Где Мать-Земля не родит,
Где слав Богам не поют,
Где правых слов не рекут!
Из нашего кола изыдите,
Яко пропадом пропадите!
Да будет по слову сему! Гой!
– И-инга-а-а! – оглушило, словно удар грома. – Инга! Очнись! – Голос начал меняться, из грозного рыка превратился в громкий встревоженный шепот. – Да что с тобой, Инга? Проснись!
Глаза распахнулись, она резко села, едва не угодив лбом в подбородок вовремя отпрянувшей Гали Яковлевой.
– Ну наконец-то! – с облегчением выдохнула та.
Инга изумленно воззрилась на нее. Сознание еще не до конца очистилось от тумана сна, его обрывки до сих плавали где-то рядом, заставляя сомневаться в реальности происходящего.
Она огляделась, убеждаясь, что вокруг ничего не изменилось, что девчонки все на местах, что двери закрыты, но не заколочены. Потом коснулась ладонью щеки, но ничего, даже отдаленно напоминавшего царапину, не обнаружила.
– А я уже к Людмиле бежать хотела, – опять зашептала Галя. – Бужу тебя, бужу, а ты не просыпаешься.
– А будила зачем? – растерянно пробормотала Инга. – Разве уже подъем?
Судя по темноте, царившей за окнами и наполнявшей палату, даже до рассвета было далеко.
– Да какой подъем? Ночь еще, – возразила Галя. – Просто ты разговаривала во сне. Сначала тихо, а потом все громче. И металась с боку на бок.
– Я тебя разбудила?
– Да нет, я не спала. Я всегда на новом месте долго заснуть не могу. Но я на самом деле испугалась. Ну-у, вдруг ты заболела, или что…
– Припадочная? – мрачно подсказала Инга.
– Скажешь тоже, – отмахнулась Галя. – Тогда бы тебя в лагерь не отправили. – Но тут же поинтересовалась: – А с тобой что, часто такое бывает?
– Да вроде бы никогда не было, – задумчиво сообщила Инга.
Кошмары ей иногда снились, как и всем, но чтобы разговаривать во сне… Нет, родители никогда о подобном не упоминали, а они бы точно сказали, еще бы и на всякий случай сводили к врачу. Не потому что посчитали бы Ингу больной или сумасшедшей, а потому что она «родилась в рубашке», и на самом деле это не такая уж счастливая примета. Она едва не задохнулась, не сразу закричала. С тех пор мама всегда остро воспринимала любые ее болячки и начинала переживать.
– А что я говорила?
– Не знаю. – Галя пожала плечами. – Я толком не разобрала. Слова какие-то странные, не все понятные.
– Да бли-ин! – неожиданно сказала Оля Корзун. Она приподнялась на локте, сердито зашипела: – У вас другого времени нет пообщаться? Обязательно посреди ночи, когда нормальные люди спят? Вон тогда на веранду идите, там и тарахтите. Заодно духов развлечете, чтобы они за вас завтра по лагерю отдежурили.
Тут еще кто-то заворочался, заскрипев кроватными пружинами, а кто-то недовольно засопел.
– Вот! Сейчас всех перебудите, – вывела Оля осуждающе и в то же время победно.
– А сама-то, – не удержавшись, тихонько огрызнулась Инга. Ее почему-то задели и упоминание о духах, и насмешка над Колиным рассказом. Ну и по справедливости, Корзун сейчас ничуть не меньше шумела. – Тоже никак не замолчишь.
– Да вы просто достали, – с праведным негодованием выдохнула Оля и сразу бухнулась назад на подушку, будто хотела показать, что в любой момент готова умолкнуть ради спокойного сна остальных.
Ну и они дальше болтать не стали. Галя отступила к своей кровати, забралась под одеяло. Инга тоже легла, но на этот раз долго не засыпала: а вдруг опять что-то подобное приснится, вдруг она опять начнет вслух разговаривать. Но потом все-таки отключилась, уже до самого подъема, и снилось самое обычное – дом, школа, родители, близнецы – никаких странностей и кошмаров.
Глава 8
Оля была права. Раз их отряд самый старший, то и дежурить по лагерю им пришлось самыми первыми – на следующий же день. Поэтому сразу после зарядки перед линейкой Людмила Леонидовна и Коля распределили на всех обязанности.
Кому-то досталось убирать палаты, кому-то территорию, кому-то поливать и пропалывать клумбы. Галю, сестер Быстровых, Иру Никитину, Диму Прыткова и Сашу Самарина направили в столовую. А Паше и Оле, как членам совета дружины, придется ходить по отрядам вместе с санитарной комиссией, проверять чистоту. Только Лёшку с Ингой никуда не распределили, оставили в корпусе – оформлять отрядный уголок.
Они решили не вмещать все, как обычно, на лист ватмана, а сделать по отдельности. Сверху на бумажной ленте – девиз, под ним – большую, нарисованную и вырезанную комету с названием, написанным на длинном широком хвосте. А ниже на подложках из цветного картона – все остальное: список актива, песню, расписание ближайших мероприятий, отрядных и лагерных, которое легко будет дополнить или поменять, таблицу соревнования звеньев.
Еще одну свободную рамку запланировали для всяких объявлений, благодарностей и поздравлений. Они ведь обязательно будут. Ну и совсем уж внизу решили приткнуть самое печальное – график дежурства по палатам.
Коле их идея понравилась, он даже пальцами прищелкнул.
– Действуйте! – заключил воодушевленно. – Еще люди в помощь понадобятся?
Лёшка вопросительно посмотрел на Ингу, но уже через секунду уверенно сказал:
– Нет, мы сами справимся.
В этот момент из девчачьей палаты появились близняшки, сменившие физкультурную форму на обычную одежду перед тем, как отправиться в столовую, и, конечно, его услышали. И естественно, переглянулись, многозначительно приподняв брови, а затем одновременно закатили глаза.
Обижаться на них – совершенно бессмысленно, как и убеждать, что они зря там чего-то себе надумывают. К тому же Инге по большому счету не важно, что о ней в отряде болтают. А Лёшке тем более. Они и в тихий час не стали ложиться, чтобы успеть все доделать, и вожатый сам, не удержавшись, принялся им помогать, начертив и заполнив этот самый несчастный график дежурств.
Полный забот день пролетел незаметно. На вечерней линейке их похвалили и даже вручили переходящий красный вымпел, который тоже теперь висел в полностью оформленном отрядном уголке и невольно притягивал взгляд.
Все уже давно собрались в корпусе, только тех, кто дежурил по столовой, пока еще не было. Но вот наконец и они объявились.
Шагали по дорожке все шестеро чуть ли не торжественным строем с невероятно загадочными лицами. Впереди сестры Быстровы: у Риммы в руках большая, накрытая полотенцем миска, или даже небольшой тазик, у Нели целый букет из столовых ложек. Прытков с Самариным вдвоем тащили алюминиевую кастрюлю, литров на пять. Подошли к уличному столу, поставили со стуком, а Неля свалила рядом ложки.
– Вот! – выдали близняшки хором, гордо задрав подбородки.
– Вы чё, кухню грабанули? – хохотнул Мотя.
Галя фыркнула, смерила его надменным взглядом.
– Зависть, Олежек, плохое качество, – проговорила нарочито назидательно. – Это, может, только тебе грабить надо, а иначе не получить, а нам вот повара сами отдали.
– За отличную работу, – добавила Неля и предупредила: – Только прямо с утра просили посуду назад вернуть.
– Ну и что это? – поинтересовалась Оля Корзун.
Галя подцепила пальцами алюминиевую петельку, немного помедлила, а потом резко сняла крышку.
Кастрюля до самого верха была наполнена компотной смесью: крупными яблочными и грушевыми кругляшами, оранжевыми размякшими абрикосами с косточками, желтыми и темно-коричневыми полупрозрачными изюминами. Все, словно пронизанное солнцем, летом, пропитанное собственным соком и сладостью сахара.
– О-о-о! – раздался общий вздох.
Римма добавила к кастрюле миску, словно фокусник, сдернула с нее полотенце, открывая взорам целую гору из кусочков черного и белого хлеба.
– Вот это богатство! – восхищенно протянул Коля. – Можно на ветки насадить и пожарить.
– Где пожарить? – уставились на него недоверчиво и удивленно.
– А, кстати! – воскликнул он, выставив вверх указательный палец. – Я же и хотел сказать. Думаю, все в курсе, что сегодня в лагере по плану кино. «Неуловимые мстители». Но есть и еще вариант, как провести вечер. Индивидуальный, исключительно для нашего отряда. Небольшая прогулка за территорию и… костер. Выбор за вами.
Ребята, конечно, выбрали второе. Тем более «Неуловимых» все уже смотрели или в кинотеатре, или по телику, даже не по разу. Но тут и сравнивать нечего: всем известный фильм или лес, озеро, костер, жаренный на огне хлеб и целая кастрюля сухофруктов из компота.
Ее, конечно, в первую очередь прихватили с собой, как и хлеб, переложив его в холщовую сумку, принесенную Людмилой Леонидовной. Потом следом за Колей двинулись к главным воротам, вышли за ограду, спустились по склону в сторону озера, вошли в прозрачный светлый березняк. Похоже, вожатый заранее присмотрел в нем подходящую полянку, точнее, обнаружил. В середине ее уже чернело прогоревшее кострище.
Сложили на него выпрошенные у завхоза сухие чурки, натаскали хвороста, надрали бересты с приспособленных под скамейки, тоже заранее кем-то принесенных толстых стволов.
– Ну, кто готов попробовать? – Коля продемонстрировал коробок спичек.
Людмила Леонидовна глянула не слишком одобрительно, но, скорее всего, чисто для проформы, потому что даже ничего не сказала.
Инга заметила, как качнулся вперед Генка Белянкин, шевельнул губами, но так и не вызвался. Зато Паша решительно вскинул руку.
– Можно я?
– Давай – Коля передал ему коробок, затем, вытащив из кармана джинсов, добавил смятые полоски бумаги.
Паша подошел к кострищу, присел на корточки. Инга даже не сомневалась, что у него все выйдет. И не ошиблась.
Огонь, быстро доев бумажные обрывки, перекинулся на хворост, потом на дрова, довольно затрещал, разгораясь. Ребята расселись вокруг, на стволы и прямо на землю, подстелив заботливо прихваченные Людмилой Леонидовной старые одеяла.
Есть сухофрукты из кастрюли всем одновременно оказалось неудобно, и ее пустили по кругу, внимательно следя, чтобы никто слишком долго не перебирал содержимое, выуживая исключительно абрикосы, самые редкие и самые желанные. В них же косточки! Которые можно немного подсушить и расколоть, чтобы достать вкусные зерна.