– Буду нем, как могила, – поклялся Коля, опять не удержавшись от иронии, а Лена заверила со всей убедительностью:
– Конечно, не скажем. Не переживай.
Но тут к их голосам добавились весьма неприятные звуки, и все трое вожатых разом повернулись в одну сторону. Ильдар, до этого, как и прочие, стоявший безучастно и неподвижно, согнулся и судорожно забулькал, давясь рвотными позывами. Он едва успел отпрянуть от остальных, как его вывернуло прямо под ноги.
– Уликаев! – простонала Аня и едва не расплакалась. – Да что ж такое!
– Во-от, – назидательно протянул Коля, выставив вверх указательный палец. – Говорил же, нажрались чего-то! А у этого, видимо, желудок самый слабый. – И уверенно распорядился: – Ты давай, конвоируй остальных в отряд, а мы, – он вопросительно оглянулся на Ленку, – этого бедолажку умыться сводим, а потом вернем тебе в целости и сохранности.
Аня выпятила губы, словно обиженный ребенок, предположила озабоченно:
– А вдруг кому-то еще плохо станет?
– Тогда давай я с тобой пойду, – откликнулась Ленка.
На том и порешили, девушки, словно пастухи, погнали ребят к корпусу, а те и правда напоминали заблудшее растерявшееся стадо – послушно топали в нужном направлении. Только Ильдар с Колей пока еще стояли на месте. Мальчишку заметно потряхивало, и он обнимал себя за плечи.
– Ты как? – поинтересовался Коля. – Идти можешь?
Ильдар не ответил, нахмурившись и опустив голову, побрел в сторону умывальников.
Он больше не испытывал гнева, тот странным образом стих еще там, возле вышки, рядом с которой осталось лежать недвижное тело Авии Аркадьевны. Начальница уже не казалась страшной преступницей, а вот сам Ильдар…
Нечто внутри нашептывало, что он был прав, от начала и до конца, что Карманова получила по заслугам, как того требовала справедливость, и что виновных обязательно надо наказывать. Но теперь подобные слова не казались убедительными и абсолютно верными.
Перед глазами, словно живая, возникла картинка: безжизненное тело, распластавшееся на земле, большая черная птица, взгромоздившаяся на голову, длинный острый клюв, с размаху вонзившийся в глаз. Ильдар зажмурился прямо на ходу и, конечно, не заметил возникшую на дороге девчонку, а та тоже не успела отскочить.
Он с размаха впечатался в нее, и его опять едва не вывернуло, потому что голова вдруг пошла кругом. В ушах раздался свист и улюлюканья, с которыми они преследовали убегающую от них начальницу. Ильдар отшатнулся, опять согнулся в три погибели и, скорее всего, просто без сил рухнул бы на землю, если бы Коля его не подхватил.
Тот едва успел подскочить и вовремя вцепиться в Уликаева, и сейчас просто разрывался на части и жалел, что рук у него всего две, а хотя бы не три, но лучше четыре. И было бы совсем хорошо, если бы они вытягивались на любую длину. Потому что Коля сразу опознал девчонку, в которую врезался Ильдар, и ничуть не обрадовался.
– Ольга! – воскликнул он в сердцах. – А ты-то почему тоже не спишь? Почему ночью по лагерю шастаешь?
Корзун некоторое время просто неподвижно стояла, вытаращив глаза и хлопая ресницами, потом встрепенулась, будто пришла в себя, заявила нахально и с вызовом:
– В туалет ходила. Нельзя, что ли?
Коля глянул на нее нарочито строго, произнес:
– Ну раз сходила, давай-ка тогда присоединяйся. Сейчас сводим этого болезного умыться и в отряд.
– Я и сама до корпуса дойду, – снисходительно фыркнув, возразила Оля, уже было дернулась, намереваясь отправиться своей дорогой, но Коля скомандовал:
– Стоять! – Сурово свел брови и проговорил четко и твердо: – Сказал, пойдешь со мной, и это не обсуждается.
Корзун надула щеки и недовольно засопела, но больше возражать не пробовала, послушно потащилась за вожатым сначала до умывальников, затем до корпуса третьего отряда, а потом уже и до своего, благо он располагался совсем рядом. И за все время не проронила ни слова, только поджимала губы и закатывала глаза. Но на подобную ерунду Коля даже внимания не обращал.
Дождавшись, когда Оля зайдет в палату, постоял еще немного, прислушиваясь, после заглянул к мальчикам, убедился, что все на месте и спят спокойно. Проверять Людмилу Леонидовну не стал – за нее Коля не беспокоился – и только тогда направился в свою каморку.
Глаза уже просто слипались, и он вырубился, едва завалившись на кровать.
А вот Оле даже лечь толком не удалось. Войдя в комнату, она почти сразу заметила, что Малеева тоже не спала. Или спала, но не совсем – сидела на кровати, вперившись в сумрак невидящим взглядом, а потом вообще медленно поднялась и бесшумно, словно не касаясь пола ногами, двинулась к двери. Но не к той, в которую вошла Оля, а к ведущей на веранду.
В первый момент Корзун едва не ринулась назад в холл, чтобы рассказать вожатому Коле. Он ведь тоже из тех, кто считал Малееву особенной. Так пусть бы убедился, что не особенная она, а ненормальная. Но порыв быстро сошел на нет, задавленный пока еще каким-то смутным и необъяснимым торжеством. Оля сузила глаза, довольно ухмыльнулась.
Нет, не собиралась она останавливать эту малахольную, а вот проследить, куда ее понесет, было бы интересно. Тем более сейчас ночь, все спали, поэтому никто не узнает, не увидит и не услышит, даже если что-то случится. И Коля уверен – теперь все на месте.
Между тем Инга откинула крючок, открыла дверь, выскользнула на веранду, абсолютно не замечая, что кто-то наблюдает за ней, спустилась по ступенькам, зашагала по дорожке. Оля – следом.
Малеева непрерывно шептала что-то себе под нос, и ее бормотание невыносимо раздражало, до нервной дрожи в груди, до брезгливого передергивания. И просто нестерпимо тянуло заткнуть ей рот, чтобы прервать поток неразборчивых, но почему-то пугающих слов. Только вот как это сделать?
Инга продвигалась неспешно, но довольно уверенно, словно точно знала, куда направлялась, или, скорее, что-то извне ее вело, целенаправленно и умело. Но Оля смотрела не столько на нее, сколько по сторонам или вперед, выискивая что-нибудь подходящее, а больше, конечно, надеясь, что оно попадется.
Хотя в любом случае совсем рядом озеро, и подобное иногда действительно случалось, когда какой-нибудь идиот – или идиотка – отправлялись купаться тайком в одиночку ночью, и с ними происходило несчастье. Но топать до пляжа не понадобилось.
Впереди темнела техническая постройка, невысокая, с покатой, скошенной назад крышей, без окон и с низким прямоугольным проемом, прямо от которого начинались ступеньки. Но вели они не вверх, а вниз, в подвал.
Металлическая дверь была широко распахнута. Видимо, кто-то из рабочих возился вечером с коммуникациями и забыл ее закрыть. Или нарочно оставил до утра, чтобы проветрить помещение.
Надо же, как удачно! И стоило Инге поравняться с зияющим черным провалом, Оля стремительно подскочила к ней, толкнула с размаха. Отчего Малеева не просто пошатнулась и упала, а кувырком полетела вниз, пересчитывая ступеньки частями тела. Под конец она с глухим стуком ударилась об пол, и всё – снизу больше не донеслось ни шороха.
Некоторое время Оля смотрела в темноту подвала и удовлетворенно прислушивалась к царящей там тишине, затем захлопнула дверь, задвинула защелку. Был бы у нее замок, заперла бы и на него. Но да ладно, и так неплохо.
Хорошо, если эта чокнутая сдохла. Или если чуть позже сдохнет от полученных травм и потери крови. Ведь никому в голову не придет искать ее здесь. А уже почти конец смены, да и конец лета тоже. Лагерь закроют, а она так и будет лежать там, разлагаться. И кто-нибудь обязательно придумает легенду про пропавшую девочку, превратившуюся в привидение, которая ночами бродит по территории и до смерти пугает гуляющих в неположенное время пионеров.
Да Оля и сама может пустить такой слух. Люди просто обожают страшные сказки, и вечно лезут куда не следует, а потом удивляются, что попадают в неприятности, которые порой заканчиваются увечьями и смертью.
Не удержавшись, Оля захихикала, а затем вернулась в корпус и с удовлетворенным вздохом легла спать.
Глава 33
На утреннюю линейку Авия Аркадьевна не явилась. Хотя обычно она любила такое: с важным и крайне значимым видом стоять на трибуне, оглядывать свысока выстроившиеся по дуге отряды – будто они собрались здесь исключительно ради нее – и слушать, как старшая вожатая Мария Алексеевна рапортует ей, вскинув в пионерском салюте руку и вытянувшись по струнке:
– Товарищ начальник лагеря, дружина на линейку построена…
Хотя отсутствие Кармановой Марию Алексеевну, или, как по старой памяти обычно называли ее большинство сотрудников, Машу, не огорчило и не смутило. Настолько стандартный ритуал давно отработан и наверняка прошел бы без сучка и задоринки даже под руководством председателя совета дружины. Просто Маше показалось странным, что Авия Аркадьевна ее не предупредила, да хотя бы на планерке, что куда-то собиралась прямо с раннего утра. Обычно, когда ей требовалось съездить в город по работе, она делала это после завтрака. А тут укатила ни свет ни заря, никому ничего ни сказав. Вообще никому – кого Маша потом не спрашивала, никто ничего вразумительного ответить не смог, в том числе завхоз Федор Дмитриевич. И даже записку не оставила.
На самом деле удивительно, но в остальном… Ну, не было начальницы на месте, да и ладно. Наоборот, как-то спокойней и уверенней.
Лагерная жизнь без нее не остановится. Каждый давно прекрасно выучил свои обязанности и исполнял их, а начальница в основном и существовала чисто для представительства и общения с вышестоящим руководством. Да чтобы пугать ее грозной фигурой нашкодивших деточек: «Вот сейчас отправлю тебя на ковер к Авии Аркадьевне». Обычно такое обещание хорошо срабатывало, особенно с младшими.
Лёшка с утра тоже обнаружил, что одного человека не хватало. И вовсе не начальницы лагеря. Уж ему-то до Кармановой точно не было абсолютно никакого дела. Пропала Инга.
Со времен «Зарницы» они почти не общались. Точнее, Лёшка сам лишний раз старался не подходить к Инге – никак не мог простить себе того отвратительно поступка, который пусть и не совершил, но ведь собирался же. Хотя это не мешало наблюдать за ней издалека. А сегодня после подъема он ее еще ни разу не видел: ни в корпусе, ни на улице, ни на зарядке.