Где-то в стороне показалась собака.
— Бездомная, — сказал он. — Поэтому злая. У меня дома две собаки и три кошки. Последнего котёнка у соседей взял: они топить хотели. Мама? Не, мамка не ругает, она их сама жалеет.
Мы сидим рядышком, он щурится от яркого солнца, локти по-прежнему разведены в стороны, и тело напряжено, как струна. Тогда я осторожно провожу рукой по ёжику его обожжённых волос и чувствую — он на мгновение расслабляется, нет напряжённой струны, просто маленький мальчик, которому досталось трудное испытание.
Он уверен, что ни разу не терял сознания и помнит всё, что случилось в тот день и после. Помнит, как плакала по дороге в больницу мать и спрашивала: «Ну зачем, зачем ты туда полез?» Он не знал, как объяснить, чтобы она не плакала, а слов не было, и непослушный язык повторял одно и то же: «Мамка, тракторист сгорел бы и трактор». Подумал: «Наверное, она всё поняла, раз больше не спрашивает». Он не знал, что тогда наступил шок, а в больнице врачи день и ночь воевали за его жизнь. И только потом сын смог рассказать матери, как это произошло.
Они возвращались с озера домой. Шесть ребят: Славик Далиновский, Эдик и Алик Журавец, Игорь Сидоренко, Гриша Якименков и он, Юра Старовойтов, самый младший из них, пятиклассник. На краю убранного поля стоял новенький трактор Т-150. «Эй, хлопцы! — позвал тракторист, молодой парень. — Ну-ка, помогите, запалите копны». Дал спички, факел. (Вообще это грубое нарушение правил, но о том — разговор особый.) Хлопцы быстро справились с делом, потом всей компанией залезли в кабину — тракторист обещал покатать. Они проехали совсем немного, когда трактор зацепил вдруг одну из горящих копен. Растревоженный огонь потянулся к машине Шестнадцатилетний Гриша Якименков схватился за ручку кабины, замок с трудом поддался. Ребята выпрыгнули на землю. Вместе с ними — тракторист. Схватил пук соломы, судорожными движениями стал колотить им по пламени. «Дяденька, что ты делаешь, зачем соломой тушишь?!» — бросились к нему мальчики. Они хватали куски земли и бросали в огонь. «Тушите, тушите, чтоб с машиной ничего не случилось!» — кричал тракторист.
Снова и снова мальчишки бросали землю в огонь, видели, как он постепенно съёживается, отступает от машины. Никто из них не убежал, не спрятался. Они поступали так, как необходимо было поступать людям в трудной ситуации. Тракторист влез в кабину, чтобы отвести трактор. Крикнул детям: «А вы тушите!» Всё последующее укладывается в несколько минут. Огонь был позади трактора. Вдруг кто-то крикнул: «Там же бак, что будет!..» Юра слышал эти слова, поднимая новый ком земли. Он мог бросить его тут же — до трактора надо было бежать ещё несколько метров. Огонь… бак… человек в тракторе…
Он бежал со своей ношей так, словно это у него в руках было сейчас единственное спасение от огня. Он бежал вперёд, а не назад. Бежал навстречу реальной опасности — деревенский парень знает, что такое горящий трактор. Там человек, думал он, нужно быть около него.
Огонь был уже совсем рядом. Юра размахнулся, бросил ком и… Он не успел отпрянуть, когда в машине вдруг лопнула от огня трубка гидросистемы, из неё вырвалось масло, пламя полыхнуло с удесятерившейся силой, жадно набросилось на мальчика в расстёгнутой до пояса рубашке. И, точно насытившись, успокоилось, присмирело.
В первое мгновение дети не поняли, что произошло. Потом услышали крик Юры: «Хлопцы, быстро меня в больницу!» Содрали рубашку, подхватили его под руки. Два с половиной километра они тащили Юру на руках.
Потом их догнала машина главного агронома. Юру успели доставить в больницу…
Маленькие мужчины уходили с поля, как бойцы, унося на руках раненого товарища. Память о том, как они держались в этом бою, останется с ними не на один год. И если кто-то спрашивает, откуда берутся мужественные взрослые, я знаю — ими становятся мужественные дети.
Юра! Наш класс поздравляет тебя с праздником Великого Октября! Мы гордимся тобой и хотим быть похожими на тебя, хотим вырасти хорошими большими людьми, быть такими же смелыми и мужественными, как ты. Ты поступил, как настоящий герой, и твои товарищи тоже…
До свидания!
Пионеры 4-го класса 146-й школы г. Ленинграда.
Здравствуй, дорогой Юра!..
Мы восхищаемся твоим героическим поступком. Трудно даже поверить, что мальчик нашего возраста мог совершить такое. Мы не знаем, смогли бы мы на твоём месте сделать так же. Юра, как ты себя чувствуешь? Мы знаем, что тебе очень больно, но даже эту боль ты переносишь стойко и мужественно. Мы уверены, что ты будешь настоящим человеком, когда вырастешь. Мы бы хотели быть похожими на тебя…
Передавай привет своим отважным друзьям. С уважением к тебе ребята из группы продлённого дня 4-х классов школы № 18 города Иванова.
Пишут и более старшие:
Мне нравятся такие смелые, отважные люди. Я вас очень прошу: пришлите мне адрес Юры Старовойтова. Не откажите, пожалуйста, в моей просьбе. Я пионерская вожатая, а в будущем году хочу стать учительницей, чтобы воспитывать таких людей, как Юра Старовойтов. Это моя мечта с самых ранних лет, и я верю, что она сбудется…
Или:
Плакала от гордости за Юру Старовойтова и его товарищей. Какое мужество у этого маленького человека!..
С приветом. А. Р. М. 16 лет. г. Беслан.
Разные мысли и чувства может вызвать у людей один и тот же совершённый человеком поступок. То, что большинство назовёт подвигом, кое-кому может показаться всего лишь неразумным порывом, может даже вызвать насмешки. Всё зависит от того, каков сам этот другой человек. Ведь кто-то раскрывается в поступке, в подвиге, а кто-то в своём отношении к этому поступку или подвигу. И надо сказать, раскрываются и те и другие в полной мере.
Потому-то особенно радостно читать письма ребят, которые хотят быть похожими на Юру. Хотят — значит могут. Значит, они уже на него похожи.
Валентина ГоландОтважные
После тряской просёлочной дороги колхозная «Волга», выскочив на большак, прибавила скорость. Чернела, куда ни глянь, по-осеннему присмиревшая земля, комковато и неловко улёгшаяся на покой. Отшумела, считай, рабочая пора, нынче и картошку рано убрали с поля…
Катерина Захарко задумчиво глядела сквозь стёкла машины и думала о том, что в молодые годы ей только пешком доводилось ходить по этой земле. Беспокоилась она тогда лишь об одном: как прожить завтрашний день? Чего только не делала ради куска хлеба: и печки клала зимой, и штукатурить, белить нанималась! А больше всего батрачила на пана Збышека. Слава богу, дочке её, двенадцатилетней Оленьке, такая жизнь и во сне не приснится.
Оля сидела рядом, разнаряженная, понимая торжественность момента.
— Смотри, Оля, не загордись! — улыбался шофёр. — Кто бы подумал, что вы с матерью такие смелые!
И представился Оле тот тревожный вечер.
Вдруг взбунтовался Бобка. Так ошалел, что цепь оборвал. Оля вышла из хаты, шагнула в темень и услышала приглушённый шёпот:
— Убери пса, покусает.
Оля загнала пса в сарай.
Пришелец юркнул в сени, тихонько откашлялся. Оля внимательно оглядела его.
Непохож он был на их односельчан. В плаще, в перчатках. Никто в здешних местах не носит весной перчаток. Зимой — да, зимой надевали варежки, если возили в поле навоз, а так — нет… В селе ведь все схожи — и одеждой и жизнью. Насторожившись, Оля тем не менее предложила гостю:
— Проходите в хату. — И сама вошла следом.
Мать, увидев мужчину, заволновалась: перед ней стоял пан Збышек. Бывший пан.
— Откуда вы здесь? — не чуя себя, спросила она.
Пан Збышек не торопился с ответом.
Своими колючими глазами он обвёл хату, насупился. Видно, не понравилось, что у бывшей батрачки новая мебель, пуховики на кровати, красивые шторы на окнах.
— Вот и свиделись, — озираясь, сказал он. — А тебя, смотрю, и старость не берёт…
Оля глядела на них, ничего не понимая. Она только внимательно следила за руками незнакомца. Он снял перчатки, вытащил папиросы, предложил матери, но она отказалась. Потом подошёл к семейным фотографиям, висевшим под стеклом в рамке.
— Как вы тут живёте? Имеете землю?
— Земли у нас богато, — отвечала мать.
— То ж колхозная!
— Ну и что? Колхозная — значит, наша. Мы имеем, сколько требуется!
В прошлое воскресенье, когда Катерина возвращалась из Яворова, где покупала на базаре поросят, разговорилась с одним дядькой, попутчиком. Тот всё вздыхал: «Одиваются-то теперь лучше, и хлиб е, и всэ можно купыты, а всэ не так, як своя земля…»
Выходит, это кто как понимает — своя земля. У неё земли хватает — вон сколько колхозной, глазом не измерить, да приусадебный участок… Только успевай обрабатывать… И чего это пан о земле решил её спрашивать? А ведь слух прошёл, что удрал бывший хозяин далеко-далеко. Через сколько же кордонов, рек, морей пришлось ему добираться обратно? И зачем? Уж не думает ли он вернуть себе свою землю?
Пытаясь определить, с чем пришёл к ней пан, она между тем старалась разыграть роль гостеприимной, радушной хозяйки.
— Оля, давай замешивать тесто под вареники, — распорядилась она.
И покуда Оля принесла из сеней муку и яички, Катерина вытащила большую деревянную доску, на которой она обычно месила тесто, и загремела посудой.
— Мама, я буду в сенях перебирать картошку, — сказала девочка.
Збышек сел за стол и исподлобья следил за каждым движением «батрачки». Ему хотелось поскорее узнать, есть ли в «его» селе люди, на которых можно рассчитывать, но с Катериной и словом не перебросишься — всё хлопочет по хозяйству.
Она накрыла стол, разлила по тарелкам борщ, выложила на блюдо картошку с мясом, поставила бутылку горилки.
— Ну вот, сейчас и вареники сварятся!.. А огурчики-то! Про огурчики я и забыла! Сейчас, пан, огурчиков принесу! Квашеной капустки! — Катерина выскочила в сени, где ждала её Оля, и тихо сказала: