомандовал он, поманил за собой, словно лучше других знал здешние места.
Генка и тут не стал сильно выступать и противиться, двинулся следом, по пути детально представляя, как дядя Петя заведет их в какой-нибудь овраг и сядет в лужу. Как будет растерянно вертеть головой, смотреть по сторонам, мекать, бекать, а потом споткнется и съедет в грязь. Или лучше – в болото. И топь сожрет его, сыто чавкая.
От такой картинки даже сладко засосало под ложечкой. Вот только болот рядом нет, и пришли они всего-навсего на берег озера. Еще и поплутали немного поначалу, потому что крутой следопыт дядя Петя нужной тропки не заметил. А уж вид-то какой делал загадочный!
Перемигиваясь и перешептываясь с мамой, он сразу принялся складывать и разводить костер. Получалось у него довольно ловко, но это злило Генку только сильнее. А дядя Петя опять поманил его, и когда Генка нехотя подошел, сунул ему в руки бутылек с бензином.
– Подержи-ка, – распорядился и предупредил нравоучительно: – Осторожно только. Горючее.
За дебила считал? Но еще посмотреть надо, кто тут по-настоящему дебил.
Генка украдкой ухмыльнулся. А вот и подходящий случай! Осталось только подгадать, выждать момент.
Дядя Петя наклонился к сложенным домиком веткам, поднес горящую спичку, и не абы какую, а длинную, охотничью, вытянул губы трубочкой и подул. Мама, не таясь, восхищенно пялилась на него, любовалась. Как же – мужик в семье, надежда, радость и опора.
Генка скорее не увидел, а почувствовал, как слабенький огонек почти схватился, пустил полупрозрачный робкий дымок первого дыхания, закусил былинками и мелкими веточками, набираясь сил. Еще мгновение, и дядя Петя отстранился бы, довольно потирая руки, начал бы строить из себя делового и умелого, учить жизни.
Да пусть подавится!
Кто-то словно подтолкнул под локоть, скомандовал «Давай! Действуй! Не тяни!», и Генка, обмирая от предвкушения, широко взмахнул рукой и от души плеснул из бутылки, чтобы и в костер попало, но главное, на дядю Петю.
Глотнув горючего, пламя мгновенно вспыхнуло, будто беззвучно взорвалось, устремилось вширь и вверх длинными коварными языками, слизнуло ресницы, брови и даже свесившийся на лоб вихор, потом, охватив пропитавшуюся бензином ткань, разбежалось по рубахе и брюкам.
В первые мгновения никто даже ничего не понял от неожиданности, все просто ошеломленно и растерянно замерли, и только спустя пару секунд мама громко вскрикнула, а дядя Петя подскочил. Сначала он хлопнул ладонью по голове, пытаясь затушить моментально загоревшиеся волосы, и лишь затем, сообразив, рванул к озеру ярко пылающим факелом, непрерывно ударяя ладонями по груди и ногам. Но не догадался сразу упасть плашмя, а зачем-то тратил время, забегая подальше, и просто плеская на себя воду.
– Петя! Господи, Петя! – истошно голосила мама, бессмысленно бегая туда-сюда вдоль берега, даже не пробуя догнать и помочь, будто ее не пускали дальше, а Генка просто стоял и наблюдал.
Внутри разрасталось ликование, вспучивалось огромным радужным пузырем, грозившим вот-вот лопнуть и вылиться торжествующим хохотом.