— О, масса Ричард, масса Ричард! — отвечал негр, всхлипывая. — Такая беда! Такая беда! Кто бы подумал, что это случится! Умер, умер, только не зарыт; я дожидался, когда вернется масса Ричард и велит выкопать могилу…
Здесь горе окончательно овладело негром, и вместо того, чтобы объяснить, в чем дело, он принялся громко всхлипывать.
— Как? Что такое? Умер? Зарыт? Могилу! — воскликнул Ричард с дрожью в голосе. — Надеюсь, ничего серьезного! Надеюсь, что с Бенджаменом ничего не случилось. Я знаю, что у него расходилась желчь; но я дал ему…
— О, хуже этого! Хуже этого! — хныкал негр. — Мисс Луиза и мисс Грант… гуляли… в лесу. Бедняга Верный… убил пантеру… Натти Бумпо… вся глотка разорвана… вот посмотрите, он здесь, он здесь!
Не понимая, в чем дело, шериф дождался, пока Эгги сбегал на кухню за фонарем и показал ему в конуре окровавленный труп Верного, холодный и окоченевший, но прикрытый курткой негра. Ричард попробовал было расспрашивать, но бестолковый негр продолжал всхлипывать и нести околесицу. К счастью, в эту минуту дверь дома отворилась и показался Бенджамен, державший свечку над головой. Ричард бросил узду и, приказав ему поставить лошадь в конюшню, вошел в дом.
— Что значит эта смерть собаки? — спросил он. — Где мисс Темпль?
Бенджамен указал большим пальцем левой руки через правое плечо и ответил:
— У себя.
— А судья Темпль?
— В своей каюте.
— Но объясните, отчего издох Верный? И о чем горюет Эгги?
— Тут все найдете, сквайр! — сказал Бенджамен, указывая на грифельную доску, лежавшую на столе рядом с кружкой грога, недокуренной трубкой и молитвенником.
К числу причуд Ричарда принадлежала страсть вести дневник событий, наподобие корабельного журнала. В него заносились не только вещи, касавшиеся его лично, но и происшествия в семье, деревенские события, а также и наблюдения над погодой. Со времени своего назначения на должность, требовавшую частых отлучек, он поручал Банджамену записывать случившееся в его отсутствие на грифельной доске, а возвратившись, переносил эти заметки в журнал, присоединяя к ним подробности и точные даты.
Одно обстоятельство, впрочем, являлось сущей помехой для Бенджамена, помехой, которую могла устранить только изобретательность Ричарда. Дворецкий умел читать только свой молитвенник, да и то лишь некоторые места, заученные им наизусть, и не мог написать ни одной буквы. Это препятствие, затруднявшее ведение журнала, оказалось бы непреодолимым для большинства людей, но Ричард придумал род иероглифических знаков, обозначавших различные состояния погоды — ведра, дождь, направление ветра и т. п., а в остальном, дав несколько указаний, положился на изобретательность дворецкого. На эту-то хронику указал Бенджамен вместо прямого ответа на вопрос Ричарда.
Выпив стаканчик грога, мистер Джонс достал из потайного ящика свой собственный журнал и уселся за стол, приготовляясь переписать заметки Бенджамена и вместе с тем удовлетворить свое любопытство. Бенджамен фамильярно облокотился одной рукой на спинку стула шерифа, оставив другую на свободе, чтоб помогать жестами при объяснении своих знаков.
Первое, на что обратил внимание шериф, была диаграмма компаса, нарисованная в углу грифельной доски, с обозначением главных румбов, так что человек, которому случалось править кораблем, не мог бы ошибиться.
— О, — сказал шериф, усаживаясь поудобнее, — у вас, я вижу, дул юго-восточный ветер всю прошлую ночь; я думал, что он нагонит дождь.
— Хотя бы капля упала, сэр, — отвечал Бенджамен. — Похоже на то, что там, наверху, бочка совсем опорожнилась.
— Да, но разве ветер не переменился сегодня утром? Там, где я был, он переменился.
— Разумеется, переменился, сквайр, но я и отметил перемену ветра.
— Где же отметка, Бенджамен?
— Неужели не видите? — перебил дворецкий довольно сердито. — А вот же черта против востока к северу и еще к северу, а на конце восходящее солнце. Значит, было в утреннюю вахту.
— Да, да, это очень понятно. Но где же отмечена перемена?
— Как где? А вот же вам чайник, а от него прямая черта, — она вышла чуть-чуть криво, — и к западу, и к югу, и еще к югу! Это и значит перемена ветра, сквайр!
— Ага, понимаю, — сказал шериф, делая отметку в своем журнале. — Но у вас тут облако над восходящим солнцем, значит, утром было пасмурно?
— Ну, конечно, сэр, — отвечал Бенджамен.
— Ага, воскресенье! А что это вы поставили против десяти часов утра? Полная луна! Неужели луна у вас была видна днем? Я слыхал о таких явлениях, но… А это что? Зачем рядом с ней песочные часы?
— А это, сквайр, — отвечал Бенждамен, заглядывая ему через плечо и перекладывая табачную жвачку с одной стороны рта на другую, — это уже мои собственные делишки. Это вовсе не луна, сквайр, а лицо Бетти Холлистер! Изволите видеть, сэр, узнав, что она получила с реки новый запас ямайского рома, я завернул к ней в десять часов утра и попробовал стаканчик, а здесь отметил, чтобы не позабыть расплатиться, как подобает честному человеку.
— Вот оно что! — сказал шериф с некоторым неудовольствием. — Вы бы могли получше нарисовать стакан, а то вышло похоже на мертвую голову с песочными часами.
— Изволите видеть, сквайр, дело в том, что мне понравилось это пойло, — возразил Бенджамен, — вот я и хватил стаканчик, а на него опрокинул другой, оно и вышло две скляночки, ни дать ни взять песочные часы. Но вы можете стереть это губкой, сквайр, так как я вечером заходил к ней опять и расплатился за все.
— Я куплю вам отдельную доску для ваших личных дел, Бенджамен, — сказал шериф. — Таких отметок не следует делать в журнале.
— Незачем, незачем, сквайр! Мне часто придется иметь дело с этой женщиной, пока бочонок не опустеет. Потому я и столковался с Бетти, что она будет делать отметки у себя на двери, а я вот на этой палочке.
Бенджамен показал палочку с пятью зарубками. Шериф мельком взглянул на нее и продолжал:
— А тут что такое? Суббота, два часа пополудни. Да это целая попойка! Две опрокинутые бутылки.
— Это не бутылки, а барышни: вот мисс Лиза, а вот дочь пастора.
— Кузина Бесс и мисс Грант! — воскликнул шериф с изумлением. — Зачем они попали в мой журнал?
— Как же им не попасть в журнал, когда они чуть было не попали в когти пантеры! — отвечал невозмутимый дворецкий. — Вот эта зверюшка, сквайр, — она, пожалуй, смахивает на крысу, — это она самая и есть, пантера то есть; а вот эта, что лежит, задравши лапы кверху, бедняга Верный, который умер честно, как воин; а вот здесь…
— Чучело? — перебил Ричард.
— Да, пожалуй, он выглядит немножко косматым, — продолжал дворецкий. — Но, на мой взгляд, это лучшая фигура, которую я нарисовал, имея в виду сходство: это Натти Бумпо. Он застрелил эту самую пантеру, которая заела собаку и хотела заесть барышень.
— На какого черта вы нарисовали весь этот вздор? — нетерпеливо воскликнул Ричард.
— Вздор! — отозвался Бенджамен. — Это так же верно, как корабельный журнал «Боадицеи»…
Тут шериф перебил его и, предложив ряд вопросов, получил на них более толковые ответы, которые дали ему возможность составить себе правильное представление о происшедшем. Когда удивление и волнение, вызванные этим рассказом, несколько улеглись, шериф снова обратился к доске, на которой видел еще менее понятные иероглифы.
— А это что такое? — воскликнул он. — Двое людей дерутся на кулачки! Значит, произошло нарушение общественной тишины? Так и есть! Стоит только мне на минуту отвернуться…
— Это судья и молодой мистер Эдвардс, — перебил дворецкий.
— Как! Дюк подрался с Оливером? Да что вас, бес обуял, что ли? За эти двое суток произошло больше событий, чем за предыдущие полгода.
— Да, это верно, сквайр, — отвечал дворецкий, — я помню одно сражение, после которого пришлось меньше записывать в корабельный журнал, чем на мою доску. Но до кулаков у них не дошло, они только побранились.
— Объяснитесь, объяснитесь! — воскликнул Ричард. — Это произошло из-за мины. Да, да, я вижу: вот человек с киркой на плече. Стало быть, вам известно все, Бенджамен?
— Да, мины-то они строили друг другу важные, сквайр; это я сам видел, потому что стоял у окна, а оно было открыто. Но это не кирка, а якорь, и обозначает, что молодец снялся с якоря и отплыл в море.
— Значит, Эдвардс оставил дом?
— Именно!
После продолжительных расспросов Ричард выпытал от Бенджамена все, что тому было известно, не только о столкновении между судьей и Эдвардсом, но и о попытке обыска в хижине и неудаче Гирама. Выслушав этот рассказ, шериф схватил шляпу и, приказав удивленному дворецкому запереть за ним дверь и ложиться спать, вышел из дома.
В течение пяти минут после ухода Ричарда Бенджамен стоял подбоченившись и не сводя глаз с двери. Собравшись наконец с мыслями, он решил исполнить приказание шерифа.
Для ареста фальшивомонетчиков Ричард собрал значительный отряд констэблей, которым пришлось вести их в Темпльтон, и не сомневался, что найдет их в тюремном буфете обсуждающими качество напитков, которые держал тюремный смотритель. В виду этого он направился по безмолвным улицам деревни прямо к небольшой постройке, в которой содержались местные преступники и несостоятельные должники. Прибытие четырех злоумышленников и дюжины констэблей было событием в Темпльтоне, и когда шериф подошел к тюрьме, то шум, раздававшийся в сторожке, показал ему, что его подчиненные не собираются ложиться спать в эту ночь.
Ричард вызвал двух своих помощников и шесть или семь констэблей. С этими силами он направился через деревню на берег озера среди глубокой тишины, нарушаемой изредка лаем собак, обеспокоенных шумом шагов. Пройдя мост, перекинутый через Сосквеганну, они свернули с большой дороги и направились по поляне, где происходила весной стрельба голубей. Отсюда они углубились вслед за шерифом в кустарники, росшие по берегу озера, и вскоре вступили в лес. Здесь Ричард остановился и обратился к своему отряду с речью.