Были и те, кого Шелихов награждал: за храбрость при отражении нападений конягов, попечение о компанейском добре и усердное служение. В наставлении он просил особо заботиться о своем «восприемнике», видимо, имея в виду крестника по имени Николай: обувать, одевать, кормить за счет компании «всегда отлично… противу других», чтобы тот не раскаивался в своей усердной службе и чтобы все видели: он — «хозяйской восприемник». Но более всего управляющему следовало заботиться об учении и просвещении Николая: «Всего пуще учи познания о Законе Божием и государевом».
Шелихов считал, что самый лучший путь просвещения туземцев — приобщение их к православию. В Америке их крестили не только священники с приходящих кораблей, но и миряне — сам Шелихов написал, что лично окрестил 40 человек. А первую православную литургию в Северной Америке отслужили в праздник пророка Илии два корабельных капеллана, прибывших с экспедицией Беринга в 1741 году.
Наивно было бы ожидать мгновенной перемены жизни туземцев после принятия ими крещения — это требовало долгой и постоянной, каждодневной, кропотливой работы. Кто должен был ее проводить? Только священники, миссионеры. Но вот их-то на Кадьяке, да и во всей Русской Америке не было. Ни молитвы, ни богослужебные тексты, ни Евангелие на местные наречия еще не перевели — переводы появятся лишь с приездом в Америку святителя Иннокентия (Вениаминова). Однако он был реалистом и не уповал на скорые результаты миссионерства. В 1869 году он писал: «Как бы ни были крещены дикари, но плоды того видны будут в другом поколении, если только не совсем бросят их пастыри. Немного можно найти примеров таких, где бы с первого же раза благочестие или сознательное исповедание учения веры охватило всех и во всей силе».
Чтобы в Америке появились пастыри, Шелихов и Голиков обратились к Екатерине II с просьбой отправить на Кадьяк духовенство. Начальником миссии Священный синод назначил в 1793 году архимандрита Иоасафа (Болотова), 33-летнего монаха Валаамского монастыря, уроженца Кашинского уезда, человека энергичного, деятельного, имевшего опыт преподавания в духовном училище. С ним отправились в путь иеромонахи Ювеналий (Говорухин), Макарий (Александров), Афанасий (Михайлов), иеродиаконы Нектарий (Панов) и Стефан (Говорухин), брат Ювеналия, монах Герман (Попов). Добирались долго: из Петербурга выехали в начале 1794 года, в июле прибыли в Охотск, где их встретил Шелихов и снабдил всем необходимым для служения в Америке; потом плыли до Камчатки, делали передышку на Уналашке и наконец, преодолев путь в 4407 верст, ступили на землю Кадьяка.
В Павловской гавани на утесистом берегу они увидели расположенную полукругом деревянную крепость, внутри нее — большие казармы для промышленных, дом правителя конторы, училище, кузницу, мастерские, которые архимандрит назвал «медеплавильней и слесарней». В 1796 году на Кадьяке появилась деревянная церковь Воскресения Христова с колокольней — первый православный храм в Америке; по другую сторону от крепости возвели кельи для монахов, позади нее — дома для туземцев и больницу. В том же году Синод учредил Кадьякское викариатство Иркутской епархии.
В 1798 году архимандрит Иоасаф отправился в Иркутск, где подробно рассказал епископу Вениамину (Багрянскому) о Кадьяке и воинственных конягах, которые захватывают в плен женщин и детей, а «взрослых и стариков без пощады с тиранством умерщвляют». Поведал он и об успехах своей миссии: «Святое крещение приемлют без изъятия все», окрестили уже 6740 человек и сочетали браком 1573 пары, в том числе и русских с алеутками. Его рассказ был напечатан в журнале «Друг просвещения» в 1805 году, уже после его гибели. В 1799 году, после возведения в сан епископа Кадьякского, Иоасаф отправился в обратный путь, но судно «Феникс», на котором он плыл, потерпело крушение в Охотском море. Экипаж и все пассажиры утонули.
Судьба остальных членов духовной миссии сложилась по-разному. Иеромонах Ювеналий в 1796 году был убит туземцами на Аляске во время проповеди, а в 1980 году Русская православная церковь причислила его к лику святых как «мученика слова Божия». Иеродиакон Нектарий служил до 1807 года, иеромонах Афанасий — до 1825-го, инок Иоасаф умер на Кадьяке в 1823 году. И только «убогий монах» Герман, как он называл себя, до своей кончины в 1837 году не покидал остров Еловый, где крестил алеутов, занимался с детьми-сиротами в училище, основал женскую общину. За свои труды преподобный Герман Аляскинский был прославлен 9 августа 1970 года как равноапостольный и стал первым православным святым Северной Америки.
В августе 1786 года галиот «Три святителя», возвращавшийся из Америки в Охотск, бросил якорь у Камчатки. Шелихов в байдарке поплыл к берегу купить свежей рыбы, как вдруг сильное течение и внезапный порыв ветра сорвали корабль с якорей и отнесли в море. Так «нечаянными судьбами», как написал Шелихов о своем приключении, он остался зимовать на Камчатке. Недаром русские моряки говорят: «На море непременно не бывает» — это он сполна испытал на себе.
В последних числах августа к Камчатке подошло судно, принадлежавшее Ост-Индской компании. Шелихов поспешил в Петропавловскую гавань. Там он познакомился с капитаном Уильямом Питерсом и в присутствии нижнекамчатского исправника «учинил торг». В составленном договоре Шелихов перечислил товары, который купил у англичанина: «9 ящиков чаю жулану лучшаго» по 100 рублей за ящик, «20 ящиков чаю черного поплоше» по 20 рублей, а также «сахару-леденцу», «пшена сарачинского» (риса), смоленых веревок, бочку смолы, водки иностранной, хлопчатобумажных тканей — «китайки нелощеной и лощеной». Заплатил купец за все товары 6611 рублей, но не наличными, а векселем, деньги по которому можно было получить в Москве или Петербурге «российскою ходячею монетою» с прибавкой в шесть процентов.
Купленные товары Шелихов привез в Большерецк и перепродал в полтора раза дороже. Так даже, казалось бы, свое несчастье — незапланированную зимовку на Камчатке — он использовал с большой выгодой. Вот уж действительно «купец что стрелец». В будущем он предполагал использовать прибытие иностранных торговцев на Камчатку и составил соответствующую инструкцию своему приказчику Ф. А. Выходцеву: если придет в Петропавловскую гавань «корабль англицкой или какой европейской», торг непременно вести по тем ценам, которые он указал. В инструкции с купеческой аккуратностью в обращении с деньгами было тщательно прописано, какие товары и в каком количестве следует покупать, как снижать цены: «А когда привезется товар боле, тогда и цены понизи ты»; если же товара будет привезено иностранцами меньше, «тогда давать по поставленным ценам».
Оставшийся в море галиот шел не с пустым трюмом — с Кадьяка Шелихов вез более тысячи лисиц и 1111 морских бобров. Шкура калана стоила тогда в Иркутске около 200 рублей, в Москве ее продавали уже за 250, а в Кяхте могли и за 300. Но кяхтинская торговля с 1785 года прервалась по инициативе Китая, и сибирские купцы искали обходные пути, чтобы сбывать меха.
После сделки с англичанином на Камчатке Шелихов задался вопросом: если английские суда везут товар на принадлежащую России Камчатку, то почему бы российским не отправиться по Тихому океану торговать в Японию, Корею, Китай, Индию, на Филиппины, остров Формоза (Тайвань) и полуостров Макао? Сделать это удобнее всего с Камчатки, а суда Шелихов был готов предоставить — разумеется, не без выгоды для себя.
Прибыв в Иркутск в апреле 1787 года, он спрашивал в письме генерал-губернатору: «Не благоугодно ли будет вашему высокопревосходительству, в разсуждении безторжки на Кяхте, под каким способнее флагом с камчатскими островными и разными пышными товарами» отправить одно или два судна в китайские и индийские порты? Со временем он будет ратовать за снабжение колоний в Америке товарами, привозимыми на российских судах из других стран: так и дешевле, и быстрее. Вот какова была география планов этого незаурядно и широко мыслящего человека!
Его, как и других сибирских купцов, тревожила торговля англичан у американских берегов. Только в 1786 году Шелихов насчитал пять судов Ост-Индской компании «в наших границах по берегу северовосточной Америки… с дозволения ль Российской державы или нет, мне неизвестно». Шелихов, конечно, беспокоился о своей прибыли: по его подсчетам, англичане вывезли не менее восьмисот шкур морских бобров. Но и за державу было обидно, а потому он просил четко обозначить границы российских владений в Америке: «на картах назначить линию», чтобы «прочих держав судам как в торге, так и в промысле… сделать запрещение».
Любопытно замечание Джеймса Кука о конкуренции между англичанами и русскими промысловиками в 1778 году у полуострова Кенай: «Я беру на себя смелость утверждать, что русские никогда не были у этого народа и не вступали с ним в какие бы то ни было торговые связи. Если бы русские это делали, то вряд ли индейцы были одеты в столь ценные шкуры, какими являются шкуры морских бобров. Русские применили бы те или иные способы, чтобы забрать у них эти шкуры». Как видим, Кук был убежден: где хоть раз побывали русские, мехов уже не найти. Что ж, нетривиальный аргумент. Но и русские моряки, отдавая должное мореплавателю Куку, ясно видели «широкозахватные» планы англичан и прекрасно понимали, почему те переименовывают уже открытые отечественными мореходами земли выше 57 градуса северной широты.
В. М. Головнин, во время кругосветных плаваний не раз побывавший у берегов Америки, с возмущением перечислял примеры этих ошибочных, как он полагал, переименований: «река», получившая от англичан имя в честь погибшего Кука, была на самом деле давно известной русским мореходам Кенайской губой; «остров», который Кук назвал в честь Святой Троицы, — это открытые русскими острова Ситкинок и Тугидок, расположенные к югу от Кадьяка; «остров», названный им Туманным, — целая группа Евдокеевских островов. Добавим к этому списку «мыс Тухедед-Пойнт», который был островом Двухголовым, и открытый Берингом остров Святого Лаврентия, который Кук сначала назвал островом Андерсона, затем Безымянным, а редактор его записок — островом Клерка. Гидрограф Гавриил Сарычев считал, что эт