Та, даже не обнюхав, схватила жадно, смачно зачавкала, жмурясь от удовольствия. Инга почесала ее за ушами, а потом зашагала дальше.
– Здравствуйте! – произнесла она, подходя.
Собственный голос прозвучал странно, одновременно и глухо, и гулко, словно отраженный эхом.
– Здравствуй, коль не шутишь, – откликнулся мужчина, прищурился с хитрецой.
Инге представилось, сейчас спросит, как Баба-яга в сказках: «Зачем пожаловала, красна девица? По делу пытаешь или от дела лытаешь?»
И что на такое ответить? Когда сама понятия не имеешь, где находишься и что тебе здесь надо. Но мужчина ни о чем спрашивать не стал, протянул руку.
– Держи вот подарочек. Специально для тебя припас.
Тогда Инга наконец-то и разглядела, что у него было в руках и что он так усердно натирал. Бусину. Крупную, округлую, с неровным замысловатым отверстием и узорами, напоминающими то ли буквы какого-то древнего алфавита, то ли не слишком умелые рисунки.
– Смотри не потеряй, – предупредил мужчина. – Она тебе пригодится.
– Для чего? – удивилась Инга.
– Как увидишь пришлого, поймаешь его да запечатаешь – никуда не денется, – пояснил богатырь, но словно загадал еще большую загадку.
Инга абсолютно ничего не поняла. Какого пришлого? Что значит «поймаешь и запечатаешь»? Но бусину взяла. Та была чуть шероховатой и теплой, будто внутри нее струились живые токи. Кожу под ней едва ощутимо покалывало, но не болезненно и не противно, а очень даже приятно.
– Спасибо, – машинально проговорила Инга, сжав подарок в кулаке.
Мужчина в ответ качнул головой и распорядился:
– А теперь иди. Разве не слышишь, тебя зовут?
Инга хотела сказать, что действительно ничего не слышит, но как раз откуда-то издалека и правда донеслось ее имя, повлекло за собой, как недавно бой барабанов и загадочные слова.
– Иди-иди! – напутствовал собеседник.
Инга отступила – всего на шаг, но словно опять нырнула в непроглядный туман. И сразу ее имя зазвучало явственней и громче, обвило тысячей невидимых, но прочных нитей, потянуло вверх.
Ей вдруг стало холодно и неудобно, мышцы онемели, тело окоченело, словно вот-вот собиралось обернуться в камень. И только плечо обжигало чье-то горячее прикосновение, не позволяло застыть навсегда. Но Инга не понимала, чего ей хотелось больше: стряхнуть оцепенение или все-таки застыть.
Она дернула плечом, пытаясь избавиться от чужой слишком горячей руки, тихонько замычала и тут же опять услышала требовательный и даже чуть разозленный голос:
– Инга!
И теперь уже две руки вцепились в тело. Кто-то приподнял ее, усадил силой, а потом обхватил, прижал, и тогда тепло стало не только плечу. Кровь побежала быстрее, мышцы начали понемногу отходить, а еще Инга почувствовала виском, прижатым к чьей-то груди, дробный стук чужого сердца.
– Ты жива, – раздался над самой головой голос, прозвучавший то ли как утверждение, то ли как вопрос.
Вообще-то вроде жива. Она даже узнала голос. С трудом разлепила пока еще не совсем послушные губы.
– Лёш.
– Ага, – зачем-то подтвердил он, как будто она сомневалась, и глубоко вздохнул.
Инга осторожно зашевелилась. Лёшка убрал руки, освобождая, и она, медленно поворачивая гудящую голову, огляделась по сторонам.
– А где это мы? – спросила, поморщившись сразу и от пульсирующей в висках боли, и от недоумения.
– Да я и сам не знаю, что это, – откликнулся Лёшка и рассказал, как хватился ее с утра, как расспрашивал остальных, но никто ничего определенного ответить не мог, как все-таки отыскал в таком вот неожиданном месте. И сам поинтересовался: – Ты как сюда попала?
– Понятия не имею, – растерянно сказала Инга.
Не могло же это произойти на самом деле: что она бродила в тумане, бегала по небу, летала, а под конец рухнула в подвал.
Или могло? Но не полностью, а отчасти. И она реально ходила во сне, как недавно предположила Корзун, случайно провалилась, ударилась. А остальное ей просто привиделось, пока лежала без сознания.
– А как ты узнал, что я… здесь?
– Меня собака привела, – доложил Лёшка.
– Собака? – озадаченно спросила Инга.
– Ну да, – подтвердил он. – Пришла непонятно откуда и позвала за собой. Прикольная такая. С пятнами на лбу. Будто у нее четыре глаза.
– С пятнами? – чуть слышно переспросила Инга.
– Ага. – Лёшка кивнул и предложил: – Только давай уже отсюда выбираться.
Он приподнялся на корточки, но не распрямился, а опять наклонился, сосредоточенно глядя под ноги. Потом подобрал что-то с пола, показал. Похожий на бусину камешек. Довольно крупный, округлый, со сквозным отверстием, испещренный то ли надписями, то ли рисунками. В подвале было слишком темно, чтобы толком его разглядеть.
– Надо же какой!
Инга несколько секунд ошеломленно смотрела на находку. В голове и без того царил полный хаос, да и болезненное гудение мешало сосредоточиться. Мыслить ясно и последовательно не получалось, но зато вспомнились недавно услышанные слова «Смотри не потеряй. Она тебе пригодится». И уже не важно, мороком они были или явью, Инга прислушалась к ним, пробормотала, пусть и неуверенно:
– Это мое. – Забрала бусину, засунула в карман.
Хотя ни в чем разбираться прямо сейчас она не стала, отложила на потом. И вообще, лучше и правда поскорее вылезти отсюда.
Лёшка не отходил ни на шаг: помог встать с пола, поддерживал и страховал, пока поднимались. А когда оказались снаружи, в первую очередь еще раз обеспокоенно оглядел Ингу и сказал:
– Тебе в медпункт надо.
– Зачем? – не слишком воодушевленно уточнила она.
– Ссадины обработать, – деловито пояснил Лёшка. – Вдруг грязь попала. И вообще. Чтобы врач осмотрела, на всякий случай.
Инга не стала возражать и спорить, подчинилась. Тем более она действительно не отказалась бы от таблетки от головной боли.
Совсем молоденькая врачиха, больше похожая на примерившую чужой медицинский халат вожатую, при виде посетителей широко распахнула глаза, удивленно вскинула брови.
– Это как же тебя угораздило?
– Я на крыльце споткнулась и с лестницы упала, – немного приврала Инга.
Не рассказывать же правду, которую она и сама не знала.
– Точно сама упала, а не кто-то помог? – придав голосу строгости, уточнила врачиха.
– Точно, – заверила ее Инга.
Врачиха тщательно осмотрела и ощупала ее с головы до ног, добросовестно обработала все обнаруженные раны, вплоть до мелкой царапинки – промыла перекисью, смазала стрептоцидовой мазью. Еще и вколола укол от столбняка. Потом, крайне довольная собой, сказала:
– А знаешь что? Оставайся здесь. Хотя бы до обеда. Но лучше до ужина. Отлежишься, отдохнешь. Заодно убедимся, все ли с тобой действительно в порядке. А если в порядке, так я тебя отпущу, зря держать не стану. А воспитательнице с вожатым кавалер твой все объяснит, чтобы тебя не искали.
Инга согласилась. В медпункте безлюдно и тихо, никто не станет донимать вопросами, и можно спокойно подумать над случившимся. Она засунула руку в карман, нащупала бусину, стиснула ее в ладони и ощутила, как едва заметно закололо кожу.
Глава 35
Паша быстро понял, что не зря вышел на веранду, не зря прислушался к чужому разговору. Особенно когда внезапно вылетевшая из девчачьей спальни Корзун едва не сбила его с ног, но не обратила на него никакого внимания.
Она? На него? Да уже только это оказалось неимоверно странным.
Обычно Оля везде выискивала Пашу взглядом, при каждом удобном случае возникала рядом, напоминая о своем существовании. А тут безучастно проскочила мимо и едва не устроила истерику из-за какой-то приблудной собаки. А когда псина зарычала на нее – тоже ведь странно, что только на нее – Корзун испуганно шарахнулась прочь, злобно бормоча под нос совсем для нее нетипичное «Чтоб ты сдохла, тварь блохастая!», и опять врезалась в Пашу.
Он машинально ухватил ее за руку и… сразу почувствовал, насколько та неестественно холодная, застыл напряженно. А Оля развернулась, посмотрела и, похоже, только сейчас осознала, кто рядом. Но не обрадовалась, не смутилась, не потупилась кокетливо, захлопав ресницами, а кривовато ухмыльнулась.
– Что, Пашечка, прокатили тебя? – протянула одновременно нарочито сочувственно и издевательски снисходительно. – По всем фронтам. Хотел особенным стать, а не получается?
– Ты… – ошеломленно выдохнул Паша, но Корзун перебила.
– Я ведь вижу, – проворковала она дразняще, – чего ты хочешь.
Но он тоже видел. И прекрасно узнавал. И ухмылку, и особенно взгляд – немигающий, безразличный, пустой, словно стеклянный. Такой был у Генки Белянкина, когда Паша разговаривал с ним возле стадиона после Мотиного позора на турнике. И у Моти тоже. Когда тот ночью напал с ножом.
Паша уже тогда догадался – с ними творилось что-то не то. Или даже так: в те моменты это были не они, а кто-то еще. Как сейчас Оля.
– Все твои желания и… – продолжила она, но досказать не успела.
Паша резко дернул ее за руку, разворачивая, толкнул к стене, затем подскочил сам, навалившись, вдавил в доски, схватил за горло, прорычал:
– Ты кто?
Корзун опять ухмыльнулась как ни в чем не бывало, и ему нестерпимо захотелось обязательно стереть с ее лица эту ядовитую снисходительную ухмылку.
Пальцы, словно сами собой, сжались покрепче, тонкая шея под ними напряглась, жилы набухли железными жгутами. Кожа и здесь была слишком холодной, будто под ней перетекал растопленный лед. Ни капли живого тепла. И страха – тоже ни капли.
Оля не отбивалась, не пыталась вырваться, словно знала наверняка – Паше с ней не справиться. Но он и не стремился ее одолеть, он как будто ждал. Ответа на свой вопрос? Или чего-то иного? И понемногу стискивал пальцы все сильнее.
– Отпусти ее! – раздался внезапно голос, и, непонятно откуда взявшись, к ним подлетел Генка Белянкин.
Он с разгона пихнул Пашу, оторвал его от Корзун, влез между ними, прижавшись к ней спиной и загородив собой.