— Анна Сергеевна! Ну почему вы нас не слушаете-то?!
Голоса вдруг стали звучать глуше. Как будто я провалился в глубокий темный колодец…
Очнулся я от резкого запаха. Как будто в мозг шило воткнули. Правда больно при этом почему-то не было.
Что случилось?
Я что, грохнулся в обморок?
— Добро пожаловать в реальный мир обратно, молодой человек, — сказал чей-то дребезжащий незнакомый голос. Я почувствовал, что мне в нос засовывают что-то мягкое. Открыл глаза. Почти весь окружающий мир состоял из покрытого глубокими морщинами лица. Глаза за очками с толстенными линзами казались гигантскими, как у огромного насекомого. Из-под белой шапочки торчали редкие пряди седых волос. Потом лицо отдалилось, и я наконец смог увидеть, где нахожусь.
Я лежал на жесткой кушетке в узкой длинной комнате. Стены покрашены в синий до середины, а выше — побелены, как и потолок. На потолка — два матово-белых порушария. Из мебели присутствовал белый письменный стол, явно знававший лучшие времена, простой деревянный стул и высокий шкаф-пенал. И вторая кушетка у противоположной стены. На ней сейчас сидели Елена Евгеньевна, Коровина и Шарабарина. Надо же, какое трогательное единение… Свалился в обморок и помирил непримиримую нашу Коровину с новой вожатой? Хотя, это же Коровина всех притащила, она видела, как мы поссорились.
— Кирилл, как ты себя чувствуешь?
— Но… Нормально, — ответил я и попытался сесть. Получилось это без каких-то заметных проблем. Голова была слегка тяжелой, но самую малость, ни в какое сравнение с похмельем, например.
— Не торопитесь, молодой человек, — сказал старенький доктор, усаживаясь за стол. — Так что, говорите, с вами случилось?
— Да мы же говорили уже, что его избили! — воскликнула Коровина.
— Да? — доктор приподнял брови. Или он не доктор, вроде в лагере в качестве медработников держали кого-то рангом пониже, фельдшеров, например? И это просто я автоматически зачисляю в доктора любого человека в белом халате, особенно если он преклонных лет. — Ну, возможно, конечно…
— Не бил меня никто, — сказал я, осторожно качаясь лица. Из носа торчали какие-то тряпочки или бинтики. Кровь больше вроде не лилась.
— Не надо его выгораживать, Кирилл, — строгим голосом сказала Елена Евгеньевна. — Я знаю, что у мальчишек свои понятия о чести, но драка — это очень плохо!
— Я и не выгораживаю, — я пожал плечами. — Мы разговаривали, а потом у меня пошла носом кровь. Мамонов дал мне платок, а потом вы прибежали. Не было никакой драки! Елена Евгеньевна, если бы он меня ударил, на мне бы синяки хоть какие-то были бы!
— Я слышала, что мальчишки уже придумали способ бить без синяков, — сказала Шарабарина.
— Ну не в нос же! Да вы сами посмотрите! — я посмотрел на свои ладони. Они все были в подсохших кровавых разводах. Когда я успел так уляпаться?
— Ты весь в крови, вот что я вижу, — сказала вожатая.
— А где здесь можно умыться? — спросил я у доктора.
— Уборная за той дверью, — доктор указал авторучкой на покрытую неровным слоем синей краски дверь. Я поднялся с кушетки и пошел по указанному направлению. Три пары девичьих глаз с тревогой наблюдали за каждым моим движением. Надо заметить, я тоже слегка так тревожно к себе прислушивался. В прошлой жизни я не отличался железным здоровьем, но вот в обморок мне падать не приходилось… Может быть, мама была не так уж и не права, наставляя меня поберечься? Я же понятия не имею, что написано у Кирилла Крамского в медицинской карте!
Над простой белой раковиной висело круглое зеркало. Да уж, зрелище я представлял собой то еще! Щеки и подбородок — в кровавых разводах, даже на лбу пятно засохшей крови. Из носа торчат пропитанные кровью жгутики из бинта. Я покрутил фаянсовый барашек. Оттирая кровь со своего лица, сквозь шум воды я слышал, как девчонки пытают доктора, можно ли мне уже в отряд. А он им что-то отвечает своим старчески-дребезжащим голосом, но что именно — не разобрать.
Когда я вышел, вожатой и двух подруг в кабинете уже не было.
— Я отправил их принести вам ужин, молодой человека, — сказал он, не поднимая головы от раскрытого журнала, где он что-то писал неразборчивыми кривульками, которые врачи почему-то считают своим почерком.
— Со мной же все в порядке! Я могу и сам сходить на ужин! — запротестовал я.
— Позвольте мне решать, юноша, в порядке вы или нет, — строго сказал доктор. — Полежите здесь до утра, и если за ночь вам не станет хуже, то я отпущу вас в отряд.
— Но я же… — начал я, но доктор ткнул ручкой в сторону другой двери. Я вздохнул и поплелся туда.
Квадратная комната была обставлена очень скудно — четыре кровати и все. Все четыре были пустые, так что я выбрал ту, что у окна и плюхнулся на нее. Сетка заскрежетала и упруго закачалась.
В окно кто-то тихонько постучал.
— Эй, Крамской! Крамской! — надо подоконником появилась рыжая макушка Марчукова.
Глава 13
Я залез на кровать с ногами и открыл окно.
— Как там Мамонов? — спросил я, пока Марчуков набирал воздуха в грудь.
— Аннушка его к директору повела! А он сказал хилять в медпункт узнать, как ты. Я ничо не понял! Так вы подрались или нет?
— Да нет же! — воскликнул я, но тут же оглянулся на дверь. Она все еще была закрыта, доктор или не услышал, или не обратил внимания. — Посторонись, Марчуков. Побежали к директору, попробуем спасти твоего Мамонова.
Голова Марчукова исчезла из оконного проема. Я перебрался через подоконник и спрыгнул на усыпанную хвоей землю.
— Показывай дорогу давай, я же не знаю, где тут директор!
Марчуков рванул с места в сторону линейки, я за ним.
— Молодой человек, вам еще нельзя бегать… — раздался вслед дребезжащий голос доктора.
Мы пробежали наискосок через квадратные плиты линейки, потом свернули куда-то за клуб, в ту часть лагеря, где не было отрядных корпусов, а стояли обычные жилые домики для персонала. Коричневое деревянное крыльцо жалобно скрипнуло, когда мы на него взбежали. Я рванул дверь и, задыхаясь от быстрого бега мы с Марчуковым ввалились в кабинет.
Высокая прическа директрисы занимала, кажется, половину кабинета. Она смотрелась почти как Красная Королева из фильма про Алису в Стране Чудес. В руке она держала белую трубку телефона. Спиралька шнура, соединяющего ее с аппаратом, перекрутилась, и ее тонкие пальцы расправляли петли, заставляя капризный провод вернуться к своему идеальному состоянию.
В кабинете было уютно. На подоконнике — вязаные кружевные салфетки. На стенах не очень умело сделанные чеканки, детские рисунки в рамках, вышитые панно. В нескольких вазах, сделанных из молочных бутылок с широким горлышком, обклеенных ракушками и бусинами, — букетики полевых цветов.
Мамонов стоял перед ней в независимой позе, сунув руки в карманы. Лицо его было красным, скорее от гнева, чем от стыда.
— Крамской? Марчуков? — Анна Сергеевна строго посмотрела на меня поверх очков. — Почему вы вдруг врываетесь без стука?
— Не отправляйте Илюху домой, он не виноват! — выкрикнул Марчуков.
— Выйдете из кабинета, — отчеканила педагогиня. Потом повернулась к директрисе и извиняющимся тоном продолжила. — Надежда Юрьевна, вы уж извините, сегодня же вечером проведу с ними беседу. А что до Мамонова, то…
— Он не виноват! Он ничего не сделал! — Марчуков шагнул вперед.
— Не надо тут выгораживать своего дружка, Марчуков! — Анна Сергеевна выпрямила плечи и вздернула подбородок.
— Я не выгораживаю, это правда! Вы у Крамского спросите, он же там был!
— Я вам сказала выйти из кабинета! — на шее у педагогини выступили вены.
— Почему вы в таком виде, юноша? — пристальных взгляд директрисы уперся в мое лицо. Ее большая голова покачивалась на тонкой шее, и мне снова показалось, что она с трудом удерживает такой груз.
— Надежда Юрьевна, это просто недоразумение, — сказал я как можно более спокойным голосом. Благо, пока во время перепалки Марчкова с Анной Сергеевной дыхание у меня более или менее восстановилось. — У меня правда просто пошла носом кровь. Мы и не собирались драться.
— Ну конечно! — Анна Сергеевна всплеснула руками. — Сначала вы у всех на глазах поссорились, потом он утащил тебя в дальний угол, когда мы пришли, ты был весь в крови. Я не понимаю, зачем ты мне врешь сейчас! Уходите немедленно с глаз моих!
— Нет, подождите, Анна Сергеевна, пусть мальчик говорит, — директриса опустила трубку на рычаг аппарата.
— Мы действительно поспорили, — сказал я. — И отошли в сторону. Но драться мы не собирались даже, мы же почти взрослые люди.
— Взрослые они! — фыркнула Анна Сергеевна.
— Ну подумайте сами, зачем бы мне его выгораживать? — я пожал плечами. — Ведь если бы он и правда меня избил, то я бы точно был всеми руками за, чтобы вы его домой отправили.
— Синяки бы были, если бы Илюха нос ему расквасил, — встрял Марчуков.
— Мы правда не дрались, было бы несправедливо наказывать Мамонова за то, чего он не делал, — я вытащил из носа дурацкие жгутики, зажал их в кулаке и проверил ладонью, не идет ли кровь. Вроде все было нормально.
— Между прочим, там есть еще темная история с дымом на открытии, — язвительно сказала Анна Сергеевна.
— Да не мы это! — заорал Марчуков, но я дернул его за футболку и продолжил он уже спокойнее. — Мы готовились! Я сценку придумал, а Илюха там должен был америкашку играть. Я даже пестик у своего брательника из седьмого отряда взял погонять!
— Пестик он взял! Марчуков, ты седьмой класс закончил, а до сих пор как маленький! — Анна Сергеевна закатила глаза. — И как это вас оправдывает?
— А мы и не оправдываемся, Анна Сергеевна, — сказал я. — Потому что мы не виноваты. Вы отправите домой ни в чем не повинного Мамонова, а тот, кто все это устроил и сорвал нам вечер, будет разгуливать по лагерю и потирать ручки. И еще потом нам что-нибудь устроит. На смотре песни и строя или на олимпиаде.
— Резонно, — большая рыжая голова качнулась. — Жарко сегодня, Анна Сергеевна. Отпустите детей в отряд.