н странный какой-то стал, тихо очень себя ведет.
— Надо про него еще карикатур всяких нарисовать, — Марчуков шумно засопел. — Он нашу газету отобрал, жук жирный!
Но обсуждения газеты у нас не вышло. Сначала Друпи спросила что-то про этот корпус, и Марчуков с Мамоновым взялись ей, перебивая друг друга, рассказывать, как они раньше сюда лазали, а потом про поселившегося здесь Игоря. Потом я сказал про кино, и мы снова отвлеклись, потому что оказалось, что строить планы тайного побега даже интереснее, чем делать тайную газету. Самый интересный и, кажется, даже рабочий вариант предложила Друпи — прикинуться, что заболели, но до медпункта не дойти. И тогда у нас будет время от завтрака до ужина. Правда, скорее всего, Елена Евгеньевна зайдет в медпункт, чтобы проверить, что стряслось с ее подопечными… И тут есть два варианта — либо нужно по-тихому поставить ее в известность о нашем плане, либо кто-то должен ей сообщить, что фельдшер задержал нас до ужина, чтобы понаблюдать, не инфекционная ли болезнь с нами приключилась. Либо можно попросить фельдшера нас прикрыть, осталось только придумать, что ему за это пообещать… Сошлись на том, что надо бы под благовидным предлогом выпросить у родителей немного денег, а там посмотрим.
— Мне кажется, вмешивать взрослых в планы — это плохая идея, — своим всегдашним монотонным голосом сказала Друпи. — Лучше уж просто так сбежать через дырку в заборе, как мы купаться уходим. А когда вернемся — наврать что-нибудь. Если заранее скажем кому-нибудь, то он обязательно постарается нам помешать. Елена Евгеньевна за нас отвечает, так что ни за что не отпустит. Завхоза я не знаю, а фельдшер такой старый, что вообще не понимаю, как с ним можно разговаривать.
— Не явимся на обед и тихий час, могут из лагеря выгнать, — сказал Мамонов.
— Можно же сказать, что территорию мы и не покидали, — сказала Друпи. — Сидели в кустах, и все такое.
— А еще можно родителей попросить сгонять в кино, — сказал я. — В родительский день можно не появляться на обеде и тихом часе… И никто особо не проверяет…
О том, что мой отец приехал, я узнал вообще практически случайно. После завтрака, когда народ потянулся к главным воротам, я заглянул в библиотеку, схватил с полки первую попавшуюся книжку и устроился на скамейке рядом с корпусом. Не могу сказать, что я как-то особенно соскучился по отцу. Даже больше скажу, я уже и лицо-то его очень мог вспомнить. С прошлого родительского дня он меня ни разу не навестил, впрочем, я не очень-то и скучал.
Книжка называлась «Парень с космодрома». Я думал, что это какая-нибудь советская фантастика в духе «ты лети моя ракета», но оказалось что там про жизнь молодежи в казахской деревне, рядом будущим космодромом Байконур. Про космос там ровным счетом ничего не было, но написано было все равно неплохо, так что я даже зачитался и не заметил, что ко мне подошла Цицерона.
— Там, кажется, твой папа приехал, — сказала она.
— Кажется? — я отвлекся от приключений Лешки Новожилова и посмотрел на девушку.
— Ну, вроде бы да, — она пожала плечами. — Он там с вашим воспитателем болтает.
— С Артуром Георгиевичем? — я захлопнул книжку и встал. — Ну тогда пойду проверю. А твоя родня что?
— Мои уже уехали, — Цицерона криво улыбнулась. — Так что я отстрелялась.
Я посмотрел на обложку. Не знаю, с чего я решил, что книжка про космос. Там был задумчивый подросток на фоне каменного идола. Хотя обложки книги — это такая себе штука… Надо будет дочитать, интересно, к чему там дальше ведет автор. Я заскочил в к палату, бросил книжку на свою кровать и направился к воротам.
Отца я заметил не сразу. Я честно пытался по дороге вспомнить, как он точно выглядит, но память подсовывала мне только какие-то малозначимые подробности. Про выпивку в стекляшке у вокзала. Про заправленную под ремень футболку. Про дурацкую кепочку. В круговерти родителей и детей проще оказалось искать Артура Георгиевича. Его-то я вряд ли с кем-то перепутаю. А то глупо получится — найду похожего мужика в голубой футболке и белой кепке, а это окажется отец какого-нибудь шкета из десятого отряда. Тем более, что мужчины тут одевались примерно в похожем стиле.
Ага, вот он… Когда я его увидел, то вспомнил, конечно же. Сегодня он приехал без своей юной невесты. Но, такое ощущение, что не особенно как-то по мне и соскучился. Они с Чемодаковым стояли возле забора и о чем-то оживленно болтали. Руками размахивали, смеялись. И вообще смотрелись хорошими друзьями.
— О, Кирка, здорово! — отец обратил на меня внимание, спустя примерно минут пять. Я стоял рядом и слушал, как они с Артуром Георгиевичем обсуждают какого-то общего знакомого и его стерву-жену, с которой он не разводится только потому, что у той квартира хорошая. А что делать? Двое детей, подашь на развод — всю жизнь будешь горбатиться на алименты, дело такое… — Ты что ли вырос тут у меня?
— Кормят хорошо, — ухмыльнулся я. А ведь, похоже, я и правда подрос со времени нашей последней встречи. В прошлый раз отец казался мне выше, а сейчас я, кажется, уже был с ним одного роста.
— Ну и как он тут поживает? Не хулиганит? — отец повернулся к Артуру Георгиевичу.
— Какое там хулиганит, — пренебрежительно махнул рукой наш воспитатель. — Он же всегда был рохля и мямля у тебя. Хорошо еще, что хоть писюльки свои вслух не читает!
Они оба весело заржали. Хм, интересно. Получается, мы с Чемодаковым давно знакомы. И настолько хорошо, что он даже знает про мое, в смысле, кириллово, творчество?
— Это мать ему все потакает, — отец покивал. — Моя бы воля, я бы сжег к чертовой матери все эти его произведения! А то уже вырос вон какой лоб здоровый, а все какие-то сказки сочиняет. Позорище!
— А помнишь, помнишь, как тогда он нам с выражением читал что-то про звездолет, бороздящий просторы космического пространства, а? — Артур Георгиевич толкнул моего отца в плечо и они снова засмеялись. — Ты, Кирюха, поди думал, что мы тебе хлопаем, потому что нам интересно, а? Но теперь-то ты уже большой, понимаешь, чему надо верить, а чему нет, а?
— Так сейчас-то он уже поди и не пишет больше, — отец посмотрел на меня. — Или все еще пишешь? Ты давай бросай уже, тебе о будущем пора думать, а не про космические ракеты!
— А помнишь, как тогда еще твоя Люба нам нагоняй устроила, а? — язык Артура Георгиевича слегка заплетался. Он что, уже бухой с утра?
— Ну так еще бы, — мой отец поддернул штаны. — Она с него пылинки сдувает, он же сыночка-кровиночка. Вот он и занимается черте-чем, вместо того, чтобы в футбол гонять.
Я переводил взгляд с одного на другого. Да уж, Артур Георгиевич просто педагог уровня «бог», ничего не скажешь. Насколько я успел почитать, Кирилл писал довольно неплохо. Наивно немного, но вполне грамотно. И даже какой-никакой сюжет присутствовал, да и приключения не были просто содраны с какого-нибудь известного кино. Так что претензии этих двух алконавтов были, мягко говоря, странными. Я, конечно, тоже такой себе педагог, но что-то мне подсказывает, что пинками и шпынянием они вряд ли смогут воспитать из подростка того самого «настоящего мужика», идеал которого они где-то в воображении нарисовали.
— А может мы зря на парня напустились? — с притворным сиропом в голове проговорил Артур Георгиевич. — Может у него талант? И он еще писателем знаменитым станет, а?
— Да брось, Жорыч, посмотри ты на него, какой из него писатель? — отец скорчил презрительную мину. — Достоевский, ага. «Каштанку» новую напишет, ну… Я с ним как-то уже разговаривал серьезно по этому поводу, сказал, что выкину его писюльки, если еще раз увижу, так он знаешь что?
— Что? — воспитатель подался вперед от любопытства.
— Нюни распустил, как девчонка! — отец всплеснул руками. — Ты представляешь, да? Развел сырость, тетрадки свои у меня из рук вырывал. Тьфу ты…
Бить людей нехорошо. Ну, есть у меня такая жизненная установка, что если можно решить спор без драки, то лучше так и сделать. Но тут был тот случай, когда по-другому я поступить просто не мог. Лично меня эта вот насмешливая критика задевала слабо. Но за Кирилла нужно было вступиться, сам бы он вряд ли решился бы на подобный шаг. Судя по подкатившему к горлу комку, бывший хозяин тела готов был расплакаться. И я его, кстати, отлично понимал. Творчество — это вообще материя довольно хрупкая, а когда еще и близкие люди ведут себя как мудаки…
Я сжал кулак и со всего маху двинул своему отцу в нос.
Глава 24,в которой я поступаю не очень хорошо и очень эгоистично
— Кирюха, стой! — Мамонов нагнал меня уже у самого отряда. — Твой отец просил передать…
Он протянул мне бумажный пакет с закрученным верхом и слегка помятый конверт. На картинке — силуэт военного корабля на фоне флага и надпись «Слава советским морякам». Штамп Новороссийска, домашний адрес Кирилла, написанный крупным разборчивым почерком. Четкие циферки почтового индекса. И обратный адрес. Понятно, письмо от мамы. Я перевернул конверт. Он был неровно вскрыт. Ну да, тоже понятно.
— За что ты его? — спросил Мамонов, качнув головой в сторону ворот.
— Было за что, — хмыкнул я.
— Он еще на словах просил передать, что… — сказал Мамонов, но я его перебил.
— Да пофиг, что он там передать хотел, — я вынул из конверта сложенный листок и развернул. Пробежал глазами по строчкам. Улыбнулся. — Кстати, кажется, у меня есть идея, как нам посмотреть «Пиратов двадцатого века»…
— И как? — оживился Мамонов.
— Сначала надо кое-что проверить, — я подмигнул. — Но если выгорит, то мы обязательно сгоняем в киношку. Может даже в Новокиневск, а не в задрипанный Закорск.
— Это было бы вообще отлично, — Мамонов хлопнул меня по плечу. — Кстати, если что, денег на билеты мне мама дала.
— Значит у нас, если что, есть запасной вариант, — я подмигнул.
Я подумал и не стал заходить в палату. Сунул письмо от мамы в карман, благо оно все равно уже было мятым и развернул пакет. Заглянул. О, а ведь я уже почти забыл про существование этой радости стоматологов! В этот раз были не карамельки, а ириски «Золотой ключик».