Народу на стадионе собиралось, конечно, очень много, но у каждого отряда имелось свое место, и редко кто пристраивался к посторонним. Вот и Инга не стала бы. Поэтому, когда после традиционного вопроса от физрука Владимира Константиновича «Здоровье в порядке?», присутствующие не слишком дружно, стройно и вдохновленно, зато с большим облегчением проорали «Спасибо зарядке!» и потопали назад к корпусам, Лёшка дождался вечно стоящую в последних рядах Галю Яковлеву и поинтересовался:
– Галь, а почему Инги на зарядке не было?
Та пожала плечами:
– Не знаю, – потом добавила тоже весьма озадаченно: – Ее и в палате не было, когда мы проснулись. Кровать не заправлена, а ее самой нет. Хотя спать точно ложилась. Я подумала, ну мало ли, встала немного пораньше, сразу на зарядку придет. А она не пришла. Может, плохо себя чувствует и сейчас в отряде?
Вместе они добрались до корпуса, поднялись на крыльцо, направились к палатам.
– Я сейчас проверю и тебе скажу, – пообещала Галя. – Ты подходи под окно, которое самое первое от веранды.
– Угу.
Лёшка развернулся, опять вышел на улицу, обогнул корпус, потому что окна девичьей спальни располагались по заднему фасаду домика. Когда Корнев оказался на месте, Галя уже поджидала его, упираясь ладонями в подоконник и немного наклонившись вперед.
– Нет ее здесь, – едва увидев Лёшку, сообщила она. – И остальные вроде тоже с ней с утра не сталкивались.
Позади нее неожиданно возникла Оля Корзун, заглянула через плечо, тоже заметила Лёшку, театрально вскинула брови.
– О-о! – протянула многозначительно. – А о чем это вы здесь совещаетесь? – предположила ехидненько: – У Малеевой за спиной тайно о свиданке договариваетесь?
Он проигнорировал ее подколку, спросил:
– А ты ее не видела? Сегодня.
Оля громко фыркнула.
– Да я за ней не слежу. Очень надо. – И опять съехидничала, не обращая внимания на буравящую ее суровым взглядом Галю: – Иди вон у Пашечки уточни. Может, он в курсе.
Внезапно совсем рядом с Лёшкой раздалось рычание. Корзун испуганно отшатнулась, даже несмотря на то, что находилась в палате, в безопасности, встревоженно пробормотала:
– А это что еще за псина? Откуда?
Лёшка развернулся. Из ближайших зарослей высовывалась собачья морда, довольно крупная, лохматая и, похоже, беспородная. Почти черная с бежевыми подпалинами на щеках, подбородке и груди и овальными светлыми пятнами над глазами, как будто у псины их было не два, а четыре.
Собак Лёшка не боялся, но от бродячей всего можно ожидать. Хотя эта выглядела вполне мирно и даже дружелюбно – больше не рычала, а, наоборот, целиком выбравшись из кустов, приветливо завиляла хвостом и вроде бы даже улыбнулась, чуть приоткрыв пасть и растянув уголки рта. На оскал совсем не похоже, а вот на улыбку – очень даже.
– Тебе чего? – поинтересовался у собаки Лёшка, а та подошла, ткнула носом, затем подняла голову, уставилась на него умными карими глазами и негромко тявкнула, словно пыталась что-то сказать.
– Есть хочешь? – предположил он. – Но у меня здесь только печенье или пряник. Принести?
Собака опять ткнула его носом и немного отбежала, но через несколько шагов остановилась, оглянулась и опять негромко тявкнула.
– Хочешь, чтобы я пошел за тобой? – догадался Лёшка.
– Да гони ты ее отсюда! – сердито выкрикнула Корзун.
Псина нахмурилась, почти как человек, но в сторону Оли даже не посмотрела, только дернула губой, на мгновение приоткрыв зубы, и по-прежнему не сводила необычайно умных глаз с Лёшки.
– Ну идем, – согласился он, а собака, будто прекрасно поняв, о чем речь, тронулась с места и медленно затрусила вперед.
Лёшка двинул следом, и тут на веранду выскочила Корзун, едва не сбив с ног стоящего там Пашу, уже несколько минут наблюдавшего за происходящим. Но Оля, как ни странно, на этот раз словно и не заметила его, крикнула Лёшке вдогонку:
– Корнев! Ты совсем придурок! Она же бродячая. Наверняка бешеная. Лучше прогони ее, пока никого не покусала.
Но тот даже не притормозил, зато собака остановилась, обернулась, зарычала, показав острые клыки. Оля опасливо попятилась и опять едва не налетела на Пашу, который высказал ей что-то. Но что, Лёшка не расслышал, отошел уже слишком далеко.
Да и плевать ему было и на Пашу, и на Корзун. И почему-то сразу подумалось про Ингу, что собака приведет его к ней. Это казалось одновременно и невероятным, и вполне логичным. Ведь псина появилась как раз в тот момент, когда Лёшка пытался разузнать, где Инга, и обратилась – если про животное можно так сказать – именно к нему.
Однако он был сильно озадачен и удивлен, когда собака привела его к довольно странной кирпичной постройке явно хозяйственного назначения и уселась перед металлической, рыжей от ржавчины, запертой на защелку дверью.
– И что там? – спросил Лёшка, впрочем, не ожидая ответа.
Собака привстала, передвинулась вплотную к постройке и, видимо немного засомневавшись в его догадливости, поскребла металлическую створку лапой.
Тогда Лёшка тоже подошел, щелкнул запором, распахнул дверь. Солнечные лучи пробежали по уходящим вниз, но не слишком крутым ступенькам, чуть разогнали царивший в глубине мрак, и Лёшка увидел. Ее. Ингу. Она лежала на плотно утрамбованном земляном полу, абсолютно неподвижная. Может быть, даже…
Нет!
Лёшка торопливо сбежал по лестнице, каждую секунду рискуя вот так же загреметь вниз. Оказавшись рядом, опустился на колени, наклонился, внимательно всматриваясь.
На подбородке ссадина, на боковом выступе лба над правой бровью еще одна, со вспухшими лиловеющими краями, покрытыми корочкой подсыхающей крови. Но крупных потеков, а уж тем более кровавых луж рядом нет. Хорошо, чтобы это имело значение.
Он тронул Ингу за руку. Та показалась совсем холодной, почти ледяной, и опять с губ сорвалось протестующее:
– Нет! – Лёшка вцепился в тонкое плечо, тряхнул. – Инга! – позвал, а сразу следом не попросил, а именно приказал: – Очнись! Слышишь меня? Очнись!
Но она по-прежнему не шевелилась, вообще никак не реагировала, оставаясь безжизненно податливой, будто тряпичная кукла. И он в отчаянии снова выкрикнул чуть ли не во весь голос:
– Инга! – Надеясь, что она его непременно услышит, где бы ни находилась, даже… даже если там, откуда обратного пути вроде бы нет.
Глава 34
Она снова брела и брела в тумане, но на этот раз он не был таким густым. Сквозь него проступали темные стволы и тянулись ветви, иногда преграждая дорогу. Инга раздвигала их и шла дальше, пусть и плохо понимая куда и зачем, но точно зная: останавливаться нельзя.
Ее подгоняли звучавшие в ушах и слышанные уже не раз ритмичные удары в невидимые бубны или барабаны. И слова, произносимые нараспев неизвестно кому принадлежавшими голосами. Инга почти не улавливала их смысл, но машинально вторила неведомым певцам.
Туман оседал на коже, волосах и одежде крупными каплями. Футболка и брюки промокли, как будто Инга искупалась, прямо не раздеваясь. С веток то тут, то там клочьями свисала паутина, напоминая полуистлевшие белые флаги, выброшенные в знак поражения. Вот только никто здесь сдаваться не собирался.
Морок кружил голову, мешал мыслить ясно, но Инга и не пыталась ему сопротивляться. Барабаны зачастили, и она, повинуясь стремительному ритму, сначала зашагала быстрее, потом побежала, а затем и вовсе подпрыгнула, взмахнув руками, как крыльями, оторвалась от земли.
Воздух стал упругим, и она не понимала, взмывала ли выше, опираясь на него, или планировала вниз. Страшно не было, напротив, ощущения радовали и удивляли. Но свободный полет внезапно оборвался. Ингу резко швырнуло в непроглядный мрак. Она едва не задохнулась – от неожиданности, от страха, а главное, от полного непонимания, что случится дальше. Но ничего особенного так и не произошло.
Мрак постепенно отступил, или нет, просто посветлел, обернулся прежним белесым туманом. Только теперь Инга находилась не в лесу, а вроде как в деревне. Возможно, в той самой, в которой уже побывала в другом сне. И сейчас она не выглядела безжизненной и безлюдной, как в прошлый раз – в тумане мелькали людские силуэты.
Иногда они вырисовывались четче, даже настолько, что можно было узнать человека. Ну, или принять за знакомого. Инге показалось, она опять увидела вожатую Таню, внезапно уехавшую из лагеря, а еще начальницу Авию Аркадьевну и парня в военной форме, очень похожего на не вернувшегося с войны дедушку, каким он навсегда остался на последней фотографии. А потом вдруг из тумана вынырнул Мотя.
Он застыл, заметив Ингу, уставился недоуменно, даже уточнил с сомнением:
– Малеева, ты? – Но не дожидаясь ответа, тут же выдохнул, нахмурившись: – А ты чего здесь? – И заявил убежденно, даже чуть возмущенно: – Тебе здесь делать нечего.
Да Инга и сама так считала. Она же не по своей воле попала сюда.
– Уходи, – отрезал Мотя, но прежде, чем она успела спросить как и куда, попятился и снова растворился в тумане.
Тогда Инга ничего не придумала лучше, кроме как последовать за ним. Сделала несколько шагов, и вдруг белесая пелена отступила, отодвинулась, открывая пространство, в центре которого стояла бревенчатая избушка.
На ее завалинке сидел мужчина, немолодой уже, с сединой в волосах, с окладистой бородой – вылитый былинный богатырь – и что-то вертел в руках, тщательно натирал жесткой тряпицей. У его ног лежала собака: самая обычная, дворовая, немного похожая на волка, только не серая, а почти черная с бледно-бежевыми подпалинами на груди, животе и лапах. А еще – с овальными светлыми пятнами над глазами.
Заметив Ингу, собака сначала села, потом встала, приветливо завиляла хвостом. А мужчина поднял взгляд, посмотрел внимательно, но по-доброму, так что Инга ни капли не испугалась, направилась к нему. Вдруг он подскажет, куда она попала и что делать.
Собака двинулась навстречу, доверчиво заглядывая в глаза. Приблизилась, ткнулась носом в коленку и завиляла хвостом еще сильнее. Инга нашарила в одном из карманов конфету «Школьные», оставшуюся с полдника, достала, развернула фантик, подала собаке.